Прости, я конечно, говорю о себе, для тебя, может, он и так был бы не хуже. Но мне приятно стало от того, что впереди есть еще годы, и нет особых препятствий, чтобы сделать их еще лучше, чем прошедший.

Я только что смотрел кинофильм «Поезд идет на Восток», причем цветной. Какой замечательный фильм!

«В жизни – как в хорошем романе, должен быть один главный герой!» – говорил Лаврентьев.

И как это правильно, как согласен я с его утверждением о том, что с человеком не может быть скучно прожить всю свою жизнь. Если уважаешь человека, то в нем особенно нравится то, чего мы не можем не определить, ни назвать. С таким человеком не будет скучно в жизни, и он не потеряет своего жизненного обаяния очень долгое время.

Здесь две различные, может быть, сначала жизни соединяются вместе и выражают одну, но уже более содержательную и глубокую жизнь… Поэтому здесь нет места разделению на тебя и меня, здесь эти выражения заменяются общим понятием «МЫ», выражающим такое же законченное, цельное и стройное, как и отдельные Я и ТЫ. …И мне приятно, что я правильно понимаю многое из того, что нужно понимать в жизни.

Инночка! Знаю, что ты хотела сегодня поговорить со мной, но меня не было здесь, я уходил в политотдел. Ты хотела что-то передать мне. Значит, кто-то из ваших должен быть здесь. Поэтому это письмо воздержусь пока опускать в ящик.

… В воскресенье вечером был на танцах. Танцы были в 2-х залах, но народу все равно было много. Вчерашний вечер был на занятиях, а потом смотрел фильм. Сегодня вечером придется позаниматься, а потом – позвонить тебе и узнать твои новости. Твоих писем вот уже 2 дня нет.

Ну, будь здорова, кукла, благополучна и счастлива. Привет тебе от «квадрата», доктора. Кости и др.

Успехов во всем тебе лично и твоей семье.

До свидания. Жму крепко-крепко твои руки. Уважающий тебя – Борис.

26 ноября 1948 года

Инна! Прости, мое письмо будет совсем коротким.

Мне хочется только перед моим уходом на занятия сказать тебе, что я ухожу на них обиженным и на тебя, и на себя и на наш, только что закончившийся, разговор по телефону.

Хочется, чтобы всегда помнила и ты, и я, что нам совсем редко приходится слышать даже наши голоса, и совсем смешно, глупо и обидно, когда даже эти короткие минуты мы спорим и, вместо удовлетворения, уносим обиду.

Наши колкости и ирония могли быть уместными, когда мы находились вместе и всегда могли бы исправить любой не рассчитанный шаг.

Сейчас это все ограничено очень во многом, и наши старые привычки могут только усложнить наши отношения.

Если ты хоть сколько-нибудь дорожишь благополучием нашей дружбы, ты поймешь, что я прав, и не скажешь, что тебе все равно.

Борис.

15.30. 26.11.1948 г.

27 ноября 1948 года

Инночка! Здравствуй!

Я сообщил тебе вчера, что ушел вчера на занятия обиженным на все и на всех. Я и сейчас не в лучшем настроении, а потому выслушай меня с терпением и подумай обо всем, что здесь написано, сама.

В одном из писем я отвечал на твой вопрос, почему мне не нравится твое «все равно». Теперь ты все знаешь, но продолжаешь повторять мне его. Мне не хочется верить, что тебе безразлична судьба нашей дружбы, что тебе все равно, каков бы ни был ее исход.

Конечно, если тебе не дорого воспоминание о тех многих дорогах и дорожках, которые мы исходили; о парках, которые знают нас больше, чем кого-либо других; об озере, на котором наши прогулки были всегда интереснее. Чем у всех других; о наших многочисленных вечерах; интересных и живых беседах; о наших мечтах и взглядах на будущее, – то тогда ты можешь еще раз повторить твои любимые слова.

Если тебе все равно, будешь или не будешь ты знать все, что мной не досказано, то нужен ли труд для того, чтобы делать это?

Если тебе все равно, кому и чему посвящаю я свое свободное время и свободные от занятий вечера, то нужно ли, чтобы я заполнял их мечтами о нашей дружбе?

Прошу ясно ответить мне на все эти вопросы и очень хорошо помнить о том, что мне далеко не все равно, как и что ты мне на них ответишь.

Я знаю, что ты всегда думаешь обо мне, что я, имея достаточно возможностей занять свое свободное время, забываю о тебе и допускаю что-то лишнее? Скажи, что я не прав, думая так?

Но помни, что мне хорошо оттого, что я умею и нахожу в себе достаточно сил, чтобы держать себя в строгих рамках того поведения, которому обязывают меня наши с тобой отношения.

Мне хочется, чтобы ты всегда помнила, что я сквозь самый веселый и шумный коллектив сумею с достоинством пронести твое имя и сохранить его всегда нетронутым.

Хоть ты и пишешь: «что в имени тебе моем», но мне хочется, чтобы ты знала, что мне в нем нужно очень многое, и совсем не все равно, каким оно останется для меня.

Заканчивая письмо, хочется сказать:

– Безразличие не украшает, а обесцвечивает и обедняет жизнь. Оно лишает его того обаяния, которое привыкла всегда видеть в жизни наша юность. Юность тем и прекраснее других участков нашей жизни, что она отличается любознательностью, наиболее чутким восприятием всего окружающего, рвением к знаниям и отысканию в жизни своего основного пути.

До свидания, кукла. Привет маме и папе. С глубоким уважением и сердечным приветом.

Борис.

28 ноября 1948 года

Инночка, здравствуй!

Сегодняшний выходной день уже подходит к концу. Я сделал все, что был намерен сделать. Можешь радоваться, что его большую часть я посвятил тебе. Причем я делал это с самым большим желанием и приятным чувством.

Встретил сегодня на улице девушку, с которой дружил еще «мой Геннадий». (Примечание: Видимо, эта девушка так называла своего кавалера).

Она спрашивала меня о тебе и утверждала, что мы с тобой чем-то походим друг на друга.

Помнишь, когда я уезжал в СССР, а потом вернулся, и в первый же вечер танцевал с тобой, так она еще тогда меня спрашивала: кто, мол, это такая, жена твоя или нет, и именно тогда она заметила что-то общее в нас обоих.

Сейчас она пророчит нам самое хорошее будущее. Она нашла, что я за последнее время очень изменился и превратился из самого инициативного танцора в скромного и даже необычайно задумчивого мальчика.

Я пытался ей возражать, но ничего из этого у меня не получилось, так как правду отрицать я и не умею, да и не хочу.

Получил сегодня твое письмо за 19 ноября. Почему-то целых 10 дней шло оно ко мне. Хочется спросить тебя, почему у тебя снова появляются тенденции – рвать письма? Ведь ты уже обещала мне не делать этого.

Твое предупреждение о самовольных отлучках принимаю и обещаю не добиваться большего взыскания….

Время уже 19.30. Сейчас пойду и попытаюсь дозвониться к тебе. А какую хорошую музыку передают по радио!

Ну, хорошо, до свидания, Инночка! Будь здорова. Привет твоим родителям.

С сердечным приветом и самым большим уважением.

Борис.

6 декабря1948 года

Боренька, здравствуй!

Два часа назад я только приехала домой. Как я была рада, что от тебя есть два письма. И как мне стало больно, когда я прочла их текст, вернее, одного из них.

Неужели ты до сих пор ничего не можешь понять или просто не хочешь понимать?

Я несколько раз прочла твое письмо за 27-е и обо всем подумала. Зачем ты пишешь о моем безразличии ко всему, и даже к такому большому и хорошему, как наша дружба? Ведь ты же отлично знаешь, что это не так…