— Когда я спросил ее, где она была прошлым вечером... и ночью... знаете, что она мне сказала?

Мы промолчали, чем доставили Скулкрафту немалое удовольствие.

— Она сказала: «Гуляла». И все. Только одно слово. «Гуляла».

— Полагаю, вы крепко нажали на нее. — Падильо скорее не спрашивал, но утверждал.

Скулкрафт кивнул.

— Мучился с ней чуть ли не час. Но ничего, кроме «гуляла», не добился. Ни объяснений, ни уклончивых ответов, ни извинений, — вновь он покачал головой, на этот раз словно в изумлении. — А вы догадываетесь, что я услышал, спросив, а знает ли она, кому могло приспичить убить ее брата?

— Я — нет, — ответил Падильо.

— Нет. Опять одно слово — нет. Она повторила его четырнадцать раз, я считал.

— На пятнадцатом вы сдались? — ввернул я.

— Я сдался на шестом, но задал еще восемь вопросов, а уж затем бросил это занятие, так как понял, что и на тридцать второй вопрос ответ будет тем же. Нет, и все тут. Так что за это утро я не узнал ничего интересного ни от нее, ни от вас, ни даже от тех, кто имеет право звонить мне в шесть утра. От них я, правда, получил негодный совет, но советами они потчуют меня постоянно.

— Вы получили кое-что еще, — напомнил Падильо.

— Что?

— Послание для меня.

Скулкрафт широко улыбнулся.

— Это верно. Получил. То еще послание. Готовы слушать?

— Готов.

— Она просила передать следующее: «Да или нет до четырех в шесть-два-один». Это послание, не так ли?

— Полностью с вами согласен.

— Я свою миссию выполнил?

— Выполнили.

— Вы поняли, что это значит?

— Понял.

— Но мне говорить не собираетесь?

— Нет.

— Хотите услышать, как я его трактую?

— Да.

Скулкрафт опустил ноги на стол, поднялся, перегнулся через стол к Падильо.

— Послание это говорит о том, что наша сегодняшняя встреча далеко не последняя.

Выйдя из здания полицейского управления, мы неторопливо зашагали к Четвертой улице, оглядываясь в поисках такси. Я уже собирался поделиться с Падильо своей трактовкой послания Ванды и спросить, не хочет ли он, чтобы я подвез его к ее отелю, когда зеленый «крайслер» остановился у тротуара в нескольких ярдах впереди и из кабины вылез мужчина.

Падильо коснулся моего рукава.

— Если я крикну: «Пошел» — беги.

— Твои друзья?

— Знакомые.

В мужчине, вылезшем из «крайслера», прежде всего бросалась в глаза окладистая, начавшая седеть борода, а уж потом обширная лысина. Черные очки, водруженные на длинный нос, скрывали глаза, а рот вроде бы изогнулся в улыбке. Роста он был среднего, двигался легко, похоже, не пренебрегал физическими упражнениями, хотя и разменял шестой десяток.

Когда нас разделяло лишь три-четыре фута, он остановился, чтобы поздороваться.

— Добрый день, Падильо, — улыбка на мгновение стала шире, а потом исчезла совсем.

Я обратил внимание еще на одну особенность: мужчина не шевелил руками и держал их на виду.

— Приехали заплатить штраф за нарушение правил дорожного движения? — Падильо встал к мужчине боком, руки чуть согнул в локтях, готовый как отразить удар, так и остановить проезжающее такси.

— Честно говоря, мы искали тебя.

— Зачем?

— Подумали, что нам есть о чем поговорить.

— Об Уолтере Готаре?

Мужчина пожал плечами.

— Об Уолтере... и о другом.

— Где?

Вновь сквозь ухоженный лес черных, с сединой волос блеснула белозубая улыбка.

— Ты знаешь мои вкусы.

Падильо заговорил, не спуская глаз с мужчины.

— Есть какой-нибудь грязный бар неподалеку от нашего салуна? Мистер Крагштейн предпочитает обсуждать дела именно там? Чем грязнее, тем лучше.

— На Шестой улице их сколько хочешь.

— Назови хоть один.

— "Пустомеля".

— Грязный?

— Вонючий.

— Превосходно, — прокомментировал мой выбор Крагштейн.

— Он, кстати, едет с нами, — Падильо указал на меня.

— Разумеется, разумеется, — пробормотал Крагштейн и направился к «крайслеру».

Открыл заднюю дверцу.

Прежде чем залезть в машину, Падильо нас представил.

— Мой деловой партнер, мистер Маккоркл. Франц Крагштейн.

— Добрый день, — поздоровался Крагштейн, но руки не подал. Мотнул головой в сторону водителя. — Ты знаешь Амоса, не так ли, Падильо?

— Мы встречались, — и Падильо пригнулся, чтобы сесть на заднее сиденье. Я последовал за ним, закрыл дверцу, и лишь после этого Падильо обратился к Амосу. — Как дела, Амос?

Мужчина, названный Амосом, медленно обернулся. Из нас он был самым молодым, не старше тридцати лет. Долго смотрел на Падильо, затем кивнул, словно нашел ответ на мучивший его вопрос. Меня же он удостоил разве что короткого взгляда. Затем улыбнулся.

— Отлично, Майк. А как ты?

— Нормально. Мистер Гитнер, мистер Маккоркл, — представил он и нас.

Амос кивнул мне, а затем отвернулся от нас.

— Куда едем? — спросил он Крагштейна.

— Бар «Пустомеля», как я понял, на Шестой улице.

— Надеюсь, грязи тебе там хватит?

— Мистер Маккоркл уверяет, что да.

Клиенты «Пустомели» делились на две примерно равные половины. Первая уже набралась, вторая приближалась к этому состоянию, и преодолеть оставшийся путь им мог помешать лишь недостаток наличности. Мы заняли последнюю кабинку из семи, выстроившихся вдоль левой стены зала. Я сел напротив Крагштейна, Падильо — Гитнера. Разделял нас покрытый клеенкой столик. Когда-то здесь располагался скобяной магазин, но торговля не приносила больших доходов, а потому теперь здесь продавали дешевое вино, пиво, плохонький бурбон и джин. Шотландское же в «Пустомеле» спросом не пользовалось.

Новые владельцы свели переделку помещения к минимуму. Убрали прилавки, соорудили кабинки с хлипкими перегородками да поставили стойку с дюжиной стульев. Из кухни несло малоприятным запахом, играл автоматический проигрыватель, желающие могли купить сигареты в автомате. Стены украшали рекламные плакаты пивных компаний.

Кроме нас, в баре я насчитал шестерых. Четверо черных, двое белых. Все мужчины. Один негр и двое белых уже набрались и сидели, уставившись в полупустые стаканы, сбросив с себя груз повседневных забот, остальные еще не достигли нирваны. Если их умыть, подумалось мне, да приодеть, то они ничем не будут отличаться от тех, кто заходит по утрам в наш салун за бокалом «Кровавой Мэри».

Бармен, похоже, был и хозяином. Наемная сила ему особо не требовалась. Еще один бармен, на подмену, повар, пара посудомоек, которые заодно выгребали грязь по вечерам, да еще одна-две официантки для работы в вечернюю смену. Бар этот предназначался для забулдыг, которых заботил не букет поглощаемого ими напитка, но его крепость.

— Восхитительно, — Крагштейн огляделся. — Как раз то, что надо. Я не подозревал, что вы знаете такие места, мистер Маккоркл.

— В них хорошо думается, — ответил я.

Крагштейн одобрительно кивнул.

— Они незаменимы и для деловых встреч.

Но, прежде чем мы заговорили о делах, подошел бармен, протер клеенку не слишком уж грязной тряпкой и поинтересовался, что мы будем пить. Крагштейн заказал джин, мы с Падильо — по бутылке пива, Гитнер остановился на кока-коле, наверное, потому, что был за рулем. Пока бармен, коренастый, смуглолицый мужчина, вероятно, грек, нас обслуживал, мы молчали. Поставив перед нами напитки, он замер у стола, ожидая, пока с ним расплатятся. В отличие от салуна «У Мака» здесь не заводили текущие счета, но предпочитали получить все и сразу. Мы с Падильо не пошевельнулись, и лишь когда бармен начал насвистывать мелодию модного шлягера, Крагштейн понял, в чем дело, и протянул ему пять долларов. Бармен отсчитал сдачу, два доллара и восемьдесят центов, и вернулся за стойку. В нашем салуне такой же заказ обошелся бы на доллар и тридцать пять центов дороже: клиент платил не только за выпивку, но и за престиж.

— Похоже, можно начинать, — Крагштейн пригубил джин. — Можем ли мы говорить по-немецки или по-французски?