-- Здравствуй, Палемон! Я прилетел сказать тебе, что был не прав: Йодза убил Перкунас. Ты для такого слаб.

  -- Ты уже говорил это.

  -- Из-за твоей стрекозы. А теперь говорю сам. - Литвин достал из-за пазухи гагат. - Видишь? Теперь твой оберег - простая побрякушка. Для меня и для этих посланцев царя росов. Вот Вышата, великий солнечный волхв. А это твои соплеменники: Хилиарх, царский казначей, и Каллиник, коммагенский царевич.

  -- Привет тебе, сенатор Публий Либон, достойный муж! - горячо сказал молодой коммагенец.

  -- Да, так меня звали там, куда я уже не вернусь, - сдержанно кивнул Палемон. - А вот те, кто разделил со мной добровольное изгнание: Проспер Цезарин, Урсин Юлиан, Гектор и Юлиан, прозванный здесь Дорспрунг. Эти юноши - мои сыновья. Порций - его тут зовут Боркус - родился еще в Риме, а Кунас и Спера - уже здесь, от Пояты, княжны племени самбов. Но идите же в мой дворец, уважаемые послы! Мое племя следует обычаю литвинов: сначала накормить гостя. Мои рабыни готовят неплохо, хоть и не сравнятся с покойной Поятой.

   Гости и хозяева вместе направились в терем. Дорспрунг - бородач в волчьей шкуре - подмигнул Хилиарху так, что грек сразу понял: его узнали. И узнал тот, с кем ему меньше всего хотелось встретиться: знаменитый разбойник Кентавр. Восемнадцать лет назад Хилиарх взялся сбыть его добычу - индийские рубины и резную слоновую кость - и скрылся с вырученными деньгами. А вскоре Кентавр исчез со всей шайкой, потом вроде бы объявился в Британии и там погиб... Или то был другой Кентавр? Прежде пройдоха Хилиарх подумал бы, как сбежать или выгородить себя враньем. Теперь же грек готов был подставить горло под нож грозного разбойника, лишь бы не сорвалось посольство росов к князю-сенатору.

   Дворец Палемона мало напоминал жилье римлянина, тем более знатного. Длинный стол, вместо пиршественных лож - лавки. На полу - медвежьи шкуры, на стенах - головы зубров и туров, лосиные рога, всевозможное оружие - рогатины, мечи, секиры, щиты, кольчуги. Все сурово и просто, даже вместо печи - открытый очаг. На столе глиняные миски и горшки соседствовали со стеклянными и серебряными кубками. Простыми были и кушанья: мясо лосей и вепрей, жареное или запеченное в тесте, пироги с сушеными ягодами, рыба. Пиво и мед - в изобилии, но вино, похоже, держали только для гостей.

   И все же в углу, над домашним алтарем, стояли на полках бюсты предков Либона, а подлокотники его кресла были выточены в виде сфинксов. Среди охотничьих трофеев висела большая картина, изображавшая убийство Цезаря, а рядом - вычерченная на коже тура карта Янтарного берега и соседних земель. Над бюстами стояла небольшая статуя из позолоченной бронзы: богиня на троне, с рогом изобилия и змеей в руках. Оба эллина сразу признали в ней римскую Добрую Богиню.

   Пока гости насыщались, сенатор рассказывал:

  -- Как я здесь оказался, вы, видно, уже знаете. Не думайте только, что я спасался от позора или от выходок кесаря. Нет, я замыслил большее: в далекой варварской земле возродить Рим - тот, о добродетелях которого в нынешнем Риме вздыхают все, кто еще не потерял всякую добродетель. Вздыхают и поносят чужеземцев, развративших Вечный Город. (При этих словах Кентавр хмыкнул, в упор взглянув на Хилиарха). Но разве не мы, сыны Ромула, веками только и делали, что покоряли, грабили, обращали в рабство? Мы свозили отовсюду добычу и рабов, а вместе с ними - все пороки, все извращенные учения и мерзкие культы, до каких способен опуститься смертный.

  -- Но останься Рим городком на Тибре или даже небольшим царством, его бы покорили, как мою Коммагену, - заметил Каллиник.

  -- Вот я и решил создать царство, вернее, республику, без покорителей и покоренных. Для этого я выбрал эстиев: они не так воинственны, как германцы, и не так дики и слабы, как финны[35]. Я не стал соваться в устье Хрона-Преголы - туда и так устремляются все, желающие обогатиться на янтаре, - а поселился здесь, на Рудоне-Немане, между землями пруссов, литвинов и ятвягов. Тогда эти берега были почти безлюдны, но сюда стекались поселенцы изо всех этих племен, и даже из более далеких. Храбрые, трудолюбивые, упорные люди... И сюда же приходили любители набегов и грабежей - тоже изо всех племен. Особенно усердствовали готы на своих драккарах. Я поставил этот городок и взял под защиту всех поселенцев. Много пришлось выдержать битв, но чаще я старался решать дело миром. Князья и старейшины сами не любят всех этих воителей-грабителей и их разбойные дружины.

  -- Иные князья сами таковы. До таких, как Радвила Рыжий Медведь, что-то доходит, лишь когда сожжешь его берлогу или разобьешь дружину, - вмешался княжич Порций.

  -- Вот после этого, сынок, и нужно говорить с ними о мире. Хуже те, кто одержим войной, как Бериг... Так вот, поселенцев стекалось все больше, и я поставил еще два городка вверх по Дубисе, один - в устье Юры, два - на Нерисе. В городке на Юре уже правит Порций, а городки по Нерису я назвал в честь Кунаса и Сперы - пусть готовятся в князья. Самый далекий городок - Вилькомир на Святой реке - держит Дорспрунг. А все наше племя зовется жемайты - "народ земли".

  -- Что-то все это мало похоже на республику, - заметил Хилиарх. - Скорее на Парфию, где великий царь раздает подручные царства сыновьям и братьям.

  -- У нас не монархия, - горячо возразил Порций. - Князей избирает народное собрание. Просто наш род жемайты уважают больше всех. И не только за храбрость. Это отец научил здешних оставлять часть поля под паром и делать железные наральники для сох.

  -- Да, - кивнул князь. - Наши предки были не только воинами. Плохо обрабатывать землю у них считалось позором. Мы чтим Юпитера-Перкунаса, небесного воителя. Но еще больше - Добрую Богиню, Мать Мира, Ладу, покровительницу мирных хлебопашцев. Разве не лучше нести народам мир, а не меч?

  -- Один иудейский пророк считал иначе, - улыбнулся Хилиарх. - Правда, он не сумел защитить мечом даже себя... Но скажи, почтенный Либон, почему ты даже не подашь вести о себе в Рим? Разве ты не знаешь: Нерон давно низвергнут, и сейчас правит кроткий и добродетельный Тит, сын Флавия Веспасиана?

  -- Надолго ли хватит его добродетели? И кто его сменит? Его порочный братец Домициан? Или тот шут-горшечник, что изображает Нерона? Видите, я слежу за тем, что творится на юге. Там сгнило все: сенат, народ... Рим уже не исправить. Это говорю вам я, римский сенатор и патриций! Можно лишь начать заново здесь, на краю Скифии.

  -- От зла ты не спрячешься и на краю света, - резко сказал Вышата. - Рука Нерона, рука Братства Тьмы уже тянется к тебе. Расскажи ему, Каллиник.

   Либон выслушал рассказ царевича все с тем же невозмутимым видом. Затем сказал:

  -- И чего же вы ждете от меня? Чтобы я отдал вам янтарный амулет? Или бросил все и отправился на юг воевать с воскресшим Нероном?

  -- Нет. Амулет нужно сжечь в пламени Колаксаевой Чаши. Тогда сгорит и другая его половина - та, что у Нерона, - ответил волхв.

  -- Да вы понимаете, что значит мой янтарь в этом краю? Всех этих варваров склонить к миру во много раз труднее, чем к войне. Если не подчинить их волю с помощью амулета. Потом они сами жалеют о клятвах, данных мне, но блюдут их, чтобы не опозорить себя. Этот амулет хранит край от войн, спасает сотни, тысячи жизней!

  -- Так что мы, по-твоему, зверье неразумное или дети малые? - сжал кулаки Витол.

  -- Жестокостью вы порой превосходите зверей, а неразумием - детей, - спокойно ответил Либон. - Но вы чище и добрее моих развращенных соотечественников. Поэтому я и несу вам добро и мир. Хотя иной раз хочется и впрямь вернуться в Рим, неприметно жить на своей вилле в Кампании, читать самые новые книги... - сенатор усталым жестом разгладил седые волосы.

  -- Значит, мы тебе еще и кланяться должны за то, что нас чарами морочишь? - сверкнул черными глазами литвин. - Да так ли ты добр, как прикидываешься? Не того ли хочешь, что и Бериг? Только он - медведь, а ты - лиса: слаб, зато хитер.