Гитнер уже не бежал. Осторожно надвигался на меня, выставив вперед руки, готовый и убить, и покалечить, в зависимости от обстоятельств. А потом ухмылка сползла с его лица.

— Сейчас позабавимся.

Я пятился к конторке. Глянул на нее, надеясь найти тяжелый кувшин с водой. Но там была лишь большая Библия. Я схватил ее и швырнул в Гитнера, а следом прыгнул на него.

Он инстинктивно поднял руки, чтобы защитить лицо, и я головой сильно ударил его в грудь, чуть пониже ключицы. Он упал, но уже после того, как, сцепив руки, нанес удар по моему левому плечу. Придись удар на шею, он наверняка сломал бы ее. При падении я оказался наверху, и у меня создалось впечатление, что подо мной три диких кота. Большой палец его левой руки чуть не воткнулся в мой правый глаз, и ребро правой было в дюйме от моего кадыка, когда я угодил ему коленом в пах. Он вскрикнул, и мне удалось вскочить. Он поднялся быстрее, чем я ожидал, а потому я ударил ногой в низ живота. Ударил сильно, под восторженные вопли зрителей.

— Убей этого сукиного сына! — высказал кто-то всеобщее пожелание.

Но у Гитнера, похоже, живот был железный. Он вновь двинулся на меня. Опять же с ухмылкой на лице. Я ударил левой, целя в сердце. В удар я вложил всю силу, но Гитнер ушел корпусом в сторону, чуть повернулся, схватил меня за кулак, дернул и перебросил через себя.

В итоге я оказался на полу со сломанной левой рукой. Я смотрел на Гитнера снизу вверх, предчувствуя неотвратимость смерти, когда за его спиной возник Падильо. Он не стал окликать Гитнера, вызывать того, как положено джентльмену, на смертный бой. Нет, левая рука Падильо обвилась вокруг шеи Гитнера, колено уперлось в его спину, а правой рукой он заворачивал голову Гитнера назад, пока не сломалась шея. Гитнер умер еще до того, как его тело упало на сцену. Зрители восторженно вопили.

Падильо посмотрел на Гитнера, повернулся ко мне.

— Ты ему не чета.

— Я держался неплохо, пока он не сломал мне руку.

Падильо покачал головой.

— Не следовало тебе отходить от первоначального плана.

Он помог мне подняться.

— Какого?

— Ты же собирался сесть на него и размазать по полу.

Когда интерн с белокурой бородкой в отделении экстренной помощи Центральной больницы на Полк-стрит спросил: «Что с вами случилось?» — я после короткого раздумья ответил: «Упал с дерева».

Падильо и я торопливо покинули сцену «Критериона», сбежав по ступенькам в подвал, мимо распростертого тела Крагштейна. Поднялись по другой, лестнице, попав в узкий переулок.

— Он умер почти что богачом, — заметил я, мотнув головой в сторону Крагштейна.

— Он умер бедняком в трущобах Сан-Францнско, — возразил мне Падильо, не сбавляя шага. — Так случается с каждым, кто слишком долго варится в этом котле.

— Умные сбегают раньше?

— Умные вообще обходят такие дела стороной.

Мы поймали такси как раз в тот момент, когда к «Критериону» подкатили две патрульные машины, набитые полицейскими и детективами в штатском.

— Наверное, кончили какого-то алкоголика, — прокомментировал их появление умудренный опытом водитель. — Подрались небось из-за четвертака.

— Насколько мне известно, речь шла о более крупной сумме, — ввернул я.

У больницы Падильо высадил меня без четверти восемь. Пока интерн накладывал мне гипс, я вскрикнул лишь однажды.

— Болит ужасно, — пожаловался я после того, как он закрепил руку на перевязи.

— Я дам вам обезболивающие таблетки.

В пакетике с надписью «По одной каждые четыре часа, если боль не утихнет», их оказалось четыре. Я проглотил все разом, но рука болела по-прежнему.

В четверть десятого Падильо вернулся с большой продолговатой картонной коробкой.

— Как рука?

— Мне сделали рентген. Осколков нет, перелом без смещения, но чертовски болит.

Из коробки он достал серое габардиновое пальто.

— Накинь его, и никто не заметит, что ты одет, как бродяга.

Я оглядел свой измятый, грязный костюм.

— Действительно, вид непрезентабельный. А к кому мы собираемся в гости?

— К нефтяным королям. Я купил пальто и себе.

— А как насчет бритвы?

— Привез тебе электрическую.

— Вижу, ты позаботился обо всем.

— Да уж, пришлось возложить на себя эти обязанности.

Побрившись, я набросил пальто на плечи, словно накидку. Надел свое и Падильо. Выйдя из больницы, мы поймали еще одно такси, и Падильо назвал водителю адрес штаб-квартиры нефтяной компании.

— А что с Вандой? — спросил я.

— Ванда позаботится о себе сама.

— Как кошка.

— Совершенно верно, — кивнул Падильо. — Как кошка.

Один из двух небоскребов, что стояли друг напротив друга, построили в 1923 году. Тогда это было самое высокое здание Сан-Франциско. Второй появился на семь лет позже. Но и имел на семь этажей больше. Злые языки говорили, что вторая компания очень уж хотела утереть нос своему конкуренту.

— И что ты собираешься сделать? — спросил я, когда мы вылезли из такси у дверей двадцатидевятиэтажного здания. — Выжидать до последнего момента, а затем выступить вперед и сказать: «Мистер председатель, я мог бы сообщить вам кое-что интересное о короле Ллакуа».

— Тебе бы это понравилось, не так ли?

— Я обожаю драмы.

— Давай подождем и посмотрим, как будут развиваться события.

— Ты думаешь, король и Скейлз действительно пойдут на эту авантюру?

— Полагаю, что да. А у тебя другое мнение?

— Ну, не знаю.

Мы поднялись на двадцать девятый этаж. Мне понравились дубовые панели стен и мягкий, пружинящий под ногами ковер. В коридоре толклось с полдюжины широкоплечих парней в темных костюмах и при галстуках, пожелавших узнать, кто мы такие и по какому делу пожаловали сюда.

Падильо назвал наши фамилии.

— Начальник представительского отдела мистер Бриггс должен был внести нас в список, — добавил он.

Один из парней пробежался глазами по листку бумаги, что лежал у него в папке. Поставил карандашом две «птички» и кивнул.

— Они записаны.

Второй парень знаком предложил нам пройти.

— Третья дверь направо, господа.

— Как ты это устроил? — спросил я.

— Позвонил Бурмсеру.

— Ты рассказал ему, что произошло.

Падильо покачал головой.

— Еще успеется.

Третья дверь привела нас в большой конференц-холл, середину которого занимал огромный полированный стол. Вдоль него выстроились стулья с обитыми кожей высокими спинками. За столом могло усесться не меньше сорока человек.

Операторы, вооруженные двумя стационарными камерами, готовились заснять торжественную церемонию. В дальнем конце конференц-холла занимали восемь рядов стулья, на которых сидели тщательно накрашенные, разодетые дамы средних лет, в основном в мехах. Мы с Падильо сели в последнем ряду.

Ровно в десять часов в конференц-холл гуськом вошли представительные мужчины, чинно расселись за столом. Каждое их движение фиксировалось кинокамерами. Тут и там сверкали вспышки «блицев». Фотографы компаний не отставали от операторов.

Еще через пару минут появились король и Скейлз. Их сопровождали два джентльмена, судя по всему, президенты нефтяных компаний. Они заняли места у дальнего торца. Кто-то догадался снабдить короля и Скейлза новыми костюмами. Скорее всего, начальник представительского отдела.

Молодой человек, вероятно, секретарь Совета директоров, раздал всем сидящим за столом зеленые кожаные папки. Король не отрывал глаз от полированной поверхности стола. Руки Скейлза пребывали в непрерывном движении, ощупывая то узел галстука, то пуговицы, то лацканы пиджака.

Последней в конференц-холл вошла Ванда Готар, в накидке из норки и темно-сером, превосходно сшитом костюме. Она заняла место в первом ряду, вероятно заранее оставленное для нее. Положила на колени большую черную сумку. Король и Скейлз оказались прямо перед ней.

Первым увидел ее король. Его лицо исказилось, он вцепился в плечо Скейлза, стараясь привлечь его внимание. Скейлз проследил за взглядом короля и побледнел как полотно. Президент одной из компаний это заметил, наклонился к Скейлзу, что-то спросил. Тот покачал головой.