Прямо под ним проводной узел связи и дублирующие радиостанции. Немцам, до особого приказа, было запрещено выходить с эфир. Внезапность нападения означало и радиомолчание. Использовался телефон, гарантирующий скрытное и надежное управление.

— Шайтан! — сомнения Казанцева отпали.

— Да! Придется отступать. Но первый час действовать с их стороны будет пехота. Для всего остального нужны переправы! Может, умоем тех сук кровью?

Комполка внимательно посмотрел в глаза человека, моложе его на десяток лет. Эх, такого бы грамотного к нему начштабом в полк. Нет… пожалуй, даже не так, далеко пойдет этот майор, если не убьют и если есть на небе Аллах, пусть будет этому воину в помощь.

Вот теперь в штабе 22-й танковой дивизии действительно шло непридуманное совещание. Но слова плавно перетекали из пустого в порожнее. Да, объявлен сигнал «сбор» и усилен караул Южного городка. Но когда комдив Губанов предложил привести дивизию в боевую готовность к рассвету, не объявляя боевой тревоги, то ночевавший у них начальник штаба четырнадцатого мехкорпуса резко возразил: мол, командарм не разрешит, и мало ли что подумают соседи.

На воскресенье на полигоне планировали показ новой техники, и полковник Тугаринов приехал заранее, совместить полезное с приятным посещением субботнего концерта.

А соседи на самом деле думали о них плохо.

Эй! Если в дверь стучат прикладом, то не надо спрашивать «Кто там?» Бойцы стоящего неподалеку отдельного артиллерийско-пулеметного батальона просто выкинули сонных мотострелков из казармы неодетыми — в белье и обмундировании в руках. Вот оденутся, пустят их ненадолго в оружейную комнату, а после валят на все четыре стороны!

Все верно, два дота по бокам, в случае неприятностей это их позиция. Они даже пушку привезли, но внутрь не затащили. Понятно, тяжелая зараза! Пока вкопали рядом, сунув в деревянную раму, обложенную бетонными кирпичами-блоками с прислоненными к ним бронированными дверьми.

Но так же нельзя!

Попытка препирательства закончилась тем, что командовавший пришельцами лейтенант, как-то буднично и устало, долбанул из «ППД» очередью в потолок, указывая оппонентам дорогу к давно испорченной матери. Еще лучше — к своему собственному начальству — у них приказ от майора Ненашева.

Утром немцы перейдут границу, а они спят, как сурки! Пусть хватают шмотье и звездуют, на хрен, отсюда.

Ненашев, старательно державший дистанцию от бойцов, но влезавший в каждую конфликтную мелочь, постепенно превратился в «первого после бога» командира.

В его маленькой армии, без причуд, все ели из одного котла. А то, что Ненашев иногда исчезал из батальона, воспринималось всеми, как должное — на то он и комбат, чтобы решать вопросы и общаться с начальством. Как радеющий за дело председатель колхоза, постоянно что-то выбивавший наверху исключительно для пользы дела. «Вечный зов», да и только.

Вот и красноармейцы не решились шутить с вооруженными до зубов и злыми УРовцами. Мало того, те несли с собой коробки с набитыми лентами. С машины сгружали ящики с гранатами, цинки с патронами и станковые пулеметы и она, урча, убралась обратно, грозясь привезти еще столько же.

Война! Это не учения, а именно война!

— Андреев! Чего твой капитан куролесит?

— Я сомневаюсь, что это Ненашев проявил инициативу. Информирован он лучше нас, держит твердую связь с пограничниками.

— Вам не кажется, что майор ведет себя, как настоящий паникер и провокатор!

— Выражайтесь конкретнее! У него свой начальник! — вмешался генерал-майор, — повтори, что говорят «эти» пограничники.

— По данным разведки отряда, мотомехчасти немцев идут к границе…

«Действительно, он докладывал», вспомнил Тугаринов.

Он отмахнулся, некогда! Мало ли какой бред, сколько называли раньше сроков, и что? А потом совсем забыл. Не до надоевшего ему паникерства. Делом надо было заниматься, делом!

Дивизия вернулась с учений, а генерал Софорин, командир корпуса, в скверном расположении духа приказал провести сразу строевой смотр. Начштаба ему всячески помогал, и лишь к пяти часам вечера суматоха закончилась. Результат на «хорошо» и «отлично». Не ударила 22-я танковая дивизия в грязь лицом!

— А вот разведотдел армии… — начал вновь полковник.

— Разведотдел армии выпускает бюллетень еженедельно! Будем ждать до понедельника?

Крыть было нечем, и Тугаринов вновь поднял трубку, узнать, как дела у связистов. Опять чертыхнулся, связи со штабом корпуса и штабом четвертой армии, находящейся в Кобрине не было.

— Товарищ генерал, к вам лейтенант от УРовцев.

В принесенном пакете майор просил его усилить, а главное, обязательно нанести артиллерийский удар прямо из парка по позициям немцев перед крепостью, где находится основная масса орудий, затем по узлу связи. Радист Ненашева с рацией сейчас в гостях у полка их артиллеристов.

— Он что, совсем сдурел?

«Ах, вот ты как заговорил!», Губанов внимательно посмотрел на полковника. Интересно, кого он больше боится? Немцев или начальственного гнева?

После войны новый командующий ВДВ, на два года сменивший попавшего в опалу легендарного «дядю Васю», также боялся руководства.

Был характерный эпизод. Да, характер у проверяющего их маршала Чуйкова — чистый порох. Если что не так — рвал и метал, всегда остывая после. Но Тугаринов, имея все факты на руках, даже не пытаться отстоять мнение собственных подчиненных.

Панов, читая его биографию, прикинул туда-сюда, и не стал ни ерничать, ни юродствовать. У него тоже свой потолок компетентности, дальше — дурак, дураком ты, полковник.

Есть такое качество, идеальный исполнитель. Дайте четкий приказ, выполнит обязательно. Задержать врага, значит задержать. Инициатива, названная сейчас «креативностью», не растет на голове у каждого. Воевать станет достойно и войну полковник, сейчас начальник штаба механизированного корпуса, закончит генералом, командиром кавалерийской дивизии.

Командир эскадрона в сороковом году после сокращения кавалерии чаще всего становился командиром танковой роты. И вот объясните Панову, какая может быть в его голове оборона? Только наступление, и не по недомыслию. Коннице иначе на поле боя не выжить [574].

— Лейтенант, майор Ненашев лично отдавал приказ? Что и как он говорил?

Связной не стал ничего скрывать.

— Сильно нервничал. Сказал что в 4-15 начало артподготовки немцев. Это время ему назвали пограничники. Они уже подняты по тревоге. А проводную связь вывели из строя диверсанты, чтобы устроить хаос в городе и парализовать у нас управление.

— Вот видите! Гладко как все выходит у этого паникера, если не хуже!

Губанов взглянул на циферблат, остался час. Названное время точно совпало с восходом солнца. Взволнованный дежурный доложил о множестве огней самолетов в начинающем светлеть небе.

— Значит так, товарищ полковник, — генерал сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и, цедя слова сквозь зубы, продолжил — Я командую дивизией рядом с границей. В четырех километрах от нас изготовившийся фашист! Если мое решение лично вам не нравится, то пишите рапорт.

— Приказа у нас вами нет, а с меня спросят за ваше самоуправство.

— Я знаю, но снять меня с должности вы не можете!

— Могу временно отстранить!

— Так давайте! И сразу принимайте дивизию! — усмехнулся генерал, доставая из портсигара папиросу. Отступить ему нельзя.

Тугаринов покраснел: поступи так, начнет полностью отвечать за последствия. И комдив знает, что на это он не пойдет. Как хорошо ему, десять лет в автобронетанковых войсках, а он, всю жизнь отдавший кавалерии, лишь недавно назначен в штаб формируемого 14-го мехкорпуса.

Кто, как не красные всадники должны быть готовы к маневренной войне! Может и так, но ему запутаться можно в этих бензовозах, передвижных мастерских, танконедоступной местности, где лошадка бы прошла, и прочем хозяйстве, воняющем неприятным для него запахом из отрыжек масла и бензина [575].