— Я тоже какое-то время чувствовала себя ослабевшей и умирающей. И Митико скоро поправится… Так же, как и я, она владеет истинной жизнью.

Услышав это, я вернулся к себе в кабинет. Сразу сел за работу, но на душе было неспокойно. В голове неотвязно крутились слова жены, что, мол, и она и Митико словно бы родились в раю.

То, что у моей жены было безоблачное детство, я хорошо знал, но про Митико услышал впервые. Пытаясь во всем этом разобраться, я стал вспоминать ее в молодые годы. Кстати, и Минору особенно интересовался ее юностью…

Впервые она пришла ко мне в 1934 году.

Дочь моего близкого друга попросила меня почитать рукопись своей студенческой подруги, мечтающей стать писательницей, и представила мне Митико Нобэ. Было это весной.

В то время я боролся с туберкулезом легких и лишь изредка публиковал в журналах рассказы, у меня не было знакомых в литературных кругах, а так как за предложением почитать рукопись обычно стоит просьба посодействовать с публикацией, я ничем не мог помочь. А надо сказать, что когда я, будучи во Франции, принял решение стать писателем и вернулся на родину, то был поражен тем, что общество в Японии все еще феодальное и порядки в литературных кругах остались феодальными, хотя по идее должны бы олицетворять свободу, словом, я решил тогда вопреки обстоятельствам жить так, как живет писатель во Франции.

Девушке, ходатайствовавшей за подругу, я сказал:

— Могу только прочесть рукопись — и ничего более.

Через несколько дней она вновь подступила ко мне с настойчивой просьбой, говоря, что достаточно будет, если я прочту и выскажу свое мнение.

Таким образом, Митико Нобэ весной 1934 года принесла мне свою рукопись. К моему удивлению, пришла она с огромным подарком.

Обычно посещающих меня гостей я принимал у себя в кабинете на втором этаже, но ее провел в гостиную внизу. В кабинет ко мне изредка захаживали молодые литераторы, а в нижней гостиной, по обычаю нашей семьи, гостями занималась жена.

По словам хлопотавшей за нее подруги, отец Нобэ был заместителем директора компании, выпускавшей газету «X», сама Митико на втором курсе бросила учебу в женском университете и собиралась стать писательницей, при том, что училась она отлично, еще у нее был прекрасный характер, и друзья ее любили.

С виду и не скажешь, что девушка из столь известной семьи. Никакой косметики, простенькое платье, держится скромно.

Пройдя в гостиную, явно смущенная, она, видимо, стеснялась, не зная, как ей подобает ко мне обратиться, и пробормотала только:

— Вот то, что я написала. Прошу вас! — и положила на стол рукопись страниц на двадцать.

— Мне сказали, что вы хотите стать писательницей, это так? — заговорил я не слишком ласково.

— Да…

— И с каких же пор у вас такое желание?

— Со школы…

— Отчего же у вас, барышня, возникло такое желание?

— Ну, мне нравится… Читать, писать…

— В Японии к писателем относятся с презрением, а ваши родители знают о вашем желании и согласны?

— Да.

— Допустим, и все же… Чтобы стать зрелым писателем, требуется потратить много труда, преодолеть множество препон, даже среди мужчин не счесть примеров тех, кто за всю жизнь не смог добиться успеха… Вы думали об этом?

— Да. Я готова всю жизнь…

— Неужели? Тогда простите, что приставал к вам с неприятными вопросами, — сказал я и посмотрел на нее повнимательней.

Она на все отвечала только: «Да, да…» — и никак не хотела приоткрыться, но может, эта немногословная девушка обладает литературным талантом не меньшим, чем был у Хигути Итиё[39], кто знает. Я уже испытывал интерес и любопытство к лежащей на столе рукописи и в то же время понял, что с девушкой надо поговорить серьезно.

Вот что я ей сказал.

Рукопись я прочту, но не стану выносить никаких критических суждений о содержании, поскольку боюсь, что это, в конце концов, может только повредить ее произведению. А вот что касается стиля, я готов откровенно высказать свое мнение о нем. Писатель посвящает всю жизнь тому, чтобы выработать свой стиль и довести его до совершенства, поэтому следует с благодарностью и вдумчиво воспринимать чужую критику и советы по поводу стиля. Только так и можно довести его до совершенства.

— Забираю вашу рукопись, приходите за ней через десять дней, — сказал я в заключение.

Она только изредка кивала, не задавала никаких вопросов, не высказывала никаких сомнений и просьб.

Я попросил жену угостить нашу гостью кофе, а сам поднялся в кабинет.

На одиннадцатый день она в простеньком платье, как и в прошлый раз, пришла к нам с подарком.

— Для того чтобы прочесть рукопись, нет нужды в столь щедрых подношениях. Приходите с пустыми руками! — смеясь, встретил я ее.

— Да, — как и в прошлый раз, кротко сказала она.

Я проводил ее в гостиную и поднялся в кабинет за рукописью.

Прочитав рукопись, я понял, что это не Итиё, но не мог бы утверждать, что девушке напрочь заказан путь в литературу.

Стиль рассказа меня не удовлетворил. В нем было слишком много китаицизмов, и он не соответствовал содержанию, к тому же был слишком витиеватый. Он совершенно не соответствовал и внешнему облику девушки — простому и безыскусному. Стиль должен выражать пишущего, а то, как она писала, никак с ней не вязалось. На пробу я попытался исправить особенно витиеватые фразы, но, дойдя до четвертой страницы, бросил.

Словом, взяв рукопись, я спустился в гостиную и сел перед ней.

— Сэнсэй, я принесла еще одну рукопись, — сказала она и положила на стол только что написанные двадцать-тридцать страниц.

Развернув предыдущую рукопись, я начал высказывать свои впечатления и критические замечания по поводу стиля. Она кротко слушала, кивая, и, когда я окончил, не задала ни одного вопроса. Поэтому пришлось спрашивать мне.

— Вы читали Сосэки, Огая, Итиё?

— Да, главные вещи, все…

— А писателей следующей эпохи — Тосон, Сюнсэй, Хакутё?

— Да, главные вещи читала.

— Ну а писателей из объединения «Сиракаба»?

— Да, Сига Наоя, Мусянокодзи…

— В таком случае вы должны знать, что стиль каждого писателя определяется его эпохой и его индивидуальностью, и у каждого он свой. Вы должны писать стилем писателя, живущего в тридцатые годы нашего века.

— Да.

— Конечно, сразу у вас вряд ли получится, но это должен быть ваш собственный стиль, и если вы посвятите этому всю жизнь, возможно, добьетесь успеха.

— Да.

Под конец я сказал, что прочитаю новую рукопись за две недели, и поднялся в кабинет.

Когда Митико Нобэ в третий раз пришла к нам в дом, она уже была без подарка и казалась более живой. Я провел ее в гостиную, заговорил о стиле второго рассказа, но прежде она привела меня в замешательство, достав третью рукопись.

Под конец я решил задать ей один серьезный вопрос. А именно, что она думает по поводу замужества.

— На днях за меня сватался один человек, но как только мать упомянула, что дочь пишет романы, сразу же разговор о помолвке прекратился.

— И вы довольны?

— Да…

— Вы хотите сказать, что, если не объявится мужчина, согласный на то, чтобы его жена была писательницей, вы не станете выходить замуж?

— Да…

— Есть ли такие среди современной молодежи?.. Поскольку вы решили всю жизнь посвятить литературе, не объявляйте сразу, что собираетесь стать писательницей, если к вам посватаются… Не лучше ли вначале пообщаться, понять, не это ли суженый, посланный вам Богом?

— Нередки трагедии, когда, женившись, муж узнает, что жена — писательница, и выгоняет ее из дома. И вообще, поскольку я посвятила жизнь литературе, я не думаю о замужестве.

Она впервые заговорила так откровенно, поэтому я, под впечатлением от ее слов, в дальнейшем избегал касаться этой проблемы.

Вскоре все мои домашние подружились с ней. Особенно жена прониклась к ней симпатией, поскольку обе они, как выражалась жена, «родились в раю».