— Тихо-тихо, хороший мой, дай помогу, — отодвинув Лешу, перехватила Юрину голову, устраивая её на своих коленях.

Лоб парня был холодным и липким, а лицо кривилось от боли. Но не это самое страшное — рана в центре груди была небольшой, но кровь лилась рекой. И когда парень попытался что-то сказать, запузырилась на губах, тонкой струйкой срываясь с уголка рта.

— Молчи, нельзя говорить, — я продолжала ласково гладить его волосы, пытаясь сообразить, что делать.

Он умирал.

Быстро и неотвратимо жизнь вместе с кровью вытекала из тела, оставляя у моих ног оболочку, мышцы которой уже начинали сокращаться в агонии.

В мир силовых потоков ухнула, как в прорубь. Аура Юры пульсировала, постепенно теряя насыщенность, словно смазывалась, стираемая невидимым ластиком.

Попытки подхватить остатки биополя ничего не давали, оно расползалось у меня в руках ветхой тканью, зияя прорехами. Казалось, любая попытка стянуть края страшной раны только ускоряли конец. Пришлось усилить напор, и в какой-то момент решила, что мы поменялись местами.

Дикая боль разодрала грудь, заставив захрипеть, я мгновенно ослепла и оглохла, но не прекращала давить, не только вынуждая биться его сердце, но и латая разорванные сосуды и ткани.

Пуля прошла, не задев сердце, но повредила левое легкое и, что самое страшное, разорвала аорту. Внутреннее кровотечение была даже более сильным, чем наружное, оно сдавливало целое легкое, усиливая боль и не давая дышать. Хорошо хоть прошла навылет, иначе не представляю, как смогла бы её вытащить.

Краем сознания отмечала происходящие рядом события, но осознать их не могла, сосредоточенная на одной цели. Вдох и медленный выдох. Не поперхнуться, глотая попавшую в горло кровь. Вытерпеть мучительную резь в груди, не отпустить, не дать сорваться в темноту.

Мало того, что потерять сознание третий раз за сутки это уже совсем сверх всякого приличия, если не справлюсь, Юра умрет. И было стимулом терпеть, сцепив зубы до ломоты в челюстях.

Пасс невидимыми руками, и ещё крошечный кусочек стенки артерии восстановлен. Но этого недостаточно, стоит мне сейчас оступиться, и придется делать все заново. Снова хлынет кровь, разрывая такие тонкие и ненадежные, но давшиеся таким усилием преграды.

Самым страшным было понимание того, что Юрино сердце не бьется. Оно перестало умирать, но ещё не было способно жить.

— Никто не приближайтесь, иначе не выживет ни он, ни она.

Голос раздался рядом, буквально над ухом, и я это понимала, но ощущение, что говорившая за сотни километров.

Мама.

Значит, она жива, это хорошо.

Мысли текли лениво, с такой же обманчивой неспешностью пальцы пряли паутинку, вплетая в неё и часть меня, часть моей ауры. Иначе взять было неоткуда, в какой-то момент поняла, что брать силу извне не могу, что-то не дает.

Опять чары?

Кто знает…

Да и не хотелось ни оглядываться, ни слышать, это слишком отвлекает от главного.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох…

Пик. Пик. Пик.

Какой же противный звук у аппарата искусственного дыхания… Наверное, специально таким сделали, чтобы у умирающего был дополнительный стимул поскорее прийти в себя. Или откинуть копыта.

Мысль эта была едва ли не единственной, вяло и неторопливо ворочающейся в голове. А голова тяжелая-тяжелая, к тому же болит так, что в любую секунду может лопнуть.

Мерзкий писк не унимался, и я попыталась повернуться, чтобы увидеть его источник. По-моему, он должен быть слева. Ни где нахожусь, ни как тут оказалась, вспомнить не смогла, что уже настораживало. Последним четким воспоминанием было лицо Леши, нагнувшегося надо мной. Он что-то кричал, смысла фразы не помню, но экспрессия била через край.

В воздухе ощутимо потянуло запахом копченой колбасы, что только увеличило недоумение. Нет, в нашей любимой родине возможно все, но чтобы прямо в реанимации колбасу жрали…

Повернуться не получилось, разве что вяло шевельнуть рукой, поэтому пришлось открыть глаза. Перед ними немного плыло и мельтешило, зато почти сразу рассмотрела источник звука. И был это совсем не медицинский прибор.

— Мне тоже дай.

Голос получился на зависть любой змее, потому что горло саднило, а язык едва ворочался, и все же Юра, которого я узнала и со спины, подпрыгнув, резко обернулся. Бутерброд из разжавшейся руки упал на пол, а жаль — несмотря на легкую дурноту, есть хотелось зверски.

— Вы очнулись! — он захлопнул наконец-то замолчавший холодильник и метнулся ко мне. Хотя метание его было немного затрудненным, а из-под белой майки-«алкоголички» проглядывали опоясывающие грудь бинты. Да и выглядел парень не совсем, чтобы цветуще — лицо несколько несвежего оттенка, под глазами залегли глубокие тени, к тому же скинул килограмм пять. При том, что и до этого особо упитанным не выглядел. — Как себя чувствуете?

Отвечать честно не стала, все-таки приличные дамы не ругаются, поэтому обошлась обтекаемым:

— Жива пока. Ты как?

— Тоже жив, — он машинально почесал грудь, после чего запоздало отдернул руку. У оборотней регенерация получше человеческой, а значит, подживающие болячки уже начали вовсю зудеть.

Стоп, тогда сколько я пробыла в отключке?

— Какой сегодня день? — календаря в обозримом пространстве не наблюдалось. Скосила глаза на столик у кровати — мобильника тоже не видно. За это небольшое усилие расплачиваться пришлось болью в висках и шумом в ушах. Так скоро на составные части от попытки покашлять рассыплюсь.

Юру на пару секунд замялся, но все-таки ответил:

— Сегодня четверг.

Япона мать, это я что — шесть дней без сознания провела?! Или…

— А месяц?

— Месяц тот же. И год — тоже.

— Слава Богу.

На большее уже не хватило, голод отступил, а веки налились свинцовой усталостью. Странно, но мозг при этом продолжал вполне себе сносно работать, если, конечно, так можно обо мне сказать в принципе. Потому что лезть работать с тонкими материями в моем тогдашнем нестабильном состоянии это гарантированное самоубийство. Вся равно что голой рукой за провод под напряжением схватиться, а потом удивляться, когда тряхнуло.

Юра, заметив, что пациентка признаки жизни подавать перестала, пошебуршал ещё минутку, а потом вышел в коридор.

В рубашке парень родился. Потому что до сих пор не понимаю, как мне удалось не дать ему умереть.

Хотя нет, вру. Как это сделала, понимала, непонятно другое — почему сама жива осталась? Соединение аур в момент, когда один из участников такого союза находится при смерти, гарантированный приговор и для другого. Даже учитывая немалый ведьмачий потенциал, сил, чтобы вытащить его, у меня не должно было хватить. Но ведь смогла же.

Почему-то гордости за это не ощущалось. Честно говоря, сейчас вообще испытывала только дикую усталость и ломоту во всем теле. А ещё очень хотелось спать. Противиться этому желанию не стала, разве что, уже уплывая в мутное марево сна, с легкой обидой отметила, что Леши рядом не было.

В следующий раз пришла в себя от негромкого разговора совсем рядом. Шептались двое, обоих я без проблем узнала: Алексей и моя мама. Странный тандем.

— … будет ещё продолжаться?

— Я не знаю. Твой сын сказал, что она приходила в себя, это хороший знак. Значит, организм постепенно справляется.

Кто-то заботливо поправил одеяло, надо сказать, зря — мне было и без того жарковато. То ли кондиционер в палате не предусмотрен, то ли меня опасались простудить, но духота стояла неимоверная, я аж взмокла. Но продолжала спокойно лежать, симулируя сон — если спрошу о состоянии здоровья напрямую, вряд ли скажут, чтобы не нервировать больную, а так есть шанс узнать правду.

— А как с её силой? — Леша сидел по другую сторону от меня, теперь различила это четко. Как и ощутила легкое поглаживание по пальцам.