— Так точно, читал, товарищ старший лейтенант, — сказал Оршев и потупился. — Это я так, к слову. С целью разговор поддержать…

— Что касается «слова». — Белоконь наставительно устремил палец в оршевскую диафрагму, для понимания, не иначе. — Что это за слова вы находите для общения с боевым товарищем? Что это за «скотина»?! Да как вам не стыдно!

И так далее.

Мой тезка учился на курс старше, в той же СВКА, что и мы. Хороший пилот. Воевал на Наотаре, кстати. Но занудой Белоконь был просто фантастическим!

Его назначили пресс-офицером «Трех Святителей» именно из-за занудства. После ранения комэска Пестинеева стал он еще и командиром И-01, не переставая тиранить окружающих в рамках непрекращающегося своего пресс-офицерства.

Короче говоря, Оршев выхватил. И мы легли спать.

Пока мой измученный мозг входил в штопор, я слышал как переговаривались ребята из штурмовой эскадрильи, приземлившейся на соседние койки.

— А чего на КП делает целый пехотный майор, а, Гурченко?

— Отвали, я сплю.

— Не, ну ты же умный в тактическом смысле… вот я и спросил.

— Перов, ты заткнешься?

— Нет, Тёма, Перов не заткнется, пока ты ему все не расскажешь.

— Блин, вот банный лист… ты капонир видал? Видал лесенки к потолку? Видал элеваторы? Это же крепость! Там уже расчеты за пулеметами сидят! Если… когда клоны высадят десант — это один из основных узлов обороны! Майор — комбат МП, это его участок, вот он и караулит. Всё понял?

Под размеренный шепоток просвещенного в тактическом смысле Гурченко я завращался среди калейдоскопа каких-то ярких осколков, чтобы ухнуть в пучину сна.

Ухнуть. И тут же вынырнуть обратно, когда нас накрыли чем-то сверхтяжелым, особо зловредным, очень бетонобойным. Явно с орбиты.

Началась суматоха, мат-перемат, но, к нашей чести, в постыдную цивильную панику мы не ударились.

Потолок рассекала корявая трещина, травившая пылью, но перекрытия держали и хоронить нас заживо, кажется, пока не собирались. Бердник и незнакомый капитан-лейтенант с «Нахимова» организовали эвакуацию. Наверх мы рвались, наверх!

Капитан-лейтенант — здоровенный мужик, очень напоминавший нашего инструктора Булгарина, помогал нам и себе цветистыми фразами, избегая, впрочем, прямой нецензурщины.

Лифты отказали. Все. Странно, но освещение еще теплилось.

— Значит так! Бежим по второй лестнице! Только что оттуда спустились медики, значит там не завалено! — Скомандовал «нахимовец», и мы побежали.

Хреновое это дело, когда одиннадцать уровней вверх на своих двоих!

— Чем это нас, а? — Запыхаясь, спросил Оршев.

— С линкора главным калибром долбанули, — ответил за меня штурмовик, несшийся впереди. Он шумно дышал и поминутно отплевывался от бетонной пыли, которая буквально висела в воздухе.

— Какой главный калибр?! На одиннадцать уровней вниз? Это бетонобойка! Эта, как ее, «Рух»! — Судя по голосу, это был тот самый подкованный Гурченко.

— Да какая разница, — сказал я. — Если нам достанется так же прямо сейчас, вот это будет весело!

— Много текста. Быстрее бежим!

Выбрались.

И тут же наш образцово-показательный строй развалился под натиском людского водоворота.

Широкий коридор верхней галереи напоминал Енисей во время ледохода. В одну сторону тащили носилки с ранеными. В другую — топали мобильные пехотинцы в полном снаряжении. Ротная колонна вспарывала суету, как таран.

Офицеры толкались возле настенных коммуникаторов, так как на нижних уровнях связь не работала вообще. Кто-то с кем-то ругался, требуя непонятного. А потом в нас врезался взвод штурмовой пехоты. Эти перли словно лосось на нерест, а тяжелые скафандры сообщали их движению неудержимость горного обвала.

Меня сбили с ног.

Я выбрался из кучи малы, отпинываясь и ругаясь на чем свет стоит. Прислонился к стене. По лицу текла кровь, в голове шумело — бронированный ботинок угодил в скулу во время моих упражнений в партере.

— Однако…

И где наши?

Наших след простыл. То есть понятно, что далеко уйти они не могли, но куда, скажите на милость, они подевались? Среди мечущихся военных фигур было много пилотов, начисто маскировавших местоположение моих коллег.

Думай, Румянцев, думай! Куда бежать? А бежать ой как хотелось! Ведь все они бегут, надо полагать, не просто так!

Коммуникатор!

Прямо на стене! Возле моего локтя! Спасительная панель связи, мигавшая зеленым огоньком — работает!

Экстренный канал — это крутовато будет… Штаб укрепрайона Глетчерный, справочная! То, что надо!

В справочной меня послали, я даже не успел изложить проблему. Потом на меня налетел подполковник в гермокостюме с шевроном артиллериста.

— В сторону, лейтенант, в сторону! Мне нужна связь!

Всем нужна связь…

— Товарищ подполковник, я должен выяснить, куда мне деваться! — Возопил я, поскольку бог войны все увереннее оттирал меня от панели.

— Куда?! Что?! — Тут он рассмотрел мои нашивки. — Вы пилот, так что бегом к флуггерам! Ангары там!

Он махнул рукой направо. И я побежал, провожаемый грозным рыком.

— Связи нет! Что с элеватором?! Что?! На руках вытаскивайте! Меня не волнует, что полцентнера! У меня выстрелов по десятку на ствол, вы это понимаете?! Под трибунал! Да! Сто пятьдесят миллиметров! Чтобы через пять минут!

Я помчался.

Связи нет. В капонире! Что же творится наверху?! Нет связи, значит разбит сетевой распределитель, который обеспечивает радио внутри укрепления. Метко клоны стреляют, черт дери!

А вот и указатель — простая пластиковая таблица на стене. Хорошо, что пластиковая, ей ток не нужен, работает всегда. Ангар 18. Прямо! До лифтов… черт, опять пешком!

Я добежал, поминутно уворачиваясь от таких же бедолаг. Немного беспокоил тот факт, что я так и не нагнал никого из наших, хотя скакал не хуже бегового жеребца.

Серьезно беспокоил другой факт: я не знал и не видел что там на поле. Никаких окон в подземном туннеле не предусматривалось. Насмотреть ничего я бы не сумел, но хоть что-то. Вдруг во дворе клонские танки и пора сливать воду?!

Или хоть гранат с автоматом раздобыть…

Ссыпался по лестнице.

Коридор, поворот, и я натыкаюсь на окрик:

— Стой, кто идет?! — передо мной метрах в десяти створка двери, которая конвульсивно дергается в пазах, будто раздумывая, закрываться или нет. Подвывает заклинивший сервомотор, в проем откуда-то из-за переборки сыплются искры.

За дверью виден ангар и «Дюрандали»!

Шеренги нетронутых машин!

Но между мной и военным счастьем четверка нервных пехотинцев, которые сидят за мешками с песком и целятся в меня. Из пулемета, между прочим.

— Парни! Я свой, лейтенант Румянцев! Второе Гвардейское авиакрыло! С «Трех Святителей»! Мне к флуггерам надо!

— Слышь, сержант, а «Святителей» клоны взорвали, еще вчера, — наябедничал пулеметчик, не отрываясь от своего прибора.

— Точно! — Обрадовался сержант и встал из-за укрытия. — Ну-ка, летун… гвардейский! Оружие двумя пальцами из кобуры! Руки за голову, а сам мордой в пол!

— Да вы чего, парни? — Промямлил я и попятился. Четыре ствола в руках пехотинцев вдруг показались до чертиков неприятными.

— Стой, гад! — Рявкнул командир поста.

— Ноги прострелю! — Пообещал пулеметчик.

— Оружие на пол!

— Руки за голову!

— На бетон!

«Во попал! Сейчас отрежет конечности по колено из пулемета», — пронеслось в голове, а руки сами выкинули «Шандыбин», после чего я растянулся во весь рост.

Перед носом утвердились два ботинка, а по затылку ударило сталью. Несильно.

— Ну что, «Святитель» хренов?! К флуггерам тебе надо? Сейчас тебе будут флуггеры…

— Что тут у вас происходит, сержант? — Раздался требовательный голос.

— Вот, товарищ капитан! Шпиона поймали! — Радостно откликнулся пулеметчик.

— Да! Сам говорит, что ему, мол, к флуггерам, что он, мол, с «Трех Святителей»! А их клоны вчера того! Распылили! — И, видимо, адресуясь к моей персоне. — Вот я тебя сейчас…