— Все равно! — начал опять первый из говоривших. — Его нужно отыскать. Он, верно, отправился домой. Пойдемте к нему, братья!

Не теряя времени, все общество направилось к дому Мартино, где, как нам известно, проживал Ланглад. Когда они дошли до угла улицы, то, к своему немалому удивлению, увидали перед его домом дорожный экипаж и кучера, собиравшегося к поспешному отъезду. Их удивление удвоилось, когда они заметили в ту же минуту Ланглада, выходившего из дверей дома и поспешно приближавшегося к экипажу. Молодой человек нес под мышкой сундучок, а в другой руке дорожную сумку. Не обращая внимания на оклики приближающихся к нему каменщиков, он направлялся к дверце экипажа. Но в ту самую минуту, как он хотел вскочить в него, у него выскользнул из-под мышки сундучок и с громким треском ударился о мостовую. От сильного удара о камни, крышка отскочила и все бывшие в сундучке вещи: золотые и серебряные часы, разные сосуды из того же благородного металла и другие драгоценности рассыпались по земле.

При виде этого каменщики, бывшие только уже в нескольких шагах от дома Мартино, остановились на секунду как вкопанные, но в следующую же секунду бросились с громким криком: «Держите убийцу!» к экипажу.

В голове у всех промелькнуло страшное подозрение. Лежащие на мостовой часы и драгоценности, признанные за вещи, похищенные у Минса, поспешное бегство Ланглада, все это стало слишком очевидным доказательством виновности молодого человека, чтобы иметь насчет этого хотя малейшее сомнение.

Улица была малолюдная, на ней лишь кое-когда показывались одинокие прохожие, и покамест они успели понять, в чем дело, Ланглад мог бы давно уже оказаться в безопасности, если бы ему удалось вовремя уйти от своих собратьев.

Увидев угрожавшую ему опасность, он вскочил в экипаж, выскочил с противоположной его стороны и со всех ног пустился по улице, опрокинув двух полицейских, загородивших было ему дорогу.

Добежав до монастыря целестинов, он стал просить, чтобы его впустили, но получил отказ. С отчаянием оглядывался он кругом, — его преследовали, гнались за ним по пятам, со всех сторон сбегался народ, созванный каменщиками, и он, наверное, стал бы жертвой его ярости, если бы в последнюю минуту ему не пришла в голову счастливая мысль.

Точно гонимый фуриями, бросился он снова вперед по улицам к воротам св. Роха. За этими воротами, почти в четверти часа ходьбы от города, стоял монастырь францисканцев. Если его пустят туда, то он спасен, будет в безопасности, по крайней мере на время.

Но за ним гналась разъяренная толпа, и один носильщик уже хотел схватить его, как раскрылись ворота и францисканский монастырь доставил ему убежище. Когда ворота за проскользнувшим преступником закрылись, в толпе раздался рев ярости и тысячи проклятий огласили воздух против ордена, присвоившего себе право укрывать убийцу от земного правосудия. С трудом, при помощи обещания, что Ланглад все-таки будет в руках правосудия, удалось полицейским чиновникам успокоить толпу и уговорить ее разойтись.

Но не так-то легко было исполнить обещание. Одной из особенных привилегий францисканского ордена, бывшего тогда во всей силе, было то, что если преступник прибегал к покровительству ордена, то светская власть теряла над ним всякие права, и он подвергался только суду духовному. Но этот последний наказывал по своим статутам, предписывавшим бичевание и пост, но не допускавшим смертной казни. Последняя применялась только тогда, когда преступление касалось непосредственно церкви, например, за кощунство над причастием, соблазн или изнасилование монахини; в этих случаях преступника замуравливали, то есть закладывали в стену, насмерть. Но так как Ланглад не учинил ни одного из этих преступлений, то было сомнительно, чтобы он подвергся этой последней казни.

Следовательно, светская власть ничего не могла сделать, и как поступить с Лангладом за его преступления, — было предоставлено на произвол францисканцев. Никто не помнит, чтобы убийце удавалось находить у них убежище и покровительство. Но если кто входил в церковь, чтобы схватить преступника, тот подвергался высшей степени отлучения, и ни один человек в Авиньоне не отважился бы на такое чудовищное дело. Поэтому необходимо было выхлопотать разрешение архиепископа и папского легата, за которым на следующий день и обратились.

Архиепископ, признавая желание народа вполне заслуживающим удовлетворения, недолго думая, дал свое разрешение, легат же встретил затруднение и посланной к нему депутации объявил, что «хотя ему и неприятно, что преступник нашел у францисканцев убежище, но покамест тут ничего нельзя сделать, потому что он не может нарушать прав ордена. Однако, он не против, если его преосвященство возьмет на себя ответственность».

— Хорошо! — сказал архиепископ, когда депутация граждан передала ему решение Винчентини. — Не я буду виноват, если преступник не будет передан светской власти.

И он тотчас же послал настоятелю францисканского монастыря приказ выдать Ланглада.

Но настоятель стал отстаивать его и сослался на свои привилегии.

— Господь Бог открыл убежище у нас этому несчастному и будет судить его по своей благости. Он более не под-лежнт земному правосудию.

— Это все равно, — отвечал архиепископ. — Взять его именем церкви и отправить в темницу!

— Но, господин архиепископ, он лежит под самым престолом и я не имею права выдавать его оттуда, — возразил с неудовольствием настоятель.

— Даже если бы он находился в самом ковчеге, — сказал его преосвященство, сильно раздосадованный упорством настоятеля, — я приказываю, чтобы он, несмотря на это, был передан в руки правосудия.

Рассерженный настоятель ушел посоветоваться об этом деле с монахами. Эти последние настаивали, чтобы он не исполнял приказания и по некотором размышлении он согласился с ними. Как подчиненный архиепископа, он должен был его слушать, но так как папский легат, в последней инстанции, не утвердил приказания, то настоятель еще мог оказать неповиновение своему непосредственному начальнику.

Вместе с тем, дело о выдаче Ланглада осталось нерешенным. Не зная о результате переговоров, этот последний стал уже торжествовать и радоваться придуманной хитрости убежать к францисканцам.

— Они не посмеют меня выдать, — говорил он себе, — и покамест я спокоен за свою жизнь. Таким образом, в своей келье я спокойно дождусь того времени, когда буря уляжется, а тогда посмотрим, как выбраться из этой чертовой ямы, потому что поступать в монахи я не чувствую ни малейшей охоты.

Лангладу скоро пришлось убедиться, что он торжествовал слишком рано.

Прошло уже три дня с тех пор, как он попал в монастырь. Народ громко роптал против легата и настойчиво требовал выдачи Ланглада. Между тем, первый, не желая ни слишком приступать к францисканцам, ни ссориться с гражданами, обдумывал, как бы овладеть преступником. Случай, нередкий сотрудник юстиции, помог и Винчентини.

При обыске квартиры Ланглада, предпринятом тотчас же после его бегства, нашлись, кроме различных принадлежавших убитому часовых дел мастеру вещей, документы «Рауля Бонгле, землевладельца из Карпентра» и, кроме того, требник одного целестинского монаха, по имени Иосиф Делакруа. Как попали к Лангладу эти последние вещи? Не иначе как вследствие грабежа. Эта находка открыла Вин-чентини глаза. Рауль Бонгле ведь и был тот молодой человек, который в среду на первой неделе великого поста сообщил ему о новой шайке преступников, известной под именем «усыпителей». Нельзя было сомневаться, что Ланглад, убивший четырех человек, принадлежал к той же шайке. Но открытия этого нового злодеяния было еще недостаточно для того, чтобы вынудить у францисканцев его выдачу.

Папский легат, ревностно занявшийся дальнейшим раскрытием прошлого Ланглада, вскоре напал и на другие важные открытия. Год тому назад целестинский монах патер Иосиф Делакруа, занимавший в своем монастыре должность кассира, был послан своим настоятелем с значительной суммой денег в один бедный овернский монастырь недалеко от Ланжака. Деньги заключались в билетах и были тщательно спрятаны между листами требника, снабженного застежками. Так как патер не являлся в место назначения, не возвращался и в Авиньон, то заподозрили, что он с деньгами скрылся, хотя подобное предположение нисколько не оправдывалось его характером. Теперь все стало ясно: несчастный монах был убит и ограблен, и преступление это совершил Ланглад. Найденный в его комнате требник уничтожал всякое сомнение в его виновности. Кровяные пятна, заметные отчасти на крышках, отчасти на листах требника, происходившие, вероятно, от убитого, доказывали с полной очевидностью, что между ним и его убийцей происходила жестокая борьба.