Лицо сенатора на миг покраснело от обиды. Не удостаивая ответом Витола, он обратился к Вышате:

  -- А чего хотите вы сами? Какое дело вашему сарматскому царьку до Рима, Нерона, Братства Тьмы? Вы, варвары, лезете в такие дела, только если кто-то на юге вам хорошо заплатит.

  -- Мы как раз из тех варваров, которых купить вовсе нельзя. Не видел таких или не замечал? И не только варвары есть среди нас, росов, - с достоинством ответил волхв.

  -- Вот как! - Дорспрунг, зловеще ухмыляясь, взглянул на Хилиарха. - А скажи-ка, кизикинец, сколько выручил за мои рубины и слоновую кость? И куда деньги дел?

  -- И сколько ты получил за лжесвидетельство в суде, когда Исаак Юлий пытался получить с меня деньги по фальшивой расписке? - спокойно осведомился молчавший до сих пор Проспер Цезарин.

   Глаза всех устремились на Хилиарха. Тот побледнел, но ответил спокойно, не пряча глаз:

  -- Исаак не дал мне ничего - ведь процесс он проиграл. Еще и заставил вернуть полсотни сестерций задатка. А за твою добычу, Кентавр, я выручил всего пять сотен - вещи были слишком приметные. Двумя сотнями откупился от эдила[36], остальное потратил на врачей для матери. Сестренка, которой я торговал, нашла себе сводника получше и не желала больше помогать маме. Таким порочным я был тогда. Хотя учился у философов и знал, что творю. Наша мерзкая жизнь сделала из меня лису. А из тебя, Кентавр, - волка. Но даже тогда мы с тобой не грабили бедняков.

  -- И царь росов доверил тебе казну? Ну и простак же он! - расхохотался юный Кунас.

  -- Да, доверил! После того, как я вместе с ним добывал Огненную Чашу, сражался с упырями и колдунами и понял, наконец, что есть вещи сильнее и важнее денег. Вы, добродетельные господа, бежали из Империи. Я, признаться, тоже. Но кто-то ведь должен разгребать тамошнюю мерзость, чтобы она не затопила весь мир!

  -- И этим занимаемся мы, Братья Солнца. Ты, Либон, маг, и знаешь о нас. Так вот, Братство Солнца ручается: Хилиарх из Кизика стал другим человеком, - твердо произнес Вышата.

  -- Знаю, - махнул рукой сенатор. - Пытаетесь превратить тот гнилой мир в Царство Солнца. Лучше бегите для этого сюда, в Скифию. И меньше верьте таким вот пройдохам.

  -- С корабля первыми бегут крысы... и знатные пассажиры, - неожиданно дерзко произнес Хилиарх.

   Дорспрунг поднялся и, поигрывая кинжалом, подошел к греку. Хищная ухмылка так и сияла на лице разбойника.

  -- Это ты хорошо сказал. И насчет лисы и волка тоже. Я, знаешь ли, волкам верю больше, чем людям. Особенно здесь, в лесах. - Он вдруг хлопнул Хилиарха по плечу могучей рукой и громко рассмеялся. - Да проверял я тебя, гречишка! Если уж ты не изворачиваешься и не боишься ни Кентавра, ни сенатора... А что вам, росам, верить можно, я уже знаю. От наших серых братьев, - он обернулся к Палемону. - Слышишь, князь? Росы тебя не обманут. Даже этот кизикинец. Это говорю я, волчий воевода!

   Сенатор облегченно улыбнулся и развел руками:

  -- В дебрях - хоть лесных, хоть городских - я, изнеженный патриций, могу только полагаться на тебя, Кентавр. Если бы не ты, с твоим звериным чутьем и отвагой, мне не помог бы и амулет. - Он поднял кубок синего стекла. - За доверие, друзья!

   Все почувствовали себя легко и непринужденно: честные люди, даже самые тертые жизнью, меньше всего любят подозревать кого-либо. Дорспрунг поднес Хилиарху кубок меда, настоянного на травах. Либон поднялся и сказал:

  -- Я еще подумаю, стоит ли уничтожать амулет. Но защитить Янтарный Дом мы обязаны. Уважаемые маги, пойдемте в мой кабинет.

   За ним последовали не только Вышата и Витол, но и оба эллина, кое-что смыслившие в магии. В кабинете, как и всюду в этом доме, эллинское переплелось с варварским. Полки были уставлены книгами - свитками в медных футлярах и тетрадями. Изящные фигурки эллинских и египетских богов соседствовали с эстийскими и венедскими деревянными идолами. В одних ящичках лежали пантакли на серебре и пергаменте, с греческими и еврейскими надписями, рунные дощечки и обереги из звериных клыков и когтей. Особенно много было амулетов из янтаря всех цветов и сортов. Чертежи звездного неба лежали на столе. На стене висели каменные топоры и бронзовые мечи: древнее оружие, забытое воинами, охотно употреблялось чародеями.

   Все сгрудились вокруг хозяина, принявшегося высчитывать и чертить на покрытой воском дощечке расположение звезд в Купальскую ночь. Витол порой горячо спорил, хотя явно уступал римлянину в астрологических познаниях. Расчеты, однако, были неутешительны: именно эта ночь благоприятствовала созданию из огня и воды дракона, способного испепелить Янтарный Дом и смести с лица земли священный городок Лады. А чтобы одолеть чудовище, надо было убить не только его тело, но и управляющий бездушной тварью дух ее создателя. Витол, опытный змееборец, посоветовал изготовить два копья: одно - наделенное силой Солнца и Грома, другое - Луны и Грома.

   Вышата потер лоб и сказал:

  -- Чтобы копья убили змея наверняка, надо бы в них души вселить. И не простые. Скажем, великого храбра и его коня. Словом, копья беру на себя. Есть одна задумка.

  -- Но это все для тела змея. А для души? Пока она в его теле - любые раны могут исцелиться. А заклятия, уничтожающие душу, длинны и сложны, их трудно применять в разгаре боя, - сказал Либон.

  -- И это возьму на себя, - ответил Вышата. - Вот прежняя Секира Богов. В обычном бою она - простой топор, а в духовном - убьет любого злого духа. А еще есть оберег, - такими владеем только мы, Братья Солнца, - что может сжечь нечистую душу.

   Либон встал, свернул чертежи.

  -- Хорошо. Я поведу к Янтарному Дому свою конную дружину. Это будет быстрее, чем добираться по морю. Да и флоту моему трудно тягаться с готскими драккарами. Старая бирема[37], которой я приплыл сюда, и небольшие ладьи. Вы сильнее готов в коннице, и лучше усилить ее моими всадниками. Ну, а Дорспрунг и его серое войско доберутся сами через леса, и еще быстрее нас.

   Теперь в патриции-изгнаннике чувствовался не только ученый маг, но и военный - бывший трибун Валериева Победоносного легиона и участник покорения Британии.

   Войско росов и ятвягов шло на север. Пришельцев встречали хорошо: добрая слава русальцев летела впереди них. Да и сами ятвяги не казались теперь такими уж мрачными и дикими. Пели, правда, будто волки выли, зато плясали весело и неутомимо. И принарядиться ятвяжки умели получше венедок: у тех бусы да пара застежек, а у этих - и гривны, и браслеты, и цепи, и пояса наборные. Заглядывались чернявые красавицы на черноусых аланов и росов, а то и убегали с ними в ночную чащу. Иные оказывались русалками, норовили заманить к себе в тихие омуты, но дружинники давно научились таких распознавать и привечать полынью и чертополохом. А вот Андака, красивого и наглого, русалки не только любили, но и не пытались защекотать или утопить. По крайней мере, так он сам похвалялся у костров.

   Каллиник давно не чувствовал себя так хорошо. Теперь он был не римским офицером среди варваров, а одним из этих веселых и бесхитростных людей, так напоминавших ему коммагенских поселян. Только в дебрях Скифии даже самые мирные пахари всегда были готовы с оружием защитить себя и не стали бы, подобно его соотечественникам, сдаваться после удачного боя с римлянами из-за того, что сдался царь. Да и не было тут таких слабых духом царей, как его отец Антиох. Среди предводителей росов царевич стал своим. К его удивлению, никто здесь не интриговал, не наушничал, не стремился оттеснить других от царя. Самого Солнце-Царя уважали, но не угодничали, не льстили и не боялись спорить с ним.

   Привязались к царевичу-эллину две амазонки - Меланиппа и Виряна. Первая, сама полугречанка, очень любила рассказы Каллиника о жизни на юге. Почему-то эти рассказы не меньше интересовали эрзянку, выросшую в глухих лесах и меньше года назад вовсе не слышавшую о каменных городах. Нравилось молодым женщинам и то, что коммагенец был красив, хорошо танцевал, а мечом и акинаком владел так, что две воительницы со своими секирами даже вместе не могли его одолеть. И все же сердца их были заняты. Меланиппа не изменяла своему мужу-гусляру даже в священную ночь, а Виряна как-то нарочито усердно хвалила своего жениха. Впрочем, Каллиник и не позволил бы себе здесь соблазнить чужую жену или даже невесту. Слишком дорого стало ему уважение росов.