— Можно поужинать вместе за столом, — говорит она. — А почему бы и нет?

Лежа в постели, Роберт чувствует себя в безопасности. Встав на ноги, он уже уязвим. На секунду ему в голову приходит мысль, что у него могла бы быть такая жена, как Хельга. Его окружал бы домашний уют и покой. Ему пришлось бы свыкнуться с ее маниакальной тягой к чистоте. Хельга вышла из скромной мелкобуржуазной семьи. Она приучила бы его экономить, критиковала бы за то, что он тратится на модного портного. В конце концов ему пришлось бы лишиться иллюзий, мелких радостей и удовольствий; с такой женой, как немка, он вскоре превратился бы в старика.

Хельга тщательно разглаживает нарядную скатерть на столе. Нельзя допустить, чтобы оставалась хотя бы одна складка на ткани, подобранной в тон к оконным шторам; этот теплый желтый с рыжим оттенком цвет очень подходит к ярким оранжевым шторам.

Роберту больше по душе безалаберность Анук. Ему нравится ее врожденный вкус и умение держаться в обществе. Такой женой, как Анук, можно только восхищаться и гордиться.

Хельга тянула бы его назад в ненавистное прошлое. С ней он никогда не вырвался бы из нищеты. Она превратила бы его в расчетливого обывателя. Его мир сузился бы до пространства между работой и дешевой квартиркой в доме для малоимущих.

— Я бы поставила на стол свечи, — размышляет Хельга, расставляя тарелки, — но свечи настраивают меня на грустный лад. Каждый раз, когда я их зажигаю, меня охватывает такая смертная тоска, что несколько минут спустя мне приходится скорее гасить их и уносить с глаз долой. На днях я куплю небольшой светильник, чтобы поставить его на середину стола… Вот мой домашний халат.

Халат из шелка.

— Я чувствую себя намного лучше… — говорит Роберт.

Он встает на ноги, и тотчас у него начинает кружиться голова. Он садится.

— Я такой жалкий гость за столом… — бормочет он.

Хельга накрывает на стол. Она приносит фаянсовый кувшин с компотом. Для себя она приготовила франкфуртские сосиски и баночку пива.

— Я покупаю все продукты в магазине «Интернэшнл Сейфвэй», — говорит она. — И немецкие сосиски, и даже горчицу.

Сидя за красиво накрытым столом напротив немки, которая не спеша ест франкфуртские сосиски, отрезая себе по тонкому кружочку, Роберт с тоской задается вопросом, удастся ли ему когда-нибудь найти себе место в этой жизни?

— Ваша работа… — спрашивает Хельга, — связана с политикой? Это что-то вроде ООН или ЮНЕСКО?

— Совсем нет. Это чисто коммерческое предприятие.

— Коммерция часто связана с политикой… — говорит она. — Не хотите немного пива?

— С компотом? Вы голосуете за кого? — спрашивает Роберт.

— Это большой секрет. Я никогда не скажу, за кого я голосую!

— Когда вы голосуете, вы ощущаете себя немкой или американкой?

— Как это?

— Отдаете ли вы свой голос за того, чья политика близка…

— Чему?

— Мм…

— Вы имеете в виду нацизм? Не стоит об этом говорить. Это дела давно минувших дней. В то время мне было всего пятнадцать лет… Что же касается американцев, то и они отнюдь не всегда были на высоте. Президент Трумэн продавал галантерейные товары; его карьера закончилась, когда он сбросил бомбу на Хиросиму. Его предшественника Рузвельта я прозвала временщиком. Этот малодушный человек уступил русским половину Европы, в то время как вся Америка дрожала от страха перед коммунистической угрозой. Молодому и решительному Кеннеди повезло еще меньше — его настигла пуля. Потом у американцев был президентом еще старый ковбой Джонсон; где бы он ни появлялся, от него несло конюшней или, скорее, овчарней. Теперь у нас вежливый президент.

— Что значит вежливый? — говорит Роберт. — Вежливый? В каком смысле?

— Вежливый, — повторяет Хельга. — Вы знаете такое слово «вежливость»? Да. Так вот, он — вежливый.

— Но почему?

— Потому что он пустился в трехдневное путешествие, чтобы лично передать Формозу[9] китайцам. Он даже не стал ждать, когда они попросят его об этом. Вы не находите, что он слишком вежливый? Еще немного компота?

— Нет, спасибо.

— Вы думаете о жене…

Ему надо было бы солгать и сказать в ответ: «Я думаю о вас».

— Да, это так.

— Она знает, что вы любите ее? До такой степени?

— То есть до какой такой степени?

— Вы окончательно потеряли голову… Вы думаете только о том, чтобы позвонить ей и убедиться, что она лежит в кровати.

Она берет телефонный аппарат со столика около постели, подтягивает немного шнур и затем ставит его рядом с тарелкой Роберта.

— Звоните…

— Нет, — говорит он. — Нет, спасибо. Вы ошибаетесь… Я… я…

— Вы влюблены в нее по уши… Завтра…

Неожиданно оба смолкают. Завтра. Что будет с ними завтра?

— Завтра вы расскажете ей правду о том, что с вами приключилось? Или будете продолжать врать ей о поездке в Бостон?

— Бостон, — говорит он, как утопающий, схватившийся за соломинку. — Нельзя сказать ей правду.

— Ложитесь, — говорит она. — Я уберу со стола.

— Посидите еще немного. Выкурите хотя бы одну сигарету.

Немка вздыхает и вытягивает сигарету из пачки, которая лежит на столе.

— Я сегодня слишком много курю.

Роберт склоняется к ней.

— Вы позволите, если я хоть несколько минут буду звать вас по имени?

— Зачем?

Он молчит.

Она раздумывает.

— Да. Сегодня вечером. Впрочем, мы никогда больше не увидимся. Мне остается только открыть в будущем китайский ресторан. Американцы ничего не смыслят в еде и проглотят все, что им подадут.

— Хельга…

— Да…

— Я хотел бы подарить вам того щенка, которого вы не смогли сегодня купить.

Она молчит. Наполнившиеся слезами глаза выдают ее печаль.

— Должно быть, его уже продали. Ведь я не пришла за ним…

— У вас есть номер телефона хозяина магазина?

Она размышляет.

— Можно позвонить, но не делайте мне такого подарка, не надо…

— Хельга…

Он встает. К своему удивлению, он твердо стоит на ногах.

— Подойдите ко мне поближе…

— А как же микробы…

— Хельга…

Она смотрит на него так, словно уже прощается с ним.

— Вы позволите расцеловать вас в обе щеки?

— И шлепните меня еще и по плечу…

— Спасибо, Хельга.

Не прошло и секунды, как она легкой тенью скользит в его объятия. Гладкие щеки. Приятный запах чистой кожи и туалетной воды.

— Спасибо, Хельга… Дайте мне номер телефона.

Она выходит, чтобы поискать в сумочке визитную карточку с номером телефона.

— Щенок был совсем маленький и белый; у него черные, как бусинки, глаза. У меня не было детства. Этот щенок для меня как спасение… Он вернул бы мне утраченное детство.

— Дайте мне визитку.

Она уже плачет навзрыд.

— Его уже точно продали. Другого такого больше нет. Он единственный и неповторимый. Я занималась вами, вашим горлом, а в это время продали моего песика! В Америке нельзя нарушать слово. Я не пришла за ним в назначенное время, и его продали.

Ее горе безутешно. Она рыдает. Что осталось от уверенной в себе женщины, знающей, что она хочет в этой жизни? Ничего. Только слезы и глубокая печаль.

— Продали моего щеночка! Я никогда не увижу его.

Роберт нажимает на кнопки телефона.

— Алло?

Мужской голос.

— Господин, простите, что я беспокою вас так поздно.

Хельга смотрит на него. Ее нельзя узнать. Ее залитое слезами лицо стало таким, каким было в детстве.

— У вас есть щенок терьера, которого оставила для себя одна дама?.. Она…

Роберт смотрит на нее.

— Она моя кузина. Щенок еще у вас?

Глаза Хельги.

— Щенок еще у вас?

Неожиданно сердце Роберта наполняется такой глубокой радостью, что он готов расплыться в улыбке.

— Прекрасно. Я очень рад. Я приду за ним утром. Я хочу подарить его моей кузине. Но мне придется зайти к вам еще до девяти утра. Позднее я не смогу. Пожалуйста. Я буду у вас раньше девяти часов. Вы не продадите его? Договорились. Завтра утром я буду у вас. Хорошенько присматривайте за ним. Вы знаете, этот щенок очень важен для нас двоих!