— Я допустил ошибку, Ванда. Чего уж с этим спорить, — я не видел его лица, но знал, что брови сошлись у переносицы, а рот превратился в щелочку.

— Нам надо их найти, — воскликнула Ванда.

— Это большой город, — вставил я. — Сейчас они могут быть в Беркли, Сосалито, Окленде, еще бог знает где. Я готов искать их всю ночь, но только не вслепую.

— У нас есть одна ниточка, так что давай дернем за нее, — предложил Падильо.

— Вашингтонский номер? — спросила Ванда.

— Ни о чем другом я не знаю.

Я высадил Ванду и Падильо у дверей «Святого Франциска», отогнал машину на подземную автостоянку под площадью Единения и присоединился к ним в номере Ванды. Падильо бросил мне ключ.

— От твоего нового номера.

— И под какой я записан фамилией?

— Твоей собственной. Мы больше не прячемся.

— Ты позвонил в Вашингтон?

— Еще нет, — он повернулся к Ванде. — Позвонишь сама или доверишь мне?

— Звони ты. Это твоя ниточка.

Табличка на телефонном аппарате услужливо подсказывала, что гости отеля могут пользоваться преимуществами автоматической связи, не прибегая к помощи телефонисток коммутатора. Падильо десять раз повернул диск. Мы слушали, как прозвенел звонок на другом конце провода. Раз, другой, третий. Наконец Падильо ответили. Слов я, правда, не разобрал. Мужской голос дважды повторил одну и ту же фразу, после чего Падильо медленно положил трубку.

— Посольство Ллакуа, — пояснил он.

Повисшую тишину прервал я.

— Думаю, по этому поводу надо выпить.

Ванда Готар кивнула и ушла в спальню, вернулась с тремя бокалами на маленьком подносе. Падильо взял свой и шагнул к окну, чтобы полюбоваться туманом. Я уселся на диван. Ванда выбрала кресло, поставив бокал на подлокотник. Откинула голову, закрыла глаза. Никто, похоже, не находил нужных слов.

Несколько минут спустя Падильо повернулся к нам. Его лицо напоминало маску.

— И куда привела твоя ниточка? — спросила Ванда, не открывая глаза.

— Во всяком случае, становится ясно, где искать.

Она открыла глаза.

— Где?

Падильо посмотрел на меня.

— Скажи, пожалуйста, есть в Сан-Франциско арабский квартал или район?

— Не помню, но могу это выяснить, — я поднялся, подошел к телефону, набрал номер справочного бюро. — Один мой приятель работает в ЮПИ.

— Если твоя догадка окажется верной, Падильо, она подскажет нам, где они спрятались, но не даст ответа на главный вопрос. Почему?

Падильо вновь повернулся к окну.

— Вполне возможно, что я знаю и это.

— Но мне ничего не скажешь?

— Нет.

— В чем причина?

— Полной уверенности у меня нет.

В Сан-Франциско хватало представителей арабского мира. Алжирцы, египтяне, сирийцы, иорданцы. Жили тут даже тунисцы и граждане Саудовской Аравии.

— А армяне тебя не интересуют? — спросил меня сотрудник ЮПИ. — У нас много армян.

— Армяне — не арабы, — заметил я.

— Сароян — армянин, — мой собеседник старался хоть чем-то мне помочь.

— Я подумал, что они живут в каком-то определенном районе.

— Да нет. Селятся по всему городу, кому где нравится.

— Ты не знаешь кого-нибудь из Ллакуа?

— А где находится эта чертова Ллакуа?

— Недалеко от Кувейта.

— И как называются ее жители?

— Наверное, ллакуайцы, — ответил я. — Хорошо рифмуется с гавайцами.

— Нет, ллакуайцев я не знаю, но это не значит, что их тут нет. Если ты действительно хочешь их найти, поезжай в ресторан, где частенько кучкуются выходцы со Среднего Востока.

— Что это за ресторан?

— "Арабский рыцарь".

Мы поговорили еще пару минут о пустяках и, перед тем как положить трубки, решили, что надо бы встретиться до моего отъезда в Вашингтон. Мы оба, конечно, знали, что дальше разговоров дело не пойдет.

Ресторан «Арабский рыцарь» находился около Восемнадцатой улицы в Миссионерском районе, и я помнил тамошние немецкие пекарни, греческие и итальянские рестораны, русские бары. Теперь над магазинами чаще горели вывески на испанском, и я понял, что все больше людей, говорящих на этом языке, возвращаются туда, где за пять дней до подписания Декларации независимости в Филадельфии была основана Mision San Francisko de Asis.

Несмотря на свое название, Сан-Франциско ничем не напоминает Испанию. Город известен высоким процентом самоубийств, значительным потреблением спиртного, редкими бунтами, космополитизмом, но отнюдь не кичится своим испанским происхождением. Наверное, так будет продолжаться до тех пор, пока не найдется человек, который придумает, как сделать на этом большие деньги.

Поставив машину у тротуара метрах в пятидесяти от «Арабского рыцаря», занимавшего первый этаж двухэтажного дома, мы не торопясь зашагали к входной двери. Нас встретили полумрак и клубы табачного дыма. Многочисленные посетители сидели у длинной стойки бара, в кабинках, за столиками, покрытыми клеенкой в белую и красную клетку.

Через открытую дверь кухни постоянно сновали люди. Гремела музыка, как мне показалось, военный марш. Женщин практически не было. Мужчины пили кофе, арак[19] и пиво и, наклонившись над столом, что-то орали друг другу на ухо. Возможно, готовили заговор против Израиля.

К нам подскочил худощавый, смуглолицый мужчина лет тридцати, в белой рубашке с узким черным галстуком, поинтересовался, где мы хотим сесть, за столик или в кабинку. Падильо выбрал кабинку, и нас отвели к самой кухне, так что мы могли слышать, как переругиваются повара и официанты.

Официант протянул Падильо меню, но тот тут же вернул его, сказав, что нам ничего не надо, кроме трех порций арака. Официант кивнул, отошел, а когда вернулся, Падильо спросил, где хозяин ресторана. Официант кивнул, давая понять, что понял вопрос, и указал на дальнюю кабинку.

— Доктор Асфур! — прокричал он.

Падильо вытащил визитку, на которой значилось: «Майкл Падильо, Вашингтон, округ Колумбия», протянул официанту и попросил того выяснить, сможет ли доктор Асфур уделить нам несколько минут. Для приватной беседы. На лице официанта отразилось сомнение, но он прогулялся к кабинке доктора и, вернувшись, прокричал нам, что доктор Асфур готов принять нас в своем кабинете через десять минут.

Ванда Готар, сидевшая между мной и Падильо, наклонилась к нему.

— Я останусь здесь!

Падильо удивленно посмотрел на нее.

— Почему?

— Ты опять оставляешь спину незащищенной. У тебя это входит в привычку.

— Я так не думаю.

— И напрасно. Сколько раз Крагштейн и Гитнер пытались разделаться с тобой? Пять?

— Четыре. Раз в Делавере, два — в Нью-Йорке, еще один — здесь.

— И сколько людей погибло?

— Двое. Моя подруга и их человек.

— И еще двое, скорее всего, попали в больницу, — вставил я. — С моей помощью.

— Мой брат, — добавила Ванда. — Ты забыл Уолтера.

Падильо покачал головой.

— Я не забыл Уолтера. Просто не упомянул его.

— Почему?

— Потому что Крагштейн и Гитнер не убивали его.

Если Ванда Готар и хотела спросить Падильо, а кто, по его мнению, убил ее брата, она не успела бы этого сделать, потому что Падильо поднялся, повернулся и направился к двери, за которой, согласно указаниям официанта, находился кабинет доктора Ас-фура. Я последовал за Падильо.

За дверью мы увидели лестницу. Поднявшись, попали в длинный коридор, который давно не подметали. И тут же справа раздался густой бас: «Сюда, мистер Падильо».

Миновав коридор, мы оказались в комнате, напоминающей Египетский зал исторического музея. Нас встретила большая статуя Осириса, короля мертвых, которому составляла компанию его сестра-жена Исида, богиня плодородия, вспомнилось мне. Откуда — не знаю. Возможно, из какого-то фильма. И ковры были восточные, возможно, из Ливана, но, несомненно, дорогие.

Окон я не обнаружил, но их могли скрывать тяжелые портьеры из настоящего шелка, висящие вдоль двух стен. Понравился мне и большой барельеф, возможно, украшавший в свое время могилу Рамсеса VI, и голова Клеопатры, достойная Британского музея. Обстановку дополняли несколько удобных кресел и огромный стол, за которым стоял необъятных размеров мужчина. Доктор Асфур мог бы похудеть на сто пятьдесят фунтов, и этого никто бы не заметил. Таким же толстым был и король Фарук.