Дополнительный удар по самолюбию очень кстати, не надо ему тут недоуменных взглядов по теме «люди, что ж такое мы творим!». Ротный сразу выпрямился, как струна, чуть ли не вибрируя от злости, обиды и возмущения.

— По фашистским гадам!

— Стой, куда понесся! Смотри, стрелять не в кого, — Ненашев повторял давно изученную лейтенантами в теории истину, как поведет себя враг, — Они спрятались, мы подождем. Пусть вновь себя проявят. Вспоминай, как учились на занятиях, успокойся, так и действуй!

Все, волнение Панов ему сбил, и, как надеялся майор, еще и излишнюю горячность. А теперь последний шаг:

— Расчету объявляю благодарность за меткую стрельбу! Все слышали, стреляли — вы! Если узнаю, что треплетесь, разберусь не хуже, чем с тем немцем! Ясно?

— Есть, — теперь не только лейтенант, но и сержант, и остальные бойцы смотрели на него испуганными глазами, страшась еще больше, чем немцев. Все видели факел снаружи, значит, не пустые угрозы, решимости комбату хватит.

Ненашев, смотря на циферблат, делал выводы. Нарвалась на неприятность, вероятно, передовая штурмовая группа или усиленная саперами разведка. Начинать атаку по времени фрицам рано, не накоплено еще достаточно сил на берегу.

Черт! Мелкие каменные крошки больно ударили Максима в лицо, а бетонная пыль запорошила глаза. Что-то, визжа на рикошете, стукнуло в щиток. Камень? Пуля? — кто там разберет, но звенело громко и оставило царапину.

«Вот суки», он едва успел отскочить.

А по амбразуре принялись палить из двух стволов.

— Давай, работай. Да, не забудь, скоро завтрак.

«Это ты, Панов, зря!», слова о еде вызвали у лейтенанта такой спазм, что побелело лицо, но он справился с собой.

Минута — и в ответ врагу сухо защелкали выстрелы, а наблюдатели приникли к биноклям, старательно выискивая пулеметчиков. Без их поддержки немцы в атаку не пойдут.

До появления штурмовых винтовок «МГ» был главным оружием немецкой пехоты. Основной задачей отделения стрелков в бою было прикрыть пулемет и подносить боеприпасы. По инструкции пулеметчиками ставили самых проверенных и хладнокровных солдат.

Маневренная война для пехотного отделения вермахта выглядела примерно так: они двигались вперед, пока не сталкивались с противником. Далее устанавливали пулемет и выдавали точную и убийственную порцию свинца, сразу достигая огневого превосходства.

Если огонь не наносил врагу ощутимых потерь или не заставлял его убраться, куда подальше, с пути доблестных солдат, то отделение перемещалось вперед короткими перебежками, чертыхаясь и требуя прикрытия от пулеметчика..

Ну вот, первый «МГ» его ребята вычислили и обозначили ракетами. Все правильно, по азбуке! Бой — мероприятие коллективное, надо обязательно показать командиру и товарищам цель. Видя прыгающие по полю огоньки, открыл навесной огонь дот, отстоящий отсюда примерно на километр.

Пехотное прикрытие «НП» Ненашева постепенно втягивалось в бой, защищая корректировщиков.

Панов вынужденно предлагал немцам схематичную классику, практически — «Прорыв укрепленной полосы» по книге генерал-майора Смирнова.

— Так держать, молодцы! — Максим нервно вытер пот со лба и вернулся обратно. Теперь справятся без него, главное начать.

Как там, «стрелки, попавшие под прицельный огонь автоматического оружия, не могут двигаться вперед без достаточной поддержки танками или огнем артиллерии» [598]. Правило работало и во Вторую мировую войну.

— Стой! Куда прешь! — заорали на Суворова, и он досадливо осадил мотоцикл, пропуская очередной «Т-26», вползавший на Суворовский мост. Танки на северный берег Мухавца шли без интервалов. На уцелевших гусеничных тракторах волокли тяжелые орудия, часть которых пришлось бросить в парке.

План прикрытия госграницы на время, необходимое для всеобщей мобилизации, должен разочаровать поклонников первого удара или заставить выдвинуть следующий аргумент: превентивный разгон было решено начать с места сосредоточения в двадцати пяти километрах по прямой отсюда в селе Хмелево, что северо-восточнее Жабинки.

Разрывы снарядов в лагере, крепости и городе окончательно похоронили надежду Суворова на пограничный конфликт. А его комбат жестокий, чуждый всякого сострадания, человек. Как можно стрелять по деревне, там же гражданские люди? Свои, не чужие!

Владимир не был готов именно к такой войне.

Не страшась осколков, под огнем, он впрыгнул в мотоцикл комбата и помчался в Брест, спасать семью. Найти, вывезти в безопасное место и будь, что будет.

Потом он вернется в батальон и предстанет перед трибуналом, Пусть его разжалуют, посадят в тюрьму, но он обязательно добьется отправки на фронт. Он же не трус! А немцев обязательно отобьют, далеко не прав Ненашев!

— Товарищ старший лейтенант, еще раз сунетесь, будем стрелять.

— Мне очень надо на ту сторону!

— «Очень» надо всем. Ждите, пока пройдет колонна.

«Да когда она пройдет», вереница машин казалась бесконечной, но бросать мотоцикл Владимир не хотел, расчетливо думая, усадить в него жену и ребенка.

Прошло полтора часа, когда Суворову, наконец, удалось проскочить на северный берег. Помог случай: какая-то полуторка проскочила с того берега, чуть не тараня танки.

Он рванул в щель, чуть не сбил лейтенанта, выскочившего из наглого грузовика и бежавшего, что-то крича на ходу, к стоящему в открытой башне подполковнику, командиру колонны [599].

Начальник штаба батальона не видел, как обрадовался комроты, когда ему сбросили десять ящиков патронов. Тридцать тысяч патронов! Танкист сразу проникся просьбой: на полигоне находилась пулеметная рота совсем без боеприпасов, и лейтенант Щелканов не только прорывался к ней, но, сохранив голову холодной, спокойно думал о предстоящем бое.

Постепенно приводили себя в порядок танковый и мотострелковый полки, должные согласно довоенного плана, прикрывать отход дивизии. Губанов был далеко не дурак, предусмотрев и такой случай.

Через триста метров Суворову пришлось встать вновь.

Московская улица была вся усеяна людьми с узлами, мешками за спиной и чемоданами…

Поток, казавшийся нескончаемым, тек на восток. «Восточники» шли, ехали, спасаясь от фашистов.

Куда-то удачно попали пушки немцев, раздался взрыв и повалил густой черный дым. Звеня колоколом, туда устремилась пожарная машина, потом «скорая помощь».

Несмотря на обстрел, врачи и пожарные Бреста двадцать второго июня исполняли профессиональный долг, подбирая пострадавших и борясь с огнем [600].

С ревом моторов на восток пролетели перегруженные бомбардировщики с белыми крестами на крыльях. Вот, немецкие истребители пронеслись над городскими крышами, крутясь в «бочке» настолько низко, что видно, как летчики грозят кулаком. Люфтваффе еще не стреляло, на сегодня намечены цели поважней.

— Все, Советы, кончилось ваше время. Погостили и буде! Тикайте теперь до самого Сталина! — мелькнула рядом злорадная усмешка.

Суворов оглянулся. Человек, грозя кулаком, злорадно смотрел на хаос, воцарившийся на дороге. Поняв, что услышан, он быстро скрылся в подворотне. От очумевших после нападения германцев большевиков можно всего ожидать.

Их дело сторона, пусть разбираются друг с другом.

Нет, какие-то горячие юнцы, не вняв предупреждению, установили в слуховом окне пулемет, желая почетно проводить большевиков-оккупантов. Пусть навсегда запомнят Советы и «советки» дорогу обратно.

На пальбу приехал броневик, а за ним грузовик с разномастно одетой пехотой. Милиция, военные, люди в штатском, но с красными повязками на рукавах.

Пушка русских превратила молодых мстителей-романтиков в окровавленные тела, небрежно скинутые на мостовую с чердака.

Матка боска, пусть быстрее, без ненужных жертв и без задержек красные убираются отсюда. А те молодые идиоты, почему не дождались, когда основная масса схлынет, и потянутся одиночки.