Автомат в руках Чужинова выплюнул остаток патронов, Рустам скрылся под грудой твариных тел, и откуда-то из-под них раздались пистолетные выстрелы.

– Чужак! Ему уже не помочь! – услышал он за спиной рев Дениса, который рванул его на себя, пытаясь втащить в дверь.

Глеб почувствовал на себе тяжесть твари и, не раздумывая, дернул за кольцо, освобождаясь от рюкзака и вцепившегося в него монстра. Новый рывок Дениса заставил Чужинова влететь в помещение, и за его спиной с лязгом захлопнулась дверь. На ногах удержаться ему не удалось, и он упал, сильно ударившись плечом об стол. Тут же вскочил, лихорадочно перезаряжая оружие, морщась от боли. Подскочил к дверям, чтобы убедиться – они надежно закрыты. Чиркнул зажигалкой, взял со стола незаполненный бланк административного правонарушения, свернул его, поджег, прошелся по помещению. Прокоп не подвел, выбрав, возможно, самое безопасное место во всем здании вокзала: дверь металлическая, на окнах – решетки, толщина прутьев которых даже с полувзгляда вызывает уважение. Взглянул на Егора, лежавшего с закрытыми глазами. Затем на Войтова, опасно приблизившегося к окошечку в дверях и что-то высматривавшего в темноте вокзала с пистолетом АПС наготове.

– Денис, – сказал он, – отойди.

Войтов прорычал в ответ что-то неразборчивое, но от двери послушно отошел. Сунул пистолет в кобуру на разгрузке и, размахнувшись, изо всей силы впечатал кулак в дверцу металлического шкафчика для одежды, заставив ее провалиться глубоко внутрь.

– Я эту гадину за Рустама собственными зубами загрызу, – зло пообещал он.

Было понятно, о какой именно гадине говорил Войтов. Той самой, которая, по его убеждению, стала для них источником бед. Из-за которой погибли и Роман Крапивин, и Семен Поликарпов, а теперь и Рустам Джиоев.

– Зубами не надо, Денис, просто пристрели ее, – устало сказал Чужинов, склоняясь над Егором. – Как ты?

– Все хорошо, – ответил тот и, противореча своему утверждению, невольно прикусил губу от приступа боли, едва удержав стон.

Хорошего было мало: Егора растрясло по дороге, и рана начала обильно кровоточить. Причем и на груди, и на спине. К тому же он посинел от холода, кожа покрылась пупырышками.

– Прокоп, посвети, – сказал Глеб и скривился, вспомнив, что рюкзак остался за дверью. Вернее, то, что от него осталось теперь, после того как он побывал в зубах тварей. Те даже оружейную сталь пытаются грызть, учуяв на ней запах человека, что же тогда говорить об остальном?

Припасов и без того было мало – впритык на обратный путь, и только в том случае, если нигде не задерживаться. А уж теперь!.. На четверых два рюкзака: Прокопа и Войтова. Денису и поделиться-то с товарищами особенно нечем: его боекомплект к автоматам остальных не подходит, калибр не тот. Если только пистолетными патронами. Но много ли толку от пистолета? Разве что застрелиться, чтобы не мучиться. У Киреева какую-то часть поклажи занимает взрывчатка, взятая на всякий случай, который так и не подвернулся. А самое главное, они потеряли практически все, что должны были принести Старовойтовой.

– Держи, – протянул Киреев Чужинову упаковку с бинтом. И, словно прочитав его невеселые мысли, добавил: – И лыжам нашим тоже хана.

– Хана, – кивнул Чужинов.

Лыжи остались снаружи, гарантированно превратившись в щепки.

– Но, по крайней мере, живыми остались.

– Остались, – снова кивнул Глеб. «Только надолго ли» – Андреич, что у тебя с «пятеркой»[22]?

– Да как у всех, – пожал плечами тот. – У тебя у самого сколько?

– Три магазина. – Чужинов провел рукой по разгрузке. – Вместе с тем, что уже вставлен.

– Два рожка дам, и тогда поровну будет.

Рейдовый рюкзак – штука замечательная. Дернул при необходимости за кольцо и освободился от него, оставшись в одном разгрузочном жилете, который является его частью. Не для тварей такое придумано – в расчете на встречный бой, который всегда происходит неожиданно и когда терять драгоценное время на то, чтобы избавиться от груза, равносильно смерти. Не будь такой его особенности, лежал бы Чужинов сейчас за дверями мелкими осколками костей, клочьями одежды и пятнами крови на снегу. И то вряд ли – сожрали бы и это.

– Денис, что ты все не успокоишься? – закончив перевязку и вколов Егору одну из двух оставшихся ампул антибиотика, спросил он у Войтова, неотступно дежурившего у отрытого окошка в дверях.

– Все мечтаю ту гадину увидеть, – признался Денис. – Вот тут понимаю, – хлопнул он ладонью по голове, – что не подставится она так просто, но вот тут, – Денис стукнул кулаком дважды по груди, – горит все.

Он с раздражением хлопнул заглушкой, закрывая оконце.

– Чужак, верь мне: не было у меня ни одного шанса, чтобы ее убрать. Чем угодно тебе клянусь, не было! Ни вчера не было, ни раньше. Но я все равно ее достану, зубами грызть буду, но покончу с ней. – И он грязно выругался, заодно помянув всех ее предков, а также людей, из которых они когда-то и мутировали.

– Я верю тебе, Денис, – успокаивающе произнес Чужинов. – Но очень надеюсь, что шанс все же появится. Ты успокойся, присядь, давай вместе подумаем над тем, как отсюда выбираться будем.

– Сейчас лампадку сообразим: я непочатую бутылку растительного масла обнаружил, – сообщил Прокоп. – Еще и жестянка нашлась – банка из-под кофе, жаль пустая. Но и такая пригодится, чтобы нагреть все здесь… штука нехитрая, и часа не пройдет. Скоро рассвет, а там, глядишь, и жизнь веселее покажется.

«Неплохо бы, чтобы к утру еще и морозец придавил, чтобы тварям несладко пришлось», – размечтался Чужинов. И усмехнулся, вспомнив, что еще дня не прошло, как он молил небеса о снегопаде, всегда приносящем с собой повышение температуры.

Дениса винить не в чем: все, что можно, тот сделал, и даже больше. Если разобраться и не принимать все предположения за фантазии, виноват сам Чужинов. Ведь именно он убил ту тварь, из-за которой вторая все не может успокоиться и мечется, мечется, пытаясь до него добраться, чтобы отомстить. Будь все по-другому, скорей всего успокоилась бы и пошла искать новые жертвы. Хотя не исключено, что все это – череда случайностей и нет никакой мстящей твари, а есть только их больное воображение. Но, как бы там ни было, Роман Крапивин погиб, Семен Поликарпов погиб, Рустам Джиоев погиб, с Егором… мало надежды на то, что он выживет. И Чужинов едва сдержался от того, чтобы со всего размаха не ударить кулаком в соседнюю с искалеченной Денисом дверцу шкафчика.

Глеб, сжав кулаки до побелевших костяшек, стоял неподвижно, и на щеках его играли желваки. Стоял и смотрел вниз, в темную глубину провала, на дне которого бушевал поток. Туда, где исчезло тело Дениса Войтова. Стоял, застыв как изваяние, не обращая внимания на полный отчаяния и безнадеги голос Киреева:

– Глеб, уходим! Чужак, сваливаем! Чужак! Чужа-а-ак!

Войтов выполнил свое обещание, покончив с тварью, пусть и не зубами, как грозился. Вот она лежит – с виду типичный облудок светло-палевого окраса, с серыми пятнами. Морда в шрамах, что тоже обычно: мир тварей никогда не берет, и грызутся между собой они постоянно. На теле множество пулевых отметин, в одном месте их даже целая россыпь – кто-то всадил ей в бок далеко не самую короткую очередь. И в этом тоже нет ничего необычного при бешеной регенерации. Случалось Чужинову и похлеще видеть: когда кожа твари представляла собой один сплошной шрам – целого клочка размером с ладонь не отыщешь. И все же эта особенная: именно из-за нее погибли и Роман, и Семен, и Рустам, а теперь вот и Денис. Что ею двигало? Месть? Что-то еще?

– Мразь! Погань! Паскуда! – Глеб снова и снова ожесточенно вонзал носок обуви ей в бок: столько людей из-за нее погибло, и каких людей! Из-за нее они потеряли все, за чем отправились в такие места, куда люди в здравом уме и под страхом смертной казни не отправятся. – Пошли, Прокоп, – наконец устало произнес он и, не удержавшись, напоследок еще раз приложился ногой.