— И не он один, — произносит американец со странной улыбкой.

— «У каждого своя революция…» — это слова Джерри Рубина, — говорит Анук.

— Всем, кто спрашивает: «А какова ваша программа?» — я протягиваю программку «Метрополитен-оперы». Или говорю: «Посмотрите страницу, где указаны спектакли. Там все увидите».

— Почему вы так говорите?

— Потому что это то же, что ваш Джерри Рубин. Возможно, из той же книги.

— Вы читали ее? — восклицает она. — Неужели вы читали ее?

— Нет, — говорит Стив. — Я? Никогда. Это Фред рассказал мне об этих чокнутых. Он говорил мне: «Старик, когда думаешь о том, что во Вьетнаме протыкают тебе шкуру для того, чтобы эти сумасброды могли со спокойной совестью вкалывать себе ежедневную дозу наркоты…»

— Фред восхищает меня… Я поняла, почему вы так мало говорите о нем. Вы завидуете ему. У Фреда свое особое видение мироустройства… В то время как у вас…

«Я влюбилась в двух американцев, — рассуждает она в смятении. — Один влечет меня тем, что стал такой же жертвой прогнившей системы, как и я, а от второго я таю, как снеговик под весенним солнцем… — стоит только ему прикоснуться ко мне…»

Перед ними зеленым синтетическим ковром расстилается сельская местность. В картину бескрайней степной равнины, раскинувшейся по обеим сторонам шоссе, вносят разнообразие лишь бензозаправочные станции, похожие на серийные игрушки для детской железной дороги.

— Еще двадцать километров, — говорит Стив, — и мы приедем в Аннаполис.

— Я уверена, что Фред — вовсе не такой толстокожий человек, как вы, — произносит Анук. — Он прошел через большие испытания.

Она говорит с нежностью:

— Фред… Мне кажется, что он — клевый парень.

— Надеюсь, что вы назовете его так и после того, как увидите… — отвечает с улыбкой Стив. — Если он захочет увидеть вас… Я в этом не совсем уверен… Он не любит встречаться с людьми… Ему опротивели все без исключения… Он ненавидит, когда к нему проявляют праздное любопытство… До сих пор он выносил только присутствие своей матери и меня…

— Вас? — произносит Анук с легким презрением. — Вы решили повидаться с ним, чтобы затем вернуться к вашей пресной жизни в Нью-Йорке… И прощай, друг…

Стив качает головой.

— Но я должен зарабатывать себе на жизнь! Мне нельзя отлучаться надолго с работы… К тому же я вовсе не нянька кому бы то ни было…

— Хватит! — произносит она по-французски. — Довольно! Вы мне действуете на нервы…

— Действую на что? — спрашивает американец с неожиданно появившимся чикагским акцентом.

Он произносит слова едва ли не по слогам.

— Вы прекрасно меня поняли, — говорит Анук. — Нечего строить из себя «бедного американца», который не понимает ровным счетом ничего… Этот номер со мной больше не пройдет… С меня довольно и вашей прекрасной машины, и замечательной дороги, и бешеной скорости, и вашей фальшивой мужественности. Мне хочется только повидать Фреда, а затем поскорее добраться до отеля, принять душ и ждать возвращения мужа.

— Не совершу ли я лингвистическую ошибку, если назову вашего мужа таким словом, как «рогоносец»?

— Заткнитесь! — кричит Анук. — Вы — мерзкий и вульгарный тип…

— Я говорю вашим языком, — говорит он. — И только что продемонстрировал, как со стороны выглядит ваше поведение. Прекрасный французский язык, с которым вы с такой бесцеремонностью обращаетесь, дает вполне точное определение моральному и социальному статусу вашего мужа в настоящий момент… Я говорю о его положении в семье. Ваш муж — рогоносец, и мы с вами опустили его до этого уровня… Мне кажется, что я нашел правильное определение… А если быть еще точнее, то вы совершили противоправный поступок, о котором ваш супруг, находясь в Бостоне, даже не догадывается.

— Негодяй! — кричит Анук, бледнея как полотно.

— Вовсе нет. Я просто хороший ученик. Когда я жил в Париже, то спал с одной прелестной женщиной. Она преподавала французский язык и изменяла своему мужу со мной. Он тоже трудился на учительском поприще. Он был преподавателем математики. С этой милой француженкой я изучал французский язык в постели. Пока неверная жена расточала мне нежные ласки, у ее супруга автоматически вырастали рога.

— Я не верю вам, — говорит она. — Вы слишком хорошо знаете наш язык…

— Ваш язык?.. Он вовсе не ваша личная собственность… Он достояние всего человечества. Вам только бесконечно повезло приобщиться к нему с самого рождения. Те иностранцы, которые в зрелом возрасте получили возможность наслаждаться французским языком, более бережно относятся к нему. Вы с такой легкостью произносите: негодяй. А где же такие замечательные слова, как «боров» или «сволочь»? Они намного благозвучнее. Почувствуйте разницу. Прислушайтесь, как красиво звучит… сво-лочь… Почти как в музыкальном театре. Вы принадлежите к поколению невежд с ограниченным словарным запасом, у которых в голове царит идеологический хаос.

Анук бледнеет еще больше.

— А кто вы? — спрашивает она.

Она теряет привычную самоуверенность. Ее приводит в растерянность неожиданное превосходство американца.

— Чем вы занимались во Франции?

— Любовью и логическим анализом… Изучал грамматику французского языка, усваивал новые слова. Я терпеть не могу просторечий и жаргонных словечек. Я пробовал говорить на французском со средним французом. Смешно… Средний француз использует в своей речи так мало слов… Однако больше всего мне пришлись по вкусу ваши шлюхи. Они, как правило, молодые и весьма опытные в постели. Конкуренция с доступными девицами из добропорядочных семей настолько высока, что современной шлюхе приходится немало потрудиться, чтобы заработать себе на хлеб. Однажды восемнадцатилетняя жрица любви подняла меня на смех, когда я назвал ее девицей легкого поведения. Я насмешил ее до слез…

— Вы провели меня за нос, — говорит Анук сердитым тоном. — Почему вы не сказали мне сразу, что прекрасно владеете французским? Зачем было ломать комедию?

— В жизни порой хочется немного кого-то разыграть, — говорит он. — Во Франции надо мной так часто насмехались, что мне доставило большое удовольствие провести вас. Ваши соотечественники ведут себя слишком высокомерно по отношению к иностранцам. Вначале у них выкачивают деньги, а затем лишают иллюзий.

— Но почему именно французский язык? — спрашивает Анук.

— Из-за Вьетнама. Я проходил специальную подготовку. Когда у меня нашли способности к изучению французского, они меня использовали по полной программе.

— Кто это «они»?

— Армия.

— И что же?

Стив улыбается.

— Вас это интересует? Армия… Тренировки… Как среднего американца заставляют изучать французский язык?

— Видно сразу, что вы познакомились с французским складом ума у девиц легкого поведения, — говорит Анук.

— Не надо меня так сильно ревновать, — парирует Стив.

«Ревновать? Как он может говорить о том, что я ревную? Какая глупость! Ревновать Стива? Ни за что в жизни!»

— Я вовсе не ревную, — говорит она сухим тоном. — Было бы кого… Мы вот-вот расстанемся навсегда. Уже пятнадцать минут шестого.

Неожиданно оба смолкают. В воздухе словно висит фраза: «Мы вот-вот расстанемся навсегда…»

Анук закуривает. Она заметно нервничает.

— И что же дальше? Какую судьбу вам готовили в армии?

— Вы обрадуетесь, — говорит Стив. — Это всегда вызывает восторг у молодых девушек…

— Потому что вы рассказываете об этом каждой встречной?

— Почему бы и нет? Это уже не секрет… Меня должны были забросить на парашюте на границу между Южным и Северным Вьетнамом. В одну из деревенек, расположенных по ту и другую сторону границы. Я должен был прикинуться французским коммунистом, выполняющим особое задание и не подчиняющимся никакому правительству. Жители Южного Вьетнама ненавидят американцев, зато они любят французов, даже коммунистов. В этих находящихся в пограничной полосе деревнях всегда можно собрать достаточно достоверные сведения. Перед французским коммунистом, возможно, у местных жителей развяжутся языки относительно расположения вьетконговских позиций…