— А где ехидная и недоверчивая улыбка? Миша, ты явно не в настроении. Может, по-доброму, свалишь куда подальше? Я дальномер на три дня выпросил, в приборах у нас огромный дефицит.
— Знаешь, кого вчера поймал?
— Догадываюсь, — капитан, кивнул в сторону недалеко стоящего мотоцикла. На коляске укреплен пулемет «ДП». Пара бойцов с «ППД» вежливо приподнялась, заметив направленный на них взгляд, — Да и по твоему злобному виду могу пройтись.
Елизаров изумленно посмотрел на него.
— Ну?
— Нет, так дело не пойдет. Хочу поспорить. На десяток хороших сигар, которые точно найдутся на четвертой заставе [319].
На июнь сорок первого семнадцатому погранотряду знамя надо вручать за первое место по числу правонарушений. И задокументированные факты по контрабанде имелись. Остальное — мелочи.
Максим специально ткнул в самое больное место.
Относился бывший полковник к таким вещам спокойно. «Паршивые овцы» встречались не только здесь. Если их ловили, то избавлялись быстро, но, как и здесь, старались сор из избы не выносить, за что и сами отгребали по совокупности.
— Что ты сказал? Твоя работа? — фраза Михаила состояла более чем из пяти слов. Оказывается, материться мог и разведчик. Что такое, наезд тут дружеский, а не опасно, навальный.
— Опаньки! Пациент думает, что доктор сам вызвал специалистов по грязному белью от товарища Масленникова [320]. Тьфу на тебя, сами разберетесь! Я знаю конечный результат. Как известно, любая комиссия прибывает с заранее готовым решением, — Панов сам участвовал в «похоронных командах», когда как не крутились люди, стараясь исправить ситуацию, результат был предрешен — А при таком лексиконе прошу убыть с военного объекта, дабы сотрясением воздуха не демаскировать позиции. Или скажешь, что «малехо» погорячился?
«Ух, ты какой», — пограничник потер лицо рукой и вздохнул. Действительно. Но откуда он знает?
Комбата постоянно интересовали немцы на другой стороне Буга. И на пограничников, будь то даже рядовой боец, Максим смотрел с каким-то непонятным для Елизарова пиететом, что постоянно вызывало у Михаила гордость и чувство внутреннего превосходства над артиллеристом.
Ну, да! Его бойцы, в качестве инструкторов, на заставах побывали. Они, что ли, вынюхали? Логика, чертова логика! Не тесно было мыслям в голове.
За один день и еще на стрельбище! Так и до паранойи недалеко. А разговор серьезный и равный. Максим владеет информацией, но щадит. Чувство, словно он — мальчик для битья. Нет, какая обида в голосе комбата! Почему?
— Прости за латынь! — язвительно сказал Елизаров, желая закрыть мысли от собеседника. Если такой умный, я послушаю. Звезди себе и звезди.
— И что? Написали в норку, обидели мышку? Слушай и запоминай, — капитан наморщил лоб, стараясь воспроизвести текст, близко к оригиналу, — В отряде терпимо относятся к недостаткам в службе и дисциплине, притуплена бдительность, есть политическое и морально-бытовое разложение отдельных военнослужащих. Короче, начальника отряда снять, комиссара — снять, а ты усидишь какое-то время на должности, пока нужен [321].
Он не помнил полных выводов комиссии, но то, что в Брестский погранотряд прибыла команда для закапывания по самую шею их начальства — исторический факт. А потом те же лица отправились дальше на север, трясти других «непутевых» пограничников. Так встретил генерал-лейтенант Колосов войну на границе. Озадаченность вместо глубокой мысли. После первых выстрелов тот почесал затылок и мудро сунул столичные заготовки подальше под сукно.
Сражаться начали те виноватые, да еще как! Военные после всюду просили дать им ребят в зеленых фуражках. Мол, без них все бегут, вот и пришлось напоминать, что есть у Красной Армии свои войска.
Но заместителя по разведке не сняли с должности. В августе сорок первого Елизаров сгинул без вести, по всем косвенным признакам столкнувшись с немецкой засадой.
— Ты серьезно?
— Нет, юмор у меня… своеобразный. Так что готовь «поляну» и неси табак. Отличную вещь у вас можно купить в городе. Явно не Москва, — почти не соврал Ненашев, — Ну что, продолжим дальше играть в «угадай вопрос и ответ»? Так, чем обязан визиту, э-э-э… мин херц Михаил? Неужели вечером, крича влюбленным ежиком, мне придется прыгать в кабаке вокруг одной арийской твари? А может, его это… по-испански?
Максим улыбнулся, а его пальцы быстро забарабанили по рукояти длинного ножа. Да нет, пожалуй, клинка.
Елизаров ничего не сказал, дернув щекой. Хорошая вещь, не все, значит, сдал в комендатуру, что-то у Ненашева осело. Он машинально провел пальцем по шраму на щеке, вспоминая тот рукопашный бой.
Черт! С комиссией точно не он, но уязвил. Оказывается, даже в особом отделе укрепрайона все знают, или кто-то явно стучит в госбезопасности? Ой, как хорошо все решалось в былом НКВД, а вот когда они разошлись…
Как интересно, под кем человек ходит. И завидно — очень уверено себя ведет. Но что-то ему нужно. Елизаров успокоился, осваиваясь в новой ситуации смены ролей, но внешне постарался сохранить раздраженный вид. Разведчик привычно подстраивался под собеседника.
— Артиллерист! Как догадался, не спрашиваю! Стопроцентное попадание! Но не настаиваю. Прошу. Теперь объясни, откуда ревность? — действительно догадаться несложно. Он же сам недавно надавил на комбата, который все отнекивался.
— Личные воспоминания. А что, заметно? — обеспокоился Ненашев. Снял очки, протер и задумчиво укусил дужку. Понятно, Максим колеблется, что-то решая. Надо помочь.
— На, читай! — Михаил сунул комбату исписанный бумажный лист, отвлекая внимание. Надо сбить выстроенную капитаном схему беседы и пробовать контратаковать. Саша Панов про себя улыбнулся — похоже, они учились по одному и тому же учебнику.
— Знаешь, как-то не впечатляет, — наконец, оторвавшись от бумаги, буркнул Максим, — Примитивно! Хамить девушке, делая немца эким тевтонским рыцарем, вырывающего принцессу из лап русского медведя — нет уж, лучше я на этих позициях сдохну! Ты почти год на границе, а все еще продолжаешь считать Германию страной философов, поэтов и музыкантов. Ты не прав! Должен понимать, характер немецкого мужчины теперь в солдатском духе. А у ихних баб — в прелестях.
Комбат извлек из кармана не очень чистый платок, скептически осмотрел его и громко высморкался. Возникла интересная гипотеза о корнях талантов режиссеров недетских фильмов в послевоенной Германии. Похоже, работали по-дедовски.
— Извини, что не в тему — может мне пару дней не мыться и сапоги принципиально не снимать? Еще неизвестно, с кем гауптман уйдет из ресторана. Про суровые традиции римской империи, откуда орел в рейх залетел, слышал? Партиции там с гитарами…
Черт, скажи он, как Чапаев, «партийцы», убьют его сразу. Но Елизаров анекдота не знал, и сразу поправил:
— Патриции и гетеры. Кончай издеваться. Идеи есть? — пограничник невольно усмехнулся.
— Извини, вероятно, мозг переклинило. Но не понимаю окончательной цели банкета! Услышать, как немецкий офицер, измордованный любовью, обреченно назовет дату и время очередной планируемой провокации? — Ненашев откровенно зевнул, прикрывая рот рукой — Или ты проводишь эксперимент по спариванию?
— Ненашев!
— Ты не думал, что надо знать две даты? Начало и отмена операции. Вот тогда можно ставить окончательный диагноз, получать ордена и н>b хрена не думать. А так, батенька, результат однозначно предсказуем. С долей вероятности, чрез девять месяцев или около того, мы услышим детский крик и…
— Максим, не перегибай! — зло, чеканя в металле каждый слог, произнес Михаил, едва сдерживая себя. Вот сейчас возьмет и закатает Ненашеву в лоб, и плевать, что комбат тяжелее.
Капитан поймал его взгляд, невозмутимо пожал плечами и на всякий случай надел каску. В гробу он видел таких комбинаторов.
