— Ясно. Ну, тогда идем, революционерка, — Макс взял девушку за руку.

Проходя мимо одного из домов, им увидели группу спортсменов, собравшихся у скамейки возле подъезда. Под ногами у них находились огромные дорожные сумки, а сами они стояли с глубоко опечаленным видом. Моэма потянула Макса к спортсменам.

— Случилось что-то плохое? — обратилась Моэма к одной спортсменке.

— Мы из Великобритании, и это самое плохое что с нами случилось, — с навернувшимися на глаза слезами ответила она. — Правительство мадам Тетчер отказало нам в финансовой помощи, и сейчас мы едем домой.

Англичанка, не в силах сдержать слезы, надрывно рыдая бросилась к своему спутнику, зарывшись лицом в его широкую грудь. Тот мягкими, нежными движениями поглаживал ее по спине, стараясь успокоить.

Макс вопросительно посмотрел на Моэму, та понимающе покачала головой.

К спортсменам подошел среднего роста человек в образцово выглаженном костюме, ослепительно белоснежной рубашке и до блеска начищенных туфлях. Приветливо улыбнувшись Максу и галантно поклонившись Моэме, он обратился к спортсменам. Похоже это был их тренер. Судя по его словам, он только что говорил со своим правительством. Премьер-министр наотрез отказалась поддерживать собственных спортсменов, дав понять что их дальнейшее присутствие в Москве крайне нежелательно. Было заметно с каким трудом давались тренеру слова, он внимательно осмотрел своих спортсменов и после недолгой паузы продолжил:

— В принципе, покидать Игры — дело добровольное, вопрос об отъезде должен решить каждый сам. Но меня просили предупредить, что в ином случае вероятны некоторые проблемы, — тренер испытующим взглядом окинул своих подопечных.

Те хмуро уставились в землю, выслушивая слова тренера. Послышалось недовольное ворчание: «Какое же добровольное, если это самое настоящее насилие».

Тяжело вздохнув, тренер дал знак направляться к автобусу. Спортсмены уныло побрели вслед за ним. Моэма жестом указала Максу взять сумку у миниатюрной спортсменки, уныло плетущейся в самом конце, и они направились вслед за всеми.

Перед самым входом в Олимийскую деревню их ждал большой туристический автобус. Спортсмены с угрюмым видом стали заходить в него. Макс отдал англичанке ее сумку и, порывшись в карманах, вытащил юбилейный рубль — тот самый, который он получил на сдачу, покупая билеты у спекулянта.

Макс протянул монету англичанке. Та бережно взяла ее и, вытирая наворачивающиеся слезы, надрывно произнесла:

— Спасибо за подарок, спасибо за Олимпиаду и спасибо за весь этот праздник. Мы никогда его не забудем. Мы счастливы что нам вообще удалось сюда приехать.

Спортсменка поочередно обняла Макса и Моэму и зашла в автобус. Двери за ней плавно закрылись. Автобус тронулся в путь. Сквозь его прозрачные стекла были видны грустные лица покидающих Москву спортсменов, бросающих прощальные взгляды на Олимпийскую деревню.

Макс с Моэмой помахали руками вслед уезжающему автобусу.

— Наверное это очень грустно покидать Олимпиаду, — горько произнесла Моэма.

— Да, может быть. Я сам здесь случайно, и мне тоже было бы не очень приятно покинуть данное мероприятие. К тому же деньги уже уплочены, — немного задумчиво произнес Макс, и тут же продолжил, — ну ладно, пойдем в Мавзолей.

— Пойдем, — кратко ответила ему Моэма.

Они доехали до места назначения. Выйдя со станции метро и окинув взглядом Манежную площадь, — в это время имевшую название площади 50-летия Октября, и пока не изуродованную безобразным куполом торгового центра, — Моэма приподняла брови от удивления:

— Ничего себе! Я слышала что очередь большая, но не настолько!

Очередь желающих попасть в Мавзолей огибала Исторический музей, проходила возле ворот Александровского парка, изгибалась несколько раз длинной живой змеей и заканчивалась аккурат в середине площади, примерно там, где сейчас стоит памятник Жукову.

— Вот столько революционеров, — съязвил Макс.

Они заняли место на самом конце очереди. Едва они подошли, тут же за ними встали еще несколько человек.

— Не бойсь, очередь идет быстро. За час-полтора пройдем, — попытался успокоить Моэму Макс.

Она с надеждой посмотрела ему в глаза.

— Ну максимум два часа, — слегка замявшись сказал он, — в общем, к вечеру наверняка успеем.

Моэма тяжело вздохнула, приготовившись ждать озвученное Максом время.

Очередь целиком состояла из иностранцев. Здесь были узкоглазые азиаты, чернокожие африканцы и желтокожие монголы, что совсем и неудивительно — попав в Москву иностранцы стремятся посетить первым делом именно Мавзолей.

Моэма внимательно осматривала иностранцев.

— Смотри, настоящий индеец! — указав Максу пальцем воскликнула она.

Немного впереди, метрах в трех от них, стоял гордо выпятив грудь смуглый человек в кожаной накидке и мокасинах. В его черных как смоль волосах торчало белое птичье перо. Моэма что-то закричав на непонятном Максу языке, замахала индейцу рукой. Тот, увидев Моэму, в приветственном жесте поднял ладонь вверх и, широко улыбнувшись, воскликнул: «Хау!»

— Видишь, он нас приветствует, — радостно обратилась Моэма к Максу.

— Хау, бледнолицый, — Макс таким же жестом поднял руку и слегка ей помахал.

Индеец громко расхохотался.

— А я тоже на самом деле из индейского племени, — хвастливо произнесла Моэма. — Знаешь как переводится мое имя?

— Как? — спросил Макс.

— Красивая Голова Рыси, — ответила Моэма.

— Да, голова у тебя действительно так ничего, — с ехидством заметил Макс.

Моэма в ответ ткнула его локтем в бок.

— А ты откуда? — спросила она.

Макс слегка замялся.

— Я… ну как тебе сказать… из России.

— Везет тебе. А я всю жизнь мечтала побывать в России. Потому что здесь живут самые честные и открытые люди. И еще она такая красивая. Я все книжки в библиотеке перечитала. И знаешь что?

— Что? — спросил Макс.

— Книжки врут! — слегка топнув ногой сказала Моэма. — Россия еще красивее.

— Да… у нас к сожалению этого уже не видят, — еле слышно пробормотал Макс.

Очередь приблизилась к воротам Александровского сада. Макс оставил Моэму, и помчался к киоску — покупать мороженое.

— Вот, — передавая один из рожков Моэме сказал он.

— М-м-м… какое вкусное… я еще не пробовала такое, — откусывая от рожка промурлыкала Моэма, — у нас такое не делают, у нас все делают из заменителей.

«У нас тоже такое не делают» с удовольствием откусывая очередной кусок подумал Макс и сказал:

— Это специальное. Олимпийское.

Моэма, доев свою порцию благодарно потянулась к Максу и звонко поцеловала его в щеку липкими и сладкими губами. Макс даже слегка засмущался. Девушка, весело рассмеявшись, достала платок и вытерла место поцелуя. Очередь уже проходила возле Исторического музея, впереди виднелась Красная площадь, цветные купола Храма Василия Блаженного и невысокое здание Мавзолея.

— Ну вот, мы уже почти у цели, — радостно произнесла Моэма.

— А как у вас в Пуэрто-Рико? — спросил у нее Макс.

Девушка опустила мрачный взгляд вниз.

— Плохо. — после небольшой паузы произнесла она. — Наша семья из племени перуанских индейцев, и мы были рабами европейцев. Да и сейчас тоже в рабстве, только уже у США.

Моэма замолчала, уставившись в брусчатку площади, словно вспоминая что-то неприятное и собравшись с мыслями, продолжила:

— Когда Москва выиграла право провести Олимпиаду, я сделала все возможное чтобы попасть сюда. И не только я, очень многие хотели попасть сюда. Мне повезло, и я выбралась из нашей нищеты, хоть ненамного. И ты знаешь… — девушка взглянула на Макса своими глубокими глазами, на которые уже начали наворачиваться слезы, — ты знаешь… я не хочу отсюда уезжать.

Макс нежно обнял Моэму за плечи.

— А когда американский президент объявил о бойкоте, наше правительство стало плясать под его дудку и отказалось посылать спортсменов. Ты знаешь какой это удар был для них? — девушка, тихонько всхлипнув, плотнее прижалась к Максу. — Спортсмены только и тренируются для Олимпиады, они живут ей, — Моэма посмотрела Максу в глаза. — Наш тренер настоял на участии, и несколько спортсменов отпустили. А американских не пустили совсем. Сказали, что если они поедут, их лишат гражданства, а они ведь тоже хотели побеждать, — жалобно произнесла она.