Затем мы начали готовиться к новому штурму. И он не задержался. Враг, усиленный двумя сотнями алебардщиков, пошел на штурм. Сейчас мы не стали цепляться за возы, и как только первая волна солдат достигла нашей импровизированной крепости, я отдал приказ отходить на вершину утеса. Второй рукопашной схватки мы бы просто не выдержали. На утесе росло два десятка деревьев, среди которых мы заняли оборону.

В первой линии обороны стоял я с Игнатом и шестью оставшимися в живых латниками.

За нами выстроились редкой цепочкой в четыре шеренги лучники, что давало им возможность свободно поворачиваться и пускать стрелы. Склон был достаточно крутой, что позволяло им стрелять поверх наших голов. К тому же мы были защищены с флангов крутыми склонами. На этом наши плюсы кончались и шли сплошные минусы. После двух отбитых атак, у нас закончились стрелы, а раненых и убитых было столько, сколько осталось способных держать в руках оружие. Я был ранен во время второй атаки. Меня спас и утащил за спины лучников Уильям Кеннет, а Игнацио прикрывал его отход.

Лежа на траве и кривясь от боли, я слышал отрывистые, суровые приказы командиров лучников, резкое гудение тетивы, свист стрел, лязг оружия, крики и стоны раненых. Третья атака началась в уже наступивших сумерках. Этот бой был кровавым и страшным, как и все подобные сражения, где горстка людей обороняется не ради того, чтобы спасти свои жизни, а чтобы, умирая, забрать с собой как можно больше вражеских жизней. Благодаря своему отчаянному бесстрашию мои солдаты сумели отбросить врага, но, несмотря на то, что мы выстояли, победа досталась нам страшной ценой. В живых осталась только треть лучников, из которых половина была ранена.

Всю ночь я бредил. Иногда просыпался, смотрел на россыпь звезд над головой, затем закрывал глаза и снова проваливался в беспокойный, пышущий жаром, тяжелый сон. Утром очнулся оттого, что меня настойчиво трясли за плечо и что-то радостно орали в ухо. Так я узнал, что подошла армия Аззо ди Кастелло и собирается дать сражение.

Из отряда в двести двадцать человек, принявших участие в сражении на утесе, в строй вернулось только сорок семь человек.

Во дворце маркиза Николо д`Эсте был праздник. Сотни свечей и десятки факелов освещали в этот вечер дворец хозяина Феррары. На позолоченных шестах развевались шелковые знамена, арки были украшены гирляндами из живых цветов, а внутренний дворик и галереи были украшены разноцветными шелковыми тканями. Где-то в глубине парка звучала музыка. В зале, в саду и на галереях плясали и шутили, дурачились и целовались беззаботно веселящиеся люди. В воздухе витали любовь, веселье и беззаботность.

Я был одет в свой парадный костюм, сшитый специально для таких случаев. Белый шелковый полукафтан, расшитый золотыми позументами и золотой оторочкой на воротнике и понизу; поверх кафтана подпоясался двойным золоченым поясом с серебряными бляшками, на котором висел кинжал с рукоятью, инкрустированной слоновой костью и серебром. Шоссы, где одна штанина была красной, а другая фиолетового цвета. Завершали мой праздничный наряд красные сафьяновые башмаки с длинными носами и маска, которую мне дал офицер охраны, после того как удостоверился, что я тот за кого себя выдаю.

Не успел войти в парк, как мимо меня с игривым смехом пронеслась молодая пара в масках и скрылась в кустах. Какой-то кавалер на галерее дворца, под мандолину, распевал кучке дам любовные куплеты с весьма нескромным содержанием.

Уже третий раз я присутствовал на подобном празднике, но так и не приноровился отдаваться веселью всем сердцем и душой, как это получалось у итальянцев.

Сегодняшний день был своего рода преддверием турнира, который должен был начаться завтра. Для простого народа еще днем выкатили на площадь с десяток бочек вина. Зная о предстоящем празднике, в город съехались труппы бродячих артистов, крупные купцы и мелкие торговцы, бродяги, воры и нищие. Стержнем первого дня празднества должна была стать потеха, устроенная маркизом на потребу самым низшим инстинктам человека. Уже с раннего утра по городу из конца в конец ходил глашатай, в сопровождении барабанщика. Под стук барабанных палочек он размахивал флагом, на котором была изображена свинья. Останавливаясь в людных местах, глашатай приглашал всех на большую торговую площадь, где с последним ударом колокола, возвещающим полдень, начнется потеха. Пятеро слепцов, одетые в деревянные доспехи и вооруженные короткими копьями на огороженном участке земли будут охотиться на свинью, и… друг на друга. Наградой тому, кто заколет свинью, была сама свинья, а вот второй приз – пять серебряных монет, должен был достаться тому, кто станет победителем среди людей.

Узнав об этом развлечении от хозяйки гостиницы, я подумал: – «А не сходить ли?», – но как только представил, что придется стоять на солнцепеке среди вонючей, возбужденной, дико орущей толпы, желание пропало мигом. Поэтому я решил ограничиться той частью праздника, которая будет проходить во дворце Николо д`Эсте, тем более что был в числе приглашенных. Здесь гвоздем программы должен был стать спектакль какой-то прославленной актерской труппы.

Некоторое время я бродил по парку, изредка раскланиваясь со знакомыми, потом встретил приятеля, офицера личной охраны правителя и некоторое время болтал с ним. Наш разговор прервал серебристый звук трубы, а затем громкий и звонкий голос мальчишки-пажа, раздавшийся с верхней галереи дворца, известил во всеуслышание о скором начале спектакля.

Место, где должен был пройти спектакль, находилось в самом просторном зале нижнего этажа дворца. Сначала стража пропустила хозяина дворца со свитой, а уже после того, как те расселись, был открыт проход для всех желающих. Когда в зал набилось столько людей, что сквозь ряды не просочиться самому худому человеку, огромное покрывало, служащее занавесом и загораживающее дальний конец зала, наконец, упало, и моему взгляду предстала сцена. На грубом полотне был изображен вход во дворец, украшенный колоннами и статуями, а рядом с ним стоял трон, на котором сидел, по всей видимости, царь, окруженный придворными. По другую сторону импровизированной сцены возвышалась нарисованная гора с пещерой, покрытая деревьями и кустами. Все это было изображено настолько бездарно и примитивно, что мой интерес к спектаклю практически сразу угас, а когда услышал первое четверостишие, сказанное, вышедшим на сцену, главным героем:

– Аргонавты имя нам, Из христианских едем стран Мы к султану Вавилона,

Бог храни его корону! – понял, что не дорос до уровня любителя местной драматургии, после чего, протиснувшись через толпу, покинул зал. Минут пять стоял, с наслаждением вдыхая свежий воздух и отходя от тяжелой и душной – приторной атмосферы «зрительного зала».

Пройдясь еще немного по парку, где оставалось не так уж много людей, в основном это были влюбленные парочки, я решил, что с меня хватит праздника. Выйдя, сел на лошадь, которую подвел мне Игнат и вернулся в гостиницу «Медведь и чарка», где я постоянно останавливался, пока жил в городе. Хозяйкой этого заведения была дородная, с пышными формами, итальянка. Лючия Паррезе. Такие нравились Джеффри, поэтому я не удивился тому, что хозяйка и телохранитель нашли не только общий язык, но и общую постель на то время, когда мы жили в Ферраре.

Переодевшись в будничную одежду, спустился вниз. В глубине зала увидел сидевшего за кувшином вина Джеффри. Подойдя, сел напротив.

– Что так рано, Том? Я думал, что ты со своими приятелями из стражи виконта в загул ударишься. Или в свите правителя перевелись смазливые девчонки?

– Чего-то не хочется, старина.

– Ты меня удивляешь Томас. Ты не заболел?

– Нет. А сам чего?

– Лючия не любит, когда я сильно пьяный. Говорит, что я тогда на постельные утехи слаб.

– Может, при ней останешься? Женщина, как ты любишь. В теле. Да и дело у нее, вроде, неплохо идет. Деньги у тебя есть, а если еще понадобятся – только скажи.

– Мне и так неплохо, парень. Ты мне вот что лучше скажи: чего ты ввязался в ссору с этим немцем?