После звонка Падильо я договорился о ленче с Уильямом Пломондоном и, поджидая его, коротал время за стойкой бара. Подошел Карл и начал перетирать идеально чистые бокалы.
— Что новенького? — поинтересовался я.
— Герцогиня опять набралась.
— Не в первый раз.
— Вы же должны знать об этом.
Мы прозвали ее герцогиней, хотя она была лишь женой одного из министров нынешней администрации, с которым мне пришлось-таки переговорить лично. Миссис дважды в неделю приходила на ленч в наш салун и напивалась так, что без посторонней помощи не могла добраться до двери. Мы без труда пришли к соглашению. Если миссис появляется в салуне, герр Хорст звонит по определенному номеру в канцелярию министра, и за ней присылают министерский лимузин, который отвозит ее домой или куда-либо еще. Пила она только водку, двойными порциями, и Падильо предрек, что через три месяца ее отправят лечиться от алкоголизма в закрытую клинику. Я дал ей шесть, а Карл, отличающийся более реалистическим подходом, заявил, что нам осталось мучиться с ней лишь несколько недель.
— Что у нее за компания? — спросил я.
— Еще пять женщин. Шишек среди них нет. Вечером герцогиню ждут на приеме в испанском посольстве, но едва ли она сумеет туда добраться. А если ей это удастся, она, наверное, опять полезет купаться в аквариум с золотыми рыбками.
Карл работал у нас еще в боннском салуне и уже тогда был в курсе всех событий светской жизни. Перебравшись в Вашингтон, он не изменил своим привычкам, причем конгресс просто завораживал его. Он был на «ты» с пятью десятками конгрессменов и дюжиной сенаторов, знал, кто и как проголосует по любому вопросу повестки дня, половина репортеров светской хроники приходила к нему за различного рода информацией, а иной раз с ним консультировались и ведущие ежедневных колонок солидных газет. А кроме того, он был лучшим в городе барменом. Падильо об этом позаботился.
— Когда вернется Майк? — спросил он.
— Через пару дней.
— Где он?
— Уехал по делам.
— А мне как раз хотелось кое-что обсудить с вами.
Я вздохнул и с надеждой повернулся к двери. Пломондон, войдя, сразу увидел бы меня. Но он опаздывал, а потому мне предстояло найти решение более важной проблемы. Мой бармен хотел занять у меня денег.
— Какую колымагу нашел ты на этот раз?
— Вы не поверите.
— Что ж, будет легче отказать тебе.
— Послушайте, — Карл поправил длинную прядь волос, упавшую на лоб. — Это «дюз».
— Ты не можешь позволить себе «дюзенберг». Никто не может.
— Модель 1934 года, с кузовом «роллстон».
— И в каком он состоянии? — поневоле заинтересовался я.
— Даже на ходу.
Помимо светских сплетен, Карл обожал старинные автомобили. Его коллекция началась с «линколь-континенталя» выпуска 1939 года, который он отыскал в Копенгагене. Я не одобрял его хобби, но, в конце концов, у каждого свои причуды.
— Сколько? — спросил я.
Карл вновь занялся бокалами.
— Двадцать пять, — едва слышно выдохнул он.
— О Господи, — вырвалось у меня.
— Послушайте, я знаю место, где мне хоть завтра выложат пятнадцать тысяч за «испано-суизу», — ситуация начала проясняться. — Пять тысяч я сниму со счета, так что недостает только пяти.
— Не понимаю я этого, — я покачал головой. — Выкладывать двадцать пять тысяч долларов за машину, которой чуть ли не полвека.
— Еще через пять лет она будет стоить на десять тысяч больше.
— Так она в хорошем состоянии? — я начал сдавать позиции.
— В превосходном.
— Я поговорю с Падильо, как только он вернется.
— Этот парень не может ждать долго.
— Пока Майка нет, говорить не о чем.
— Я позвоню этому парню и скажу, что беру машину.
— Послушай, мы еще ни о чем...
— А вот и ваш гость, — оборвал меня Карл.
Я обернулся. Пломондон прямиком шел к бару. Невысокого роста, плотный, лет сорока, с пружинистой походкой.
Подойдя вплотную, он кивнул мне и протянул руку.
— Я — Билл Пломондон.
Мы обменялись крепким рукопожатием и я сказал, что рад его видеть, и поинтересовался, не желает ли он откушать в отдельном кабинете?
— Я предпочитаю общий зал, — последовал ответ. Я кивнул и оглядел салун. К счастью, Пломондон пришел, как мы и договаривались, в третьем часу, когда волна желающих перекусить спала и появились свободные столики. Я поймал взгляд герра Хорста и тот поспешил к нам.
— Думаю, номер восемнадцать, герр Хорст.
— Разумеется, герр Маккоркл, — несмотря на то, что он работал у нас почти пятнадцать лет, отношения наши оставались подчеркнуто формальными, как на людях, так и без оных.
Мы могли бы поставить в зале еще с десяток столов, и никто не пожаловался бы на тесноту, но многие клиенты предпочитали наш салун именно потому, что им не приходилось, описывая свои последние триумфы и поражения, понижать голос до шепота из боязни, что их услышит не только собеседник.
Меня Пломондон раскрывать не стал.
— Мне бифштекс и салат. И «мартини».
Я поддержал компанию, остановившись на том же. Когда принесли запотевшие бокалы, он отпил из своего, поставил его на стол, наклонился вперед и взгляд его карих глаз уперся в мою физиономию.
— Как Майк?
— Нормально.
Пломондон покачал головой.
— Если в все было нормально, он бы не попросил вас пригласить меня на ленч.
— Он сказал, что вы нужны ему на три дня в Нью-Йорке. Вознаграждение гарантируется.
Пломондон ни кивнул, ни нахмурился. Лицо его осталось бесстрастным.
— Нет. Так ему и скажите. Нет.
— Он ждет вас сегодня. К семи вечера.
— Все равно нет.
— Хорошо.
Пломондон посмотрел налево, направо, за спину. Убедившись, что никто нас не подслушивает, вновь наклонился ко мне.
— Вы об этом не распространяетесь, не так ли?
— О чем?
— О Падильо и его делах.
— Он — владелец салуна.
— А у меня сантехническая компания. И довольно-таки крупная.
— Я видел на улицах ваши грузовики.
— Я также подрабатываю на стороне. Не часто. То одно, то другое. Не высовываюсь.
С тем он и замолчал. И пока нам не принесли бифштексы, не произнес ни слова, отдавая должное «мартини».
Свой бифштекс Пломондон сразу же разрезал на кусочки размером с квадратный дюйм. Ел он не спеша, тщательно пережевывая мясо. Покончив с бифштексом, принялся за салат.
Герр Хорст приглядывал за нами, и, как только наши тарелки опустели, на столе появились чашечки с дымящимся кофе. «У Мака» — единственный ресторан в городе, где меня обслуживают так, как мне этого хочется. В остальных я словно становлюсь невидимым для официантов. Но Пломондон, похоже, не придавал ни малейшего значения ни уровню обслуживания, ни качеству блюд. Я чувствовал, что он с тем же аппетитом слупил бы и жареную кошатину, при условии, что ее подадут кусочками в квадратный дюйм.
Допив кофе, он наклонился ко мне, показывая тем самым, что желает продолжить разговор. Для начала он дважды кивнул.
— Хороший ленч.
— Благодарю.
— Я ем тут довольно часто.
— Я знаю.
— Чтобы приходить сюда регулярно, надо иметь или много денег, или неограниченный расходный счет.
— Именно по таким критериям мы подбираем клиентуру.
— Понятно. Когда я начинал заниматься сантехникой, как раз после войны в Корее, я не мог позволить себе такой ленч. Иногда я не мог зайти на ленч даже в «Белый замок»[5].
— В начале пути многим приходится довольствоваться малым.
— А вот вам не пришлось, — заметил он и, прежде чем я успел спросить, откуда ему это известно, продолжил: — Мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, приходилось ли человеку сталкиваться с трудностями. Думаете, шучу? По вас сразу видно, что вы сразу бросили бы то дело, которым занимались, если в вырученной прибыли хватало только на ленчи в «Белых замках», и переключились бы на что-то еще. Наверное, потому вы и остановили свой выбор на ресторанном бизнесе, что не хотели питаться в «Белом замке»?