На эту роль сгодился бы и любой германский подданный, оказавшийся в кабаке. Но другой удобный случай мог и не представится — «тутошние» немцы потихоньку сворачивались.

Конечная цель многоходовки — хоть как-то расшевелить военных. В должности командира батальона ребус никак не решается.

Чтобы прочувствовать ситуацию, надо знать, что за зверь такой «боевая готовность» [343].

Видя военного в кино на последнем ряду, сидящего рядом с девушкой, и совсем не интересующегося содержанием фильма, знайте — человек, хоть и без ружья, но находится в постоянной боевой готовности. Повышенная боевая готовность заставляет его нервничать: приходится спать в казарме и готовиться немедленно взять в руки оружие. Сигнал «военная опасность», заставляет его взять все, что нужно для боя, и стремительно удалиться от периметра забора части в место, называемое районом сосредоточения. Полная готовность: позиции заняты, нервы на грани. Глаза ищут врага, а руки так и хотят сами дослать патрон в патронник. Но долго, даже в повышенной боевой готовности, не говоря уж о, непосредственно «военно-опасном» состоянии, находиться нельзя. Человеческий фактор. Притупляется чувство тревоги, сбивается настрой, все кажется начальственной дурью, мешающей вернутся к настоящей жизни.

Значит, кто-то должен вовремя дать приказ, руководствуясь хотя бы чувством самосохранения и ответственностью за жизнь людей. Примеры тому накануне 22 июня были. Чуть ли не тайком поднимали полки, дивизии и выводили их, куда подальше в лес или на боевые позиции.

Человек такой в городе есть. Одному комдиву характер позволяет.

Но шанс предстать пред светлые очи чужого генерала, быть услышанным и понятым, колебался от нуля до минус единицы. Ему и до Пазырева, как до Африки, без вызова никак. Надо искать лазейку.

Максим надеялся, что гастроли под руководством главного разведчика погранотряда выведут его если не на дорогу, то на скользкую тропинку, к одному из командиров дивизий.

Выйдя от портного, тщательно подогнавшего купленный костюм по фигуре капитана, Максим прищурился на солнце. Не успел оглянуться, как пролетка немедленно остановилась перед хорошо упакованным «франтом», и у капитана поинтересовались, «куда пан пожелает». Да, именно туда пан и желает, осознав, что и в эти годы в Европу следует ездить именно так, держа дома на случай, когда позарез надо, камуфляж вместе с танком. Развалившийся на сиденье Ненашев теперь наблюдал обратный эффект. Командиры РККА и приезжие с востока смотрели на него, как на недобитого классового врага, местные «джентльмены» вежливо приподнимали шляпу, а девушки теперь игнорировали его, как аутсайдера, неспособного занять достойное место в новом обществе.

Но по окрестностям города, заставленного одноэтажными домиками, так в одиночку передвигаться безопаснее, особенно в сумерки и ночью. Жулики и бандиты не столь страшны, когда начнется охота на командиров. Есть и еще одна причина. Если кто-то увидит военных двух стран, передающих друг другу бумаги, точно заподозрит измену. А так, бытовой шпионаж, и пусть ищут врага среди граждан Бреста.

Войдя в ресторан вместе со спутником, гауптман разозлился. Гнев вызвал лощеный хлыщ, что-то шептавший на ухо его девочке. Польку Кон считал персональным трофеем.

Черт с ним, с этим капитаном! Он выполнит просьбу новых друзей, но терпеть в соперниках еще штатского — это уж слишком! Немецкий офицер чуть не задохнулся от ярости, смотря, как новоявленный кавалер целует его пани ручку. Точно, из местных. Поляк. Так, по-европейски, в городе одевались лишь они, вызывая ненависть у Советов. Мол, польска — еще не згинела!

Славянский выродок!

Ох, как захотелось указать нахалу место! В радующей сердце мечте, он ставил его к стенке, заставлял молить о пощаде, а потом, отойдя на пару шагов, стрелял негодяю в затылок. Рационально. Не марать же вышибленными мозгами унтерменша хорошо пошитый мундир. Основания сделать так у него были: на русской территории немецкому офицеру не нужна мораль, он должен исходить из целесообразности, как ее понимает сам.

Кон решительно оставил Каттерфельда и направился к столику. Юлий Карлович досадливо покачал головой: молодость нетерпелива. Ревность беспочвенна, если в ее основе чувства, а не факты. Но девчонка хороша, безусловна хороша. Несмотря на обнаженную спину, молодая полька одета не вульгарно. Гордая посадка головы, чувствуется порода. Эх, был бы он моложе… Опять эти сентиментальные воспоминания. Девятьсот тринадцатый год. Офицерское собрание. Он и Она.

Гауптман бесцеремонно плюхнулся на стул рядом с наглецом, набрал в рот воздуха, но резко сдулся под взглядом русского капитана.

Панов подумал, что рассчитал все правильно. И переоделся не зря. Если женщина принадлежит сопернику, то она в пять раз желаннее той, которую можно заполучить рядом. А эффект? Немец, решившийся было взорвать воздух, пустил лишь круги по воде и увеличил размер зрачков на пару пфеннигов. Ему, в отличие от русского, традиция предписывала носить мундир, не снимая.

— Эрих, идите отсюда со своим солдафонством. Или выпейте! Может, сменится настроение!

Майя говорила искренне. Для нее лучше бы немец не приходил совсем. Как ни странно, ее серьезно занимал разговор с Ненашевым, убедительно рассуждающим, как после мировой войны изменится музыка, театр и кинематограф. Она оживилась, весело смеялась шуткам, отвечала на остроты, его присутствие нисколько не тяготило. Какой мягкий и деликатный человек! И как он может кем-то командовать?

Гауптман удивленно посмотрел на нее.

— Вас?

«Что-что? Именно, поцеловать в задницу», — невольно ухмыльнулся Панов.

— Товарищ Ненашев рассказал мне о Бисмарке. Правда, что ваш знаменитый канцлер утверждал, без выпивки немец невыносим? — слово «товарищ» в ее устах прозвучало для Эриха с издевкой.

— Железный старик сам претендовал на сто тысяч сигар и пять тысяч бутылок шампанского, — поддержал ее Ненашев, — До восьмидесяти трех жил так, как будто предстояло умереть завтра.

— Но фюрер пьет только минеральную воду. Вы же сами утверждали, — смутился Эрих. Шутки он пока не понимал, оставаясь напряженным и серьезным. Его вновь провели.

— Ваш фюрер не хочет умирать завтра, — как-то двусмысленно возразил Максим, — Может вам заказать специальный сорт местной водки для женщин? Вы портите нам вечер. Может, возьмете пиво, сосиски и займете вон тот уютный столик, — Ненашев показал пальцем в сторону Елизарова, — Жаль, уже занято. Но если тот унылый тип говорит по-немецки, то у вас есть шанс не умереть от одиночества.

Михаил захлопал глазами, узнавая повернувшегося к нему капитана.

Даже фигура Ненашева изменилась, в этом гражданском костюме, сидевшем на нем настолько естественно, что принадлежность капитана к разведке не вызывала сомнений.

Максим невозмутимо раскурил сигару.

Процесс пошел! Доводим клиента до кондиции. Это не трудно. В «мужских» польских напитках больше сорока градусов, крепость хорошо приготовленной настойки не разобрать. Товарищ Менделеев не создал рецепт хорошей водки, он создал рецепт идеального казенного напитка (больше нельзя разбавлять), когда у большинства населения, при правильной вечерней дозе, не болит голова с похмелья. Гастрономические качества продукта с повышением «крепости» лишь увеличиваются, но, опять, до определенных пределов.

И о спаивании «в дрова» речь не шла.

Надо, чтобы немец достиг состояния эйфории. Пусть каждое его слово покажется субъекту гениальной мудростью и божественной истиной. После — похмельный семинар «Как восстановить репутацию после корпоратива», в программу Ненашева не входил. Не к месту, да и у капитана-пограничника скромный бюджет.

— Это мне не грозит, — мстительно сказал гауптман.

У Эриха сразу пропало желания в одиночку выслушивать насмешки этого русского, способного бесконечно рассуждать о чем угодно. Эх, набить бы ему морду! Но нет, немецкий офицер должен проявлять выдержку. Хорошо бы потом допросить Ненашева лично. Ну, а пока, гауптман подождал, когда к столику подойдет его спутник.