Вот ни разу я не романтичная барышня, но даже слегка покраснела. И от удовольствия, и от общей двусмысленности ситуации. Хорошо хоть у меня вечно холодные руки, ладони немного остудили чуть горячие щеки.

Юра с Людмилой чинно сидели в гостиной на диване, сложив руки на коленях. Прямо свидание в пансионате благородных девиц. Можно было бы встать в позу и задать провокационный вопрос в стиле: «Ну что, доигрались в дочки-матери?», но не стала. И не моё дело — сама первый раз замуж в восемнадцать выскочила — и вообще не хотелось ерничать, дева из последних сил держит глаза открытыми.

— Идите спать, утром поговорим, — предупреждая возражения и уточнения, сразу добавила. — Здесь безопасно.

— Спасибо, — Юра поднялся первым, трогательно сжимая её ладошку.

— Приятных снов, — Людмила, не поднимая головы, кивнула и посеменила следом за ним.

— Вам того же.

Чашка с успокоительным так и осталась сиротливо стоять посреди стола, поэтому я залпом выпила содержимое. И передернулась от омерзительного вкуса. Вот почему все полезное такое гадкое?

Можно было бы заняться чем-то созидательным или хотя бы нормально обдумать ситуацию, вместо этого тоже отправилась в постель. Вряд ли в ближайшие пару часов стоит ждать нашествия врагов, отдохнуть же не помешает. А много думать вообще вредно. Особенно мне.

Если утро началось в четыре часа, день быть добрым не может по определению. И неважно, что я все-таки успела ещё немного покемарить. Душа требовала чего-то непонятного, тело не прочь было бы впасть в спячку суток на трое, а обостренные инстинкты требовали выгнать всех постояльцев к чертовой бабушке. ПМС, что ли?

Молодежь спала, и это даже к лучшему, как-то я ими уже утомилась. Поэтому, чтобы не разбудить, уползла подальше от жилой части дома и засела на скамейку под вишней, дыша духами и туманами. Точнее, тонким ароматом от соседского дымаря, просачивающимся сквозь дощатый забор. Пчелы не радовались пристальному вниманию хозяина, что выражали в громком злобном жужжании. Меня они не трогали, только кружились над головой и снова бросались на несуразную фигуру в просторном балахоне. Судя по регулярному чертыханию сквозь зубы, не все атаки заканчивались, захлебываясь в пасечном костюме.

Полосатая умиротворенно вылизывалась на крыльце, щурясь на косые лучи утреннего солнца, и временами начинала мурлыкать. Только меня это благолепие не впечатляло, жажда деятельности все-таки одолела.

Я успела покопаться на грядках и заканчивала готовить завтрак, когда зазвонил телефон. Увидев, кто хочет пообщаться, сначала удивилась, а потом сопоставила числа и тяжело вздохнула. Не зря у меня спозаранку весь подшерсток дыбом.

— Привет, мам, — прижав телефон к уху плечом, продолжила переворачивать котлеты.

— Здравствуй, Альбина, — мамин голос был вежлив и прохладен, как и она сама. В детстве меня это сильно обижало, потом перестало, а позже я узнала, с чем это связано. — Как ты?

Увешана приключениями и оборотнями по самое дальше некуда.

— Спасибо, хорошо, а как вы?

Разговор едва знакомых людей, которые общаться не особо рвутся, но нормы приличий соблюсти хотят.

— Прекрасно. Скучаем по тебе. — Вот это едва ли. — Надеюсь, помнишь, что в следующие выходные собирается вся семья? Нам бы очень хотелось, чтобы ты присутствовала.

Ежегодный общий слет родни, который язык не поворачивается назвать шабашем. Все соберутся, чинно перецелуются в щечки, лицемерно сделают вид, что рады успехам друг друга, решат, кому за кого выходить замуж, когда и от кого рожать детей (а далеко не всегда муж и отец ребенка едины в одном лице) и разъедутся до следующего года. Захватывающее мероприятие.

— Не думаю, что у меня получится, — масло стрельнуло на руку, поэтому ответила я несколько невнятно, посасывая обожженный палец.

— Ерунда, отложи свои дела, это гораздо важнее, — мама никогда не скрывала, что моя работа позорит семью. Как и тот факт, что я вообще дала себя поймать и осудить. Если то, что по моей вине кто-то погиб, её не особо тревожило — не первая и не последняя, кто физически устранил врага — то нынешнее положение заставляло чувствовать себя неудобно перед другими уважаемыми ведьмами.

— Есть дела, которые невозможно отложить. И потом, мам, давай начистоту — силы меня лишили, замуж тоже не хочу, вид того, как наша родня капает ядом при виде друг друга, мне никогда не нравился. И вообще, не думаю, что кого-то расстроит отсутствие всеобщего раздражителя.

На собрании я не была последние четыре года. Если до этого ещё пыталась сохранить видимость хороших отношений, то потом поняла, что эти потуги триста лет никому не сдались, так зачем напрасно себя терзать? И просто перестала приезжать. Теперь каждый год мама пыталась убедить, насколько я не права, что нет ничего важнее семьи, а то, что ты ущербна по причине блокировки силы, конечно, плохо, но должна же быть в элитном стаде хотя бы одна паршивая овца. Это уже не её слова, а мой вольный перевод.

— Тетя Яна плохо себя чувствует, она очень просила тебя приехать.

Марьяна Никитична — моя двоюродная бабка и по совместительству глава семьи, регулярно помирала последние лет пятнадцать, и некоторые из родни уже отчаялись этого дождаться. Обустройства смертного одра проходили с помпой и в торжественной обстановке — бабка собирала всех представителей многочисленного рода Журавлевых и подробно перечисляла каждому его прегрешения. Как её только склероз стороной обошел… Потом следовали распоряжения по похоронам и поминкам, заверения, что никому из нас она наследство не оставит, потому как окружают её исключительно алчные бестолочи (вот тут я была склонна соглашаться), а дальше следовало чудесное исцеление. Единственный раз, когда все пошло не по намеченному сценарию, был как раз пять лет назад. Меня утомили бабкины предсмертные метания, поэтому вместо букета белых роз, которые она так любит, я привезла корзину красных. Искусственных. Перевитых черной лентой. Мол, все равно же помирает, чего два раза в цветочный мотаться? Бабка мгновенно не только практически воскресла, но и устроила мне капитальный разгон, за что ей огромное спасибо. Теперь необходимость посещать семейные сборища отпала, а на уговоры матери поддаваться я не собиралась.

— Тетя Яна проживет ещё лет пятьдесят. Вот когда точно помрет, тогда и приеду.

— Альбина! — в голосе матери появились стальные нотки, свидетельствующие о том, что родительница слегка вышла из себя. — Это, по меньшей мере, бестактно. Я скажу ей, что ты раскаиваешься и обязательно приедешь, чтобы извиниться.

— Учти, если ты ей это скажешь, я-то приеду, но в качестве подарка привезу сертификат на захоронение.

Ледяное молчание, длившееся десяток секунд, прервалось не менее вымораживающим:

— Ты ведешь себя, как испорченный ребенок. Надеюсь, времени, которое осталось до собрания, хватит, чтобы повзрослеть. Суббота, три часа дня.

И гудки.

Ну, в этот раз, можно сказать, отделалась малой кровью. И ведь сколько раз говорила, что ни мне это неинтересно, ни от меня никакой пользы семье, каждый год одно и то же. Упорная у меня родня.

— Здравствуйте.

Занятая этими мыслями, я даже не обратила внимания на то, что на кухне уже не одна.

— И тебе того же. Спит?

Людмила не стала стыдливо мяться на пороге, прошла ближе к столу. И глаза, как вчера, не прятала, смотрела прямо. Хотя и не нагло, это уже радует.

— Нет. Я попросила не вмешиваться, хочу поговорить наедине. Зачем вы нам помогаете?

Случай, когда одна ведьма помогает другой, причем, незнакомой, не то, чтобы беспрецедентный, но и частым его не назовешь. И на месте Люды сама задалась бы этим вопросом.

— Потому что. Давай так, ты мне сейчас кое-что расскажешь, а потом начнем выяснять, какие у меня скрытые мотивы, идет? — поставив две чашки с ещё тепловатым компотом, я села напротив молодой ведьмочки.