«Блин! Тяжелую технику решили вход пустить! Одна радость, что они легкую кавалерию пока решили к делу не пристегивать».

Настроение при виде готовящегося к штурму отряда у меня резко упало. Бой предстоял тяжелый. Если рыцари доберутся до возов и закрепятся, то арбалетчикам ничего не будет стоить нас перестрелять. Мы не можем отступить и не можем пойти в атаку, даже если отбросим врага.

Командиры лучников тем временем распределили своих парней по местам. В это дело я никогда не вмешивался, а вот латников разделил на равные части.

– Игнацио, возьмешь десять латников и станешь на левом фланге! Я возьму правый!

– Слушаю, мой господин!

Телохранитель, взяв людей, пошел к своему краю возов. Я с остальными латниками стал на правом фланге. Расставив солдат, стал за возом и стал наблюдать, как железная колонна медленно и неуклонно стала подниматься наверх, к нам. Впереди шли рыцари, за ними – телохранители и латники. Сразу вслед за ними арбалетчики, а чуть погодя – копейщики. От вида, идущего на нас врага, у меня по спине пробежал легкий холодок. Правая рука инстинктивно нащупала рукоять меча, готовая выхватить его в любой миг, другая рука тем временем закрыло забрало шлема. Теперь я был готов встретить врага во всеоружии.

Прошло около пяти минут напряженного ожидания и в воздухе зажужжали арбалетные болты, с громким стуком впиваясь в борта возов и щиты. Среди лучников раздались крики боли и стоны. Слыша их, я невольно подумал: – А сколько из нас доживет до заката? И буду ли я в их числе? Дьявол!».

В моих мыслях не было сожаления, ни упрека самому себе. Я сделал то, что должен был сделать. Или как бы сказал наемник: еще раз сел играть со смертью в кости. Мне столько приходилось видеть вокруг себя проявлений смерти, порою ужасных и диких, да и профессия солдата, настолько с ней тесно связана, насколько это вообще возможно, что к старухе с косой стал относиться к ней относительно спокойно, без особого поклонения.

К тому же я в достаточной степени врос в это время, чтобы воспринимать жизнь как она есть, а значит, сражаться, пока хватит сил, и если надо будет умереть – умрет. Мой фатализм не был наигрышем, он был для меня таким же естественным, как зелень травы, под ногами, как шум и плеск речного потока, как обжигающие лучи солнца.

Загудели тетивы, и воздух наполнился свистом летящих стрел. Упал латник, за ним другой. Телохранитель словно споткнувшись, полетел боком на землю, дико крича. У него из колена торчала стрела. Еще один латник резко остановился, словно наткнувшись на невидимую стену, затем упал навзничь на траву, со стрелой, торчащей из глазницы. Тетивы луков пели теперь, не переставая. Несмотря на то, что копейщики и арбалетчики шли сзади, им досталось не меньше. Я насчитал не меньше двух десятков трупов и тех и других, которые усеяли склоны холма.

Первую потерю понесли рыцари. Я не видел, как это произошло, но радостный вопль одного из лучников заставил меня пробежать глазами шеренгу наступающих из конца в конец. Только тогда я увидел в пятидесяти ярдах от меня лежащего на спине рыцаря, из забрала которого торчала стрела с опереньем из белоснежных гусиных перьев. Рядом с ним лежали два телохранителя и несколько латников. Даже смерть, полностью закованного в железо, воина не только не заставили врага заколебаться, наоборот, они еще больше разъярили его.

– Святая матерь Божья!! – взревел рыцарь, на щите, которого красовался единорог, и ускорил шаг. – Руби псов поганых!!

– Без пощады!! – подхватил другой рыцарь с желто-красным плюмажем на шлеме. Их выкрики подхватили идущие сзади солдаты, хотя голоса звучали глухо и хрипло, но в них явственно чувствовалась хлещущая через край ярость.

Снова полетели арбалетные болты. И в наших рядах раздались крики и стоны. До нас врагам оставалось не более двадцати ярдов. Я выхватил меч и уже был готов броситься в бой, как шедший на меня рыцарь рухнул со стрелой, пробившей забрало. Почти одновременно рядом с ним на землю рухнуло тело одного из телохранителей со стрелой в горле. «Все! Вперед! – скомандовал я сам себе и бросился на врага.

Уйдя от замаха двуручного меча, рубанул по латным перчаткам рыцаря. Крик боли и меч, выпавший из его рук, сказали мне, что удар достиг цели. Рыцарь взревел, но теперь в его крике была не боль, а ярость дикого зверя. В слепом неистовстве он попытался броситься на меня с кулаками, но удар щита сбил его с ног, причем так удачно, что он рухнул прямо под ноги набегавшим на меня вражеским латникам. Один из троих солдат не удержался, потерял равновесие и упал на распростертого рыцаря, двое других замешкались, тем самым, дав мне возможность их атаковать. Первого из них я просто рубанул наотмашь и как только почувствовал под клинком хруст разрубаемого металла и треск кости, тут же развернувшись и отведя руку, сделал прямой и резкий выпад в сторону второго своего противника, уже замахнувшегося на меня мечом. Острие клинка, пробив кольчугу, на четверть вошла в его внутренности. Солдат захрипел, попытался отшатнуться, но, не удержавшись на ногах, с протяжным стоном упал боком на траву. Не только мы убивали, но и несли потери. Латник, сражавшийся рядом со мной бок обок, пораженный мечом в шею, захрипел и рухнул ничком на траву. Еще двое моих солдат лежали среди тех, кого они успели сразить перед своей смертью, но это было то, что я мог видеть перед собой и понимал, что это только малая часть наших потерь.

В какой-то момент круговерть боя перемешала нас всех. Стрельба тут же прекратилась из-за боязни попасть в своих. Теперь в воздухе был только слышен лязг доспехов, звон клинков, крики и стоны раненых и умирающих. Они словно злобные псы, спущенные с поводка, рвались к нашим глоткам. Не будь цепочки возов, они бы нас давно уже опрокинули. Так продолжалось до момента, когда я инстинктивно понял, что еще немного и нас сомнут. Ранив наседающего на меня латника, я отскочил назад и закричал изо всех сил:

– Святой Георгий!!

Сотня лучников, до этого ожидавших моего крика, с мечами и топорами в руках, хлынула, словно волна на врага, прямо через возы. Они прыгали на вражеских солдат сверху, валили их на землю и резали как скот.

Не знаю, сколько времени прошло, но в какой-то миг противник дрогнул и побежал. В этот миг я рубился с рыцарем, на щите которого красовался красный грифон. Уловив удобный момент, я обрушил свой меч на шлем рыцаря. Лезвие срубило яркий плюмаж и смяло шлем на его голове. Он пошатнулся, хрипло закричал, но мне было не до него. Ударом щита я отбросил его в сторону и ринулся вперед. Латник, кинувшийся мне наперерез, в какой-то момент споткнулся и рухнул на залитую кровью траву со стрелой, застрявшей в глазнице. Копейщики и арбалетчики уже бежали вниз по склону, латники медленно отступали, пытаясь сдержать наш натиск. В этот самый момент полтора десятка лучников вскочили на возы и начали стрелять поверх наших голов. Отступление сразу переросло в паническое бегство. Мы бежали за ними следом и разили врага в спину. Зарубив латника, я остановился и осмотрелся. Опасность была налицо: часть лучников слишком уж увлеклись погоней. Еще немного…

– Назад!! Быстро назад, безмозглые идиоты!!

Подножие утеса было усеяно трупами врага, но и нам досталось. Стеганые и кожаные куртки стрелков плохая защита от тяжелого меча. Тридцать семь лучников и двенадцать латников были убиты или умирали. Погиб и Сэм Уилкинс. Раненых было почти в два раза больше, правда, в большинстве своем ранения были легкие. Досталось и мне. Щит был расколот, доспехи в нескольких местах рассечены, забрало сорвано.

Пока лучники собирали стрелы и перевязывали раны, я разбирался с двумя пленными рыцарями, которых захватили лучники. Оба, несмотря на свое положение, были напыщенны и высокомерны, выпячивая свою древность рода, многочисленные поколения предков и гербы, полученные чуть ли не от Александра Македонского. После десяти минут подобной беседы у меня появилось желание вздернуть их обоих на крепком суку, но ограничился только тем, что приказал их связать.