Линкоры «Йездигерд», «Шапур» и «Ардашир», разрываемые артиллерийским штормом, вынужденно отвернули. Все-таки тип «Кавказ», несмотря на все недостатки, вооружен 610-мм орудиями, а это такой аргумент, с которым трудно спорить на сверхмалых дистанциях!

Следующие залпы пришлись по авианосцам. Самоубийственная атака русских линкоров, казалось, могла переломить ход боя. Но такая иллюзия не туманила взгляд профессионалов войны.

Потому что с удирающих авианосцев вновь поднялись «Фраваши» и «Кара».

Дредноуты шли близко, совсем близко, как на параде. Только так остатки их ПКО имели хоть какой-то шанс создать заметную плотность огня в ближней сфере. И так же, как на параде, они отступили на исходные, готовясь встретить смерть, когда пришел приказ самого главкома.

— Внимание, «Кавказ», «Белоруссия» и «Пожарский»! Все видел! Восхищен вашим мужеством! А теперь пора отступать! Ваша гибель ничего не изменит! Уходите через Х-матрицу. К исполнению.

Так закончился знаменитый бой линкоров, вошедший во все учебники. Заканчивался и день. Непобежденные вымпелы спаслись, оголив орбиту. Через полчаса погибли крепости «Орешек» и «Шлиссельбург», а планета осталась без прикрытия.

Над укреплениями Города Полковников повисли конкордианские линкоры, выкашивая наземное ПКО. Вслед за их неотразимыми снарядами пошел десант.

Нас спасло провидение, воплотившееся в легкий авианосец «Рюдзё» Директории Ниппон — родного брата нашего «Дзуйхо».

«Нас» — это остатки израненного авиакрыла «Трех Святителей».

Заслуженный авианосец мы подорвали сами, чтобы враг не мог насладиться собственноручным его уничтожением. Ну… не мы, конечно. Один из фрегатов сопровождения, торпедами. Мы в это время валились на палубу «Рюдзё», поскольку ноги нас не держали, даже с учетом превосходных электромышц скафандров.

Бой был лютый. И запредельно анонимный. Как прописано в учебниках по тактике. Я видел лишь отметки на панораме да маршруты ракет. Своих и чужих. Вот от них-то пришлось побегать. Повертеться, покувыркаться, да так, что любые пилотажные соревнования в Академии показались скучным копошением черепашек.

Мой «Дюрандаль» в конце процесса был пуст, как карман загулявшего по кабакам моряка. Ни одного фантома, пустые контейнеры с фуллереновым волокном, ни одной тепловой ловушки или автономного блока ИНБ. А у встроенной станции инфоборьбы, кстати, перегорел усилительный каскад.

Ракеты расстреляны до железки. Пушка «Ирис» — осталось девять снарядов. Девять!

Это я от ракет отстреливался. М-да, а ствол-то, пожалуй, можно в утиль…

Истребитель оказался молодцом. Центроплан посечен осколками в районе верхней полусферы. Три пробоины в правой плоскости, как раз на уровне пилона с фантомом. И все. Зато лазерные импульсы врага в защитное поле втыкались раз десять. Полезная штука — щит!

Оказавшись на палубе «Рюдзё», я… заснул. Самым хамским образом. Выбрался из «гранитных» объятий с помощью техника, упал на палубу и задрых. Думаю, мой умный организм просто перешел в режим ожидания.

Так меня и привезли на Глетчерный, в виде полутрупа.

И только там, когда очнулся, я узнал как мало нас осталось!

Мы маршировали по взлетке к подземному капониру, коченея на ледяном ветру. На лицах ПДУ, на головах пилотки, а между ними мертвые глаза.

Я не сразу узнал в таком виде Сашу Пушкина. Темно было — ночь, а огни не горели во славу светомаскировки.

— Самохвальский погиб, — сказал он. — У меня на глазах. Когда мы «Фраваши» потрошили.

— Колян… — только и смог ответить я. — Мягкой посадки, брат.

И никаких эмоций. Из ста семидесяти четырех ребят второго гвардейского авиакрыла выжило чуть больше восьми десятков. Восемьдесят два, если быть точным.

С нашего потока остались лишь Пушкин, я и Оршев. Венечка шагал позади на подламывающихся ногах. Живой.

Чуть поодаль от зияющего бетонного зева, куда направлялись мы, работали буксировщики, загоняя флуггеры под землю. А где-то высоко над нами рвались сейчас килотонны взрывчатки и гигаджоули когерентного излучения испаряли сталь.

Миллионы терро и десятки жизней сгорали ежесекундно, а мы видели только редкие вспышки на ночном небосводе. Да и то фрагментарно — полнеба заслоняла громада «Рюдзё». Потому как легкий-то он, конечно, легкий, а все-таки девятьсот метров!

Старому самураю не нашлось места в капонире, он так и остался стоять на ВПП. Одинокий и усталый гигант среди карликов наземной инфраструктуры. Казалось, он помахал нам антеннами дальней связи, когда колонна скрылась в туннеле.

Вроде как прощался.

Страшный мир войны пропал за плитами бронированных ворот. В бетонном чреве было светло и тепло, там струился отличный, насыщенный кислородом воздух. Мы наконец смогли снять маски.

Под низким потолком обнаружился круглый зал с колоннами по кругу. Стены с множеством дверей, за которыми скрывались служебные коридоры.

На КП нас встретил хмурый майор мобильной пехоты.

— Капитан первого ранга Бердник, — представился наш вождь, козырнув. — Второе отдельное гвардейское авиакрыло, борт приписки «Три Святителя».

— Здравия желаю. — Майор сверился с записью в наручном планшете. — Коридор 3-б, уровень 11, столовая номер 5; после, помещение 54 — казарма. Вам приказано ужинать и отдыхать.

— Слышали? — Бердник обернулся. — Белоконь!

— Я! — Отозвался командир первой истребительной.

— Направляющий! Остальные за И-01 — шагом марш!

Мы пошли. Отдыхать — это странно, но хорошо. Не сомневаюсь, что на остатках адреналина я сумел бы оседлать флуггер, да только много навоюешь в таком виде?

И всё-таки — чудно.

Мое мнение разделял и Григорий Алексеевич, который вполголоса общался с майором. А мы все слышали, благодаря фокусам акустики.

— Майор, я сам видел флуггеры на взлетке. Много флуггеров. Какого лешего нас гонят по койкам?

— Ничего не знаю, товарищ капитан первого ранга. У меня приказ: всех прибывающих пилотов отправлять на отдых. Согласно списку. Вот, — и он показал Берднику экран планшета.

— Какой придурок отдает такие приказы? — Звонким от ярости шепотом спросил тот.

— Комендант укрепрайона контр-адмирал Тылтынь! — Таков был ответ.

— Майор… — я обернулся и видел как Бердник взял собеседника за рукав. — Ты понимаешь, что это могила? Сейчас накроют бомбоштурмовым и каюк! Нам взлетать надо!

Пехотинец рассердился. Не выдержал. Видимо, Бердник был далеко не первый с такими предложениями.

— Я! Ничего! Не! Понимаю! Вообще! — Он выдрал рукав и отступил на шаг. — У меня приказ! Всё! Точка! Если какая сволочь полезет к флуггерам, приказ: стрелять на поражение! Вам всё ясно?

— Ма-а-айо-о-ор-р-р! — Бердник начал рычать, но мы ничего больше не слышали, так как за нами лязгнула дверь, а пневмозамок с шипением ее герметизировал.

В столовой нас приняли издерганные мичманы с повязками дежурных и попросили питаться оперативно.

Пожрали.

Пошли спать.

Казарма была большая, ротная. Вовсе не элитарные офицерские кубрики, которыми нас положено баловать. Кроме нас в помещении уже разлагались несколько десятков тел, судя по нашивкам — уцелевшие пилоты с «Нахимова». Видать, «Нахимов» тоже погиб, а я и не знал.

«Интересно, Клим Настасьин выжил? Он же обратно на «Нахимов» просился, а товарищ Иванов обещал поспособствовать», — подумал ваш покорный слуга. Но рыскать и будить было никак нельзя. Уж очень по-домашнему сопели ребята.

Я вытянулся на койке. В ботинках, как был.

— Ну ты скотина, — прокомментировал Оршев мой внешний вид. — Хоть бы разделся!

— Отставить! — Позади Венечки выросла фигура комэска-один, Андрея Белоконя. Тот был словно и не из боя: свеж, подтянут и даже вроде как выглажен. — Младший лейтенант, вы что, устав не читали? Отдых в боевых условиях осуществляется в снаряжении, обеспечивающем моментальный подъем по тревоге!