Людей окружающих парня с гитарой и слушающих знакомые песни становилось все больше. Словно невидимая рука направляла их, и они шли мелкими группами или поодиночке, стекаясь в этот дворик.

Люди слушали песни, сбившись в небольшие кучки рассказывали друг другу факты из жизни ушедшего поэта и делились впечатлениями от его концертов. Вот один немолодой мужчина, экспрессивно размахивая руками, чуть более громким тоном чем следовало бы, рассказывает одну из своих историй.

— И вот я, значит, поднимаюсь к нему на сцену и протягиваю зажигалку, знаю что он их собирал. — Нервно переводя взгляд с одного своего слушателя на другого, боясь потерять их внимание, говорит он. — И, значит, Владимир Семенович так улыбнется мне, дружески обнимет и тихо спрашивает: «Какую песню тебе исполнить?» А я ему отвечаю «Спасите наши души». И он пел, он всего себя вложил в ту песню, понимаете?

Из рук в руки собравшиеся передавали друг другу маленькую, с половину почтовой открытки фотографию Высоцкого, сидящего на театральных подмостках с гитарой в руках. Кто-то передал фотографию Максу. Алена тут же выхватила ее из рук и долго смотрела на до боли знакомые черты лица, едва заметную улыбку Высоцкого и его добрые глаза, приветливо улыбающиеся из-под темных бровей.

На город опускался сумрак. То тут, то там загорались окна домов, улицы ярко освещали мощные лампы фонарей. Повеяло ночной прохладой. Но для людей, собравшихся здесь, кажется все это не было препятствием — они все также продолжали вспоминать жизнь ушедшего от них поэта. Изредка раздавались тихие всхлипывания и тяжелые вздохи.

Вскоре городом завладела ночь. Полная луна ярко освещала своим серебряным светом тихий уютный дворик. Здесь все еще раздавались аккорды гитары и нестройные голоса поющих, изредка выпивающих за упокой. В темноте ярко светили огоньки зажженных сигарет.

Алена легонько потянула Макса за руку, тот понимающе кивнул, и они пошли домой, ни с кем прощаясь. Да и, впрочем, с кем им было прощаться?

Они шли по ярко освещенным, уже безлюдным улицам олимпийской Москвы. По проезжей части изредка проезжали автобусы с припозднившимися туристами, забывших о времени за осмотром достопримечательностей.

Наши герои дошли до входа в метро, мраморной лестницей уходившего под землю. Макс жестом указал Алене на вход, предлагая ей поехать. Но девушка, тихо всхлипнув, помотала головой из стороны в сторону и лишь еще крепче взялась за его руку. Они побрели дальше.

На другой стороне дороги, невдалеке от них, остановилась машина с темно-синей полосой и надписью «Милиция» на боку. Из нее вышли четыре милиционера. Разложив на капоте листы бумаги, вытащенные из планшетов и сверившись с какими-то данными, они козырнули друг другу на прощание и разбились попарно, пойдя в разные стороны. «Патруль» молнией промелькнула в голове Макса мысль.

Одна из патрульных пар остановилась у пешеходного перехода, ожидая разрешающего сигнала светофора. Макс не отрываясь смотрел на патрульных. Едва загорелся зеленый сигнал, те перешли дорогу и двигались по направлению к нашим героям. Их пути вот-вот должны были пересечься. Милиционеры уже заинтересованно смотрели на ночных пешеходов, направляясь прямо к ним.

«Только этого не хватало» подумал Макс, лихорадочно обдумывая как избежать эту ненужную встречу. Его нервно оглядывающий местность взгляд упал на такси, одиноко стоявшему под едва освещенным деревом. Макс быстро потянул девушку к машине.

— Едете? — быстро спросил он таксиста, открывая дверь.

— Можно, — лениво ответил тот, — куда?

Макс с Аленой уселись на заднее сиденье и, назвав адрес, поехали в сторону дома.

Они ехали по ярко освещенному проспекту. За окном проплывали дома, скверы и промышленные здания. В руке Алены была небольшая фотография Высоцкого. Девушка не отрываясь смотрела на фото, и ей казалось что Высоцкий смотрит прямо на нее, своей доброй улыбкой прощаясь с ней. По щеке девушки, оставляя на гладкой коже мокрую дорожку, катилась одинокая слеза.

Таксист пытался начать разговор, задав несколько вопросов, но ответом ему было молчание, лишь Макс бросил несколько вялых фраз. Чтобы нарушить тяжелую тишину, таксист включил радио. «Мы успели. В гости к Богу не бывает опозданий…» громко раздался хриплый голос Высоцкого. Едва только заслышав знакомые мотивы, Алена разошлась в надрывных рыданиях, глубоко зарывшись лицом в плечо Макса.

Они подъехали к дому. Расплатившись, зашли в темный подъезд, веющий прохладой остывшего бетона. Пройдя череду лестничных пролетов остановились у двери в квартиру.

Там их встретил одиноко горящий свет, в спешке забытый при уходе. Макс прошел в зал и уселся в мягкое плюшевое кресло. Квартира была словно чужая, пустая и мрачная. Алена, не сняв обувь и не умыв заплаканное лицо, прошла вслед за Максом, сев к нему на колени, свернувшись калачиком и поджав под себя ноги. Макс аккуратно расстегнул ремешки босоножек и скинул их на пол, отодвинув их ногой подальше. Он крепко обнял Алену, положив ее голову себе на предплечье.

Долго сидел он в полутьме, слушая тихие, становящиеся все реже и реже, всхлипывания девушки, пока его разумом не завладела дрема…

Макс очнулся после бессонного серого сна. В квартире стояла тяжелая гнетущая тишина, лишь изредка доносились с улицы приглушенные звуки большого мегаполиса. Алена еще спала, ее плечи изредка подрагивали от беспокойных сновидений. Макс нежной рукой провел по шелковистым, беспорядочно спутанным волосам.

Девушка глубоко вздохнула и приоткрыла глаза.

— С добрым утром, — сказал Макс, глядя в ее заспанные глаза со склеенными от высохших слез ресницами.

— С добрым утром, — ответила Алена, взяв его ладонь и положив себе под щеку.

Так они долго сидели без движения.

Наконец, девушка встала.

— Пойду есть приготовлю, — тихо сказала она, направляясь на кухню.

Макс остался один. Не зная чем заняться, он подошел к стоявшему в углу проигрывателю грампластинок.

Рядом, на отдельной тумбочке, покоилась целая стопка виниловых дисков в разноцветных бумажных пакетах. Макс стал перебирать их, стараясь найти что-нибудь интересное для себя. Пластинки располагались по жанрам музыки. Сначала шли сонаты, пьесы, симфонии Шостаковича, Прокофьева, Баха, Моцарта, Бетховена и множества других — лучшие представители вечной академической музыки. Макс сразу отложил в сторону эти пластинки — почему-то к столь высокому искусству он не питал должного уважения.

«Песни из любимых кинофильмов», «Русские народные песни», «песни из мультфильмов» — Макс листал конверты один за другим, стараясь найти хоть что-то интересное для себя. Здесь же были и пластинки с песнями артистов эстрады. Ставшие кумирами поколений, с обложек улыбаясь смотрели Лещенко, Кобзон, Магомаев, Хиль, Толкунова, Пьеха, Зыкина, Пугачева — это был целый калейдоскоп по-настоящему звездных имен, заработанных упорным трудом и большим талантом.

«Все не то» думал Макс, откладывая одну пластинку за другой. И вот, когда он уже готов был положить всю стопку на место, его взгляд привлек светло-синий конверт, с изображением пяти человеческих лиц, размытых, словно под взглядом упившегося вусмерть алкоголика, или упоротого кокаином наркомана. «Deep Purple — Machine Head» гласила надпись на конверте. «Вот это — то что надо!» мелькнула радостная мысль в голове Макса. Он поставил пластинку на проигрыватель, желая послушать «Smoke on the Water», наверное самую знаменитую из песен этого коллектива.

«Так, куда здесь нажимать» подумал Макс, включив вилку в розетку и осматривая переключатели на проигрывателе. За этим занятием его и застала вошедшая в комнату Алена.

— Не работает он, — сказала девушка, обращаясь к Максу, — усилитель в ремонте, лампочка там перегорела. Завтрак готов, пойдем.

Он положил пластинку обратно в стопку и вышел вслед за девушкой. На кухне стоял запах пригорелой пищи. На серванте стояла маленькая фотография Высоцкого, та самая которую девушка унесла с собой вчера. Возле фотографии в маленьком стаканчике, доверху засыпанном пшеном, стояла тонкая церковная свечка, коптя еле заметным пламенем.