Это очень серьезная страна.

В аэропорту Атланты, на глубоком американском Юге, меня задержал полисмен. Я уже десять раз проходил сквозь арку, определяющую металлические предметы в моих карманах, а дверь гудела и гудела, наводя полисмена на мысль о пулемете, затаенном в недрах моей одежды. Наконец полицейский не выдержал и, сноровисто ощупав меня, сразу же обнаружил охотничий нож со штопором, который я уже так давно и неизменно вожу с собой, что привык к нему и забыл вынуть из кармана плаща.

«Что это?» — спросил полисмен, угрюмо глядя на нож.

«Нож», — игриво ответил я, не чувствуя потребности в оправданиях.

«Зачем?» — спросил полисмен уже очень серьезно.

«А я, знаете, люблю выпить в полете с экипажем. Здесь есть штопор, и он…»

Не дослушав меня, полисмен отложил нож в сторону.

«Не время и не место для шуток, — сказал мне усталый человек с револьвером в расстегнутой кобуре. — Вчера угнали самолет, и, поверьте, здесь совсем не сладко дежурится. У кого-то бизнес — угонять самолеты, а у меня — мешать тому, чтобы угоняли…»

Я виновато взглянул на полисмена, потому что прав был он, а не я.

Когда едешь по американским дорогам, можно увидеть и узнать очень многое. Дороги здесь — одна из главных примет страны и одна из населеннейших местностей. Магазины, почты, телефонные будки, рекламные щиты, мотели, музеи нанизаны на черные реки автострад, и порой целые города становятся приложениями к ним.

Ироничный швейцарец Макс Фриш определил однажды Лос-Анджелес как «транспортное сооружение, которое городом никогда не станет»; а вправду ведь, если уложить все автомагистрали Лос-Анджелеса рядами, то раскинется асфальтобетонная пустыня размерами сто двадцать на семьдесят пять километров, без единого деревца или кустика; на некоторых автостоянках сделаны х-образные вырезы, по дну которых растет трава для очищения и атмосферы, — это называется травобетон. Уже не раз и не два раздавались в Америке голоса о том, что дороги заняли великое множество плодородных почв, изуродовали тело земли, напоили степной воздух бензиновым перегаром.

И все-таки американские дороги великолепны. Они построены с заботой о вас, и они вас любят. Да, конечно же хорошие шоссе стоят немало, но я не буду утомлять вас сложными расчетами, из коих следует, что расходы на амортизацию транспорта на выбоинах были бы выше стоимости бетонного полотна, брошенного под колеса.

Что ж, это большое достижение американской экономики, слов нет. Только ведь не одними лишь мыслями об амортизации автомобиля жив человек. Думаю даже, что средства, затраченные нами на восстановление и перестройку городов после войны, на детские сады, школы, ясли, больницы и квартиры для всех, будь эти деньги обращены в гудрон и бетон — шоссе, оплели бы советскую землю дорогами получше американских. Только очень уж это кощунственная мысль — забыть о стариках, скажем, и вспомнить об автомобилях новейших марок прежде всего. Все в свою очередь, у каждой страны, у каждой социальной системы такая очередность — собственная. Американцы, во всяком случае, не без оснований влюблены в свои шоссе; я уже говорил вам, что шоссе эти великолепны.

Американские автомобили просто не выжили б на проселках — низко сидящие, с нежно сбалансированными кузовами; когда-то на этих дорогах мне приходило в голову, что «звезды и полосы», популярный государственный символ, образное определение флага США, на самом деле — образ шоссе с белой разметкой, над которым вспыхивают желтые и красные звезды автомобильных огней.

Учитывается все: и то, что нетормозящая машина тратит почти на треть меньше горючего, — хорошие шоссе не имеют перекрестков, перекрыты путеводами; путь далеко просматривается — почти всегда у вас открыт передний обзор метров на сто; встречные потоки постоянно разделены — фары не слепят; в скотоводческих районах дороги огорожены проволочными сетками — можно не бояться коров-самоубийц…

Американские шоссе безымянны, они не бывают Волоколамскими, Видземскими, Житомирскими, но награждены номерами, регулярно возникающими в поле вашего зрения на геральдических щитах, и лаконичными указателями, предупреждающими о достопримечательностях, мотелях, расстоянии до населенных пунктов и обо всем, что вам следует знать. Если вскорости вы будете обязаны тормозить — то ли для неизбежной покупки билета в заповедник, то ли для въезда на платный отрезок пути, — поверхность шоссе становится рифленой через каждые несколько метров — слышно, как под автомобилем раздаются короткие скорострельные очереди, нацеленные, как правило, вам в карман. Платные отрезки дороги, существующие в некоторых штатах, никогда не берут с вас помногу сразу, но через каждые несколько миль надо бросить монетку в жестяное корыто, вынесенное на уровень дверцы. В штате Иллинойс я решил однажды не заплатить корыту — автомобиль не притормаживая промчался мимо, но долго еще сзади был слышен бомбежечный вой сирены и мигал обиженно красный глаз. Впечатление оказалось настолько сильным, что охота экономить на корытах сразу отпала. Платных дорог в общем-то не много, но попадаются и они, обучая собственным правилам.

Итак, шоссейные дороги в США протянулись на четыре миллиона миль — больше шести миллионов километров; еще от начала нашего летосчисления не минул и миллион дней, а дороги в одних лишь Соединенных Штатах могут уже опоясать Землю, словно катушку, больше ста пятидесяти раз по экватору, — ах, это так любимое американцами слово «миллион»…

Население дорог разнообразно; на Гавайях и в штате Миссисипи водительские права выдаются без экзаменов с пятнадцати лет (только в тридцати штатах запрещено вождение автомобиля до четырнадцатилетнего возраста); обычно же необходимо сдать простенький экзамен по правилам уличного движения, не обязывающий к знакомству с автомобильными внутренностями. Из сказанного, я думаю, понятно, что на дорогах встречаются водители самого разного класса. В городе Мак-Кейми, штат Техас, десять лет назад был установлен рекорд, как свидетельствуют американские хроники, не превзойденный до сих пор: семидесятипятилетний водитель четырежды прокатился не по своей стороне шоссе, вызвал шесть дорожных происшествий подряд, кроме того, четыре автомобиля сам задел; все это за двадцать минут. Сточетырехлетний калифорниец Рой Роулингс три года назад развил на запруженном шоссе скорость, почти в два раза превышающую дозволенную, за что и был задержан вместе с автомобилем для уплаты стодолларового штрафа. Это я вам рассказал к тому, что на дорогах ежегодно гибнет больше пятидесяти тысяч американцев — люди зачастую рождаются в пути, живут, мчась по шоссе, и умирают на них; образ автомобиля и дороги так же неотделим от Америки, как образ корабля неотделим от океана. Страна запелената в ленты своих шоссе, и строгий американский бог глядит на путешественников с рекламных щитов, установленных вперемежку с рекламами разных безбожных заведений, обещающих далеко не праведные забавы. Я нигде на свете не видел, чтобы господа бога рекламировали, словно кандидата в губернаторы; это странная дорожная религия, а скорее привычка к восприятию информации сквозь ветровое стекло: «Господь следит за тобой! Собор святого Иоанна — третий поворот после перекрестка…» Подъезжают, молятся, бросают монеты в кружку, покупают охранительный брелок со святым Христофором, исповедуются — и все это не выключая мотора, который стонет так, что слышно сквозь соборную дверь, и священник повышает голос, взмахивая руками, как регулировщик…

Отчетливо помню книгу Джона Керуака «На дороге». Битнический манифест, у нас она прочтена была удивленно и с опозданием; только позже я познакомился с людьми, чьей религией стало движение, дорога; не переезд от жилья к жилью, а жизнь в движении — на мотоциклах, в автомобилях, в трайлерах, на платформах. У многих есть какая-то цель, иные, словно беженцы, которые не ведают, где остановятся, — в заплечных мешках часто попискивают очень серьезные большеглазые младенцы.