Почему ты думаешь, что мне стали не дороги воспоминания о наших мечтах и взглядах на жизнь?

Ведь в письмах всего не напишешь, а что твориться в моей голове и моем сердце – ты не знаешь или не хочешь знать, да и трудное это дело.

Я понимаю – тяжело узнавать человека, когда он находится на расстоянии 250 км. Однако мне хочется хоть немного убедить тебя, что ты глубоко ошибаешься, думая так обо мне.

Боря! Сколько раз я просила тебя сказать то, что ты не досказал. Неужели ты думаешь, что я стала бы настаивать, если бы мне было все равно?…

Я знаю, что тебя сдерживают не трудности, а время. До сих пор ты считаешь, что об этом говорить еще рано, потому что ты боишься, что эти слова я приму не так, как хотел бы этого ты. Я еще не знаю точно, что именно ты хочешь мне досказать, но мне кажется, что теперь уже далеко не рано.

А может, ты и этого не видишь и не чувствуешь, а?

Ну, что же, у тебя достаточно времени, чтобы подумать обо всем хорошенько.

Ответы на два твоих последних вопроса о том, куда поведут нас жизненные дороги и стоит ли стремиться к тому, чтобы они вели к одной цели, и о том, кому ты посвящаешь свое свободное время, я думаю – не нужно отвечать, так как ответ на них вытекает сам из предыдущего, а уж ты теперь, после всего написанного мною, смотри сам, стоит ли тебе заполнять свободные вечера мыслями о нашей дружбе.

Для меня же ответ на этот вопрос вполне ясен, и мне далеко не все равно. Ты это можешь увидеть и из предыдущих моих писем, если только прочтешь их повнимательнее.

И вообще, напрасно ты мое «все равно» присоединяешь ко всему подряд. Если я употребляю «все равно», то только в тех случаях, когда оно не может повлиять ни на дружбу, ни на наши отношения, а потому считаю, что не следует соединять то, что несоединимо, и разъединять то, что теперь уже трудно разъединить. Я не говорю, что невозможно. Ты сам знаешь, что ничего невозможного нет, но о том, что будет трудно, то я в этом уверена, во всяком случае – для меня…

…Твои предположения о моих мыслях тоже не верны. Я никогда не думаю о том, что ты допускаешь что-то лишнее. Так что и тут ты не прав!

Боря! Ты прости меня за непоследовательность и несвязность в письме, но я сейчас очень возбуждена, и настроение мое ничуть не лучше твоего. Слишком много горечи перелилось теперь в меня.

Я понимаю. Что ты вложил в это письмо все, что чувствовал, но тот этого мне не легче, так как то, что ты думаешь – неправда!

Надеюсь, что это письмо внесет некоторую ясность в твои мысли, и они не будут такими мрачными, как сейчас.

Будь здоров, Боренька. И выкинь из головы мое «все равно», придуманное тобой.

Желаю тебе счастья во всем. С самым глубоким уважением и искренним приветом.

Инна.

19 декабря 1948 года

Инночка! Здравствуй!

Кажется, сегодня мы с тобой наговорились больше, чем когда-либо. Прости, что я тебя разбудил так рано. Но мне очень не хотелось сидеть одному и думать о тебе, а ты бы спала и ничего не знала об этом. Вот я и решил: разбужу я эту куклу, пусть подуется, а мне будет веселее и не так грустно.

А сейчас я закончил и благополучно сдал свое дежурство и пошел домой, а тут меня ждали твое письмо и открыточка.

…Инночка! Ну почему ты не осталась здесь на выходной? Сейчас бы вдвоем пошли в наш любимый уголок и станцевали наш самый любимый вальс. Не хочешь? Ну и не надо! И не дуйся! Я ведь не дуюсь, что ты сидишь и смеешься над моим детским письмом. Теперь ты будешь еще чаще называть меня «киндеренком» – да?

Ну и пусть! Вырасту еще, и тогда ты перестанешь надо мной смеяться. А сейчас напишу одну хорошенькую песенку в альбом и пойду в клуб. Но перед этим хочу ответить на твой вопрос, что я считаю лишним, когда я упоминаю в письмах об этом. Я говорил, что лишним я считаю все, что выходит за рамки того поведения, которому обязывают нас наши отношения. Вот об этих рамках как раз я и напишу. Причем о моих, конечно, а о своих ты мне сама напишешь, хорошо?

Какие рамки могут ограничивать меня, если я хочу всегда быть для тебя настоящим другом? Что можно и чего нельзя позволять мне, чувствуя всегда эту святую обязанность?

По-моему, самое краткое и самое правильное, что можно ответить на этот вопрос, будет:

– В любом, пусть самом разнообразном обществе, всегда уметь мысленно видеть твое превосходство над другими, всегда чувствовать тебя ближе всех остальных,

– всегда понимать свои поступки, зная, что их видишь и по-своему оцениваешь ты,

– уметь с гордостью отвернуться от тех, кто хоть чем-нибудь попытается ослабить мою веру в тебя,

– уметь остаться самостоятельным.

Короче – мыслью и сердцем быть всегда вместе с тобой.

Помни, что один шаг в сторону есть начало уже другого, не нашего общего пути. Помни, что из самых незначительных мелочей вырастают большие проблемы.

Прости, это не предупреждение, это просто мои дружеские пожелания.

Ну, до свидания, кукла! Крепко обнимаю тебя и желаю здоровья, благополучия, успехов и счастья.

С искренним уважением. Борис.

24 декабря 1948 года

Боренька, здравствуй!

Я только что положила трубку – пыталась дозвониться тебе, но мне сказали, что ты сегодня в университете до 23.00, и в кабинете уже не появишься. Завтра постараюсь дозвониться во что бы то ни стало.

Сегодня получила твое письмо от 19.12.48 г.

Почему ты до сих пор думаешь, что я не захотела остаться там на воскресенье? Ты думаешь, это от меня зависело? Напрасно! А, впрочем, ты же прекрасно все знаешь, и объяснения тут ни к чему.

Прочла твой ответ о «лишнем», и могу тебе сказать, что то, что является рамками для тебя, приблизительно в той же мере принадлежит и мне. Правда, я никогда не писала тебе об этом. Но, по-моему, лучше выполнять то, что считаешь необходимым для себя, не говоря об этом никому и ничего не написав тебе, чем писать и не выполнять. Поэтому я целиком присоединяюсь к твоему определению. А результат его выполнения увидишь сам в будущем.

Приближается Новый год! Удастся ли нам встретиться в этот радостный, единственный день в году? Мне так хочется быть в этот день там с тобой!

Сегодня у нас начались приготовления к Новому году! Привезли елку из леса, втащили ее в комнату. Пока мы ее устанавливали, она нагрелась, и запах хвои распространился по всей квартире. И сразу вспомнилось детство, которое, кажется, было так недавно, и в то же время отошло уже далеко назад.

И когда из воспоминаний переносишься в действительность, то невольно встает вопрос: а что же будет дальше? Как будут развиваться события? Что ждет впереди? Хочется получить ответы на все эти вопросы, но никто не хочет взяться за это трудное дело. Придется самой на них ответить.

Прости за сумбурное письмо – просто хочется поделиться с кем-нибудь, а настроение паршивое. Вероятно потому, что ты не позвонил. Да знаю я, что некогда было!

Привет всем нашим друзьям. С приветом и искренним уважением.

Инна.

15 декабря1948 года

Инна!

Ты предлагаешь мне неизвестное, но имеющееся у меня, последнее и самое сильное средство развеять все свои самые мрачные мысли и оторваться от окружающей и, может быть, самим омраченной действительности.

Я нашел его и думаю – это оно и есть!

Телефонную трубку я заменил ручкой с пером, свои устно выражаемые несколько минут назад мысли, я сменил письменными в надежде, что здесь у меня получится лучше, понятнее для тебя и проще для меня.

Я знаком с содержанием твоего письма, которое ты особенно хотела, чтобы я получил. Я понял его так, как ты хотела. Оно внесло мне больше ясности, чем ты рассчитывала, посылая его.