— Боже упаси.

— Потом исключу, чтоб ты всю жизнь с этим клеймом мучился… И еще. Ты у меня каждый год служить будешь.

До этого, конечно, не дошло, но уехал со сборов я последним. Оставили разбирать палатки, грузить кровати, выкапывать столбы и сматывать провода… На память о службе в Гремихе остались ложка, миска и алюминиевая кружка.

Как-то в небольшой компании рассказал эту историю Фрайману. Он долго смеялся. Потом сказал:

— А ты говоришь, что у нас плохая армия. Отличная армия и замечательный Военно-морской флот. Там плохому не научат. Всех воспитают. — Фрайман немного подумал и добавил: — Даже таких хитрозадых, как ты.

Как здорово!

Сегодня похоронили Валерия Семеновича Зубова. Нашего старейшего оператора. Это был добродушный, спокойный, безотказный человек, основным занятием которого было помогать, выручать, поддерживать окружающих. «По совместительству» Валерий Семенович работал оператором, затем менеджером в коммерческом отделе телестудии. Много лет я ездил с ним на съемки информационных сюжетов. В колхозах, совхозах, на лесосплаве или в охотничьих хозяйствах он всегда первым выскакивал из машины и начинал снимать. Все, что попадалось на глаза. Фиксировал доярок, рабочих, лесорубов, скот, трелевочники, плоты, дороги, парящий в небе аэроплан…

Пробегая мимо с тяжелой кинокамерой на плече, он мне с упреком кричал:

— Ты чего сидишь? Записывай. Записывай! Кого снимаю, что, где, когда…

— А зачем?

— Что зачем?

— Зачем снимаем? — интересовался я.

— Не умничай. Чем больше сюжетов наберем, тем лучше. Раз приперлись в эту дыру, надо хотя бы заработать.

Вечером мы долго спорили в гостинице. Я доказывал, что каждый материал надо сначала разработать. Определить идею, выбрать тему, найти героев, изложить все на бумаге… Короче, настаивал на том, что вначале должно быть слово. Потом съемка.

Изредка Валерий Семенович соглашался, но утром, зарядив камеру, опять был впереди. Шел размашистым шагом. Иногда останавливался. Делал обширные панорамы. Крупные и средние планы. Раздраженно выкрикивал начинающему корреспонденту:

— Ты записывай, что снимаю. Записывай.

С моей системой подготовки материалов он смирился лет через десять. К тому времени Валерий Семенович погрузнел. У него появилась одышка и какая-то вялость. Бывало, он подолгу лежал в гостиничном номере. Читал детективы. Лишь говорил по утрам:

— Ты, пожалуй, сходи один на развод (планерку, летучку, совещание). Разработай тему, сформулируй идею, подготовь людей для интервью. А я полежу. Типа обдумаю план съемок.

Эти частые обдумывания привели Валерия Семеновича в профком. Снимать он стал редко. Больше занимался общественными делами. Готовил праздники и юбилеи. Согласовывал награды и премии. Доставал продукты, шампанское и елки на Новый год. Посещал хворых сотрудников в больничных палатах. Затем организовывал их торжественно-печальные похороны… И, надо сказать, добился на этом поприще неплохих результатов.

Как-то накануне 8 Марта собрались небольшим коллективом в редакции художественных программ. Дамы более обычного принарядились. Были, как всегда в такой праздник, чуть взволнованны и нервозны. Давно замечено, 8 Марта женщины, словно девчонки-школьницы, с особым волнением ждут комплиментов, необычных подарков, романтических признаний. Зачастую, вернее сказать, как правило, ожидают всего этого напрасно…

Первый тост — по старшинству, за Валерием Семеновичем. Он не торопясь поднялся. Оглядел коллег, слегка поклонился избранным дамам. Начал говорить торжественно и красиво. В конце речи высоко поднял бокал шампанского:

— …Так выпьем за женщин. Они нас в… они нас д…

Внезапно Валерий Семенович схватился левой рукой за сердце. Из правой выпустил фужер. Медленно опустился на стул и умер.

Через несколько дней на поминках возник спор.

— Он хотел сказать «Они нас в…» — вдохновляют, — утверждали женщины…

— «Они нас д…» — доконают, — не соглашались мужчины.

Может быть, Валерий Семенович все это слышал. Там, наверху. Во всяком случае, он, как всегда, мягко и задумчиво улыбался. С черно-белого портрета на специальной подставке.

«Да, — думаю, возвращаясь из кафе, — нелегко давались Валерию Семеновичу его печальные хлопоты. Может, на этом и подорвал здоровье. И то сказать, триста человек в коллективе. И каждый норовит „сыграть в ящик“ вне очереди, без графика и предварительного согласования. Многие несознательные зачастую уходят аккурат в праздничные дни. Есть эгоисты, которые „дают дуба“ вообще где-нибудь в командировке. За тысячу километров от родного коллектива. Потом возись с ними. Доставай цинковый гроб, запаивай, договаривайся с железной дорогой или авиацией…»

Организация похорон в нашем государстве по-прежнему дело непростое. Тысяча сложностей. Масса досадных мелочей и нестыковок. Одно объявление в морге чего стоит: «Зубы из ценных металлов отдаются только близким родственникам или по доверенности, заверенной нотариально!»

«И кто же, — думаю, — выдает такую доверенность? И когда?»

Многое в этом деле непонятно. Не ясны традиции и церемониал. Нет расторопных гробовщиков и надежных могильщиков. Не хватает настоящих профессионалов. Всюду любители. Впрочем, чему удивляться? Мы с ними встречаемся каждый час в повседневной жизни. Отчего же им не быть на кладбище?

Домой в тот вечер вернулся подавленный и усталый.

— Пап, ужинать будешь? — спросила дочь-третьеклассница, — давай разогрею.

— Не надо. Я поел немного. На поминках.

В тесной прихожей снял мокрый плащ. Повесил кепку. В зеркале увидел траурную повязку, забытую на рукаве. Начал стаскивать ее одной рукой.

— Пап, а что едят на поминках?

— Как обычно, кутью, первое, второе, кисель…

— Что такое кутья?

— Ничего особенного. Каша с изюмом.

Я прошел в гостиную. Устало опустился в кресло.

— А я думала, подают любимые блюда покойного…

— В этом был бы хоть какой-то смысл, — отвечаю рассеянно.

— И еще неплохо, если бы на похоронах звучала любимая музыка усопшего, — сказала дочь.

— Да, вероятно, ему было бы приятно.

Я никак не мог выйти из подавленного состояния. Чтобы поднять настроение отцу, Аня захотела сказать что-то хорошее. Она подошла. Встала рядом. Облокотившись на кресло, склонилась надо мной. Пообещала торжественно и серьезно:

— Пап, когда ты умрешь, мы с мамой угостим всех родственников и друзей твоей самой любимой едой.

— Какой же?

— Пивом, воблой и рыбными консервами.

— Хорошо, — говорю без энтузиазма, но на всякий случай решаю уточнить детали. Когда еще придется обсуждать эту грустную тему? — Пиво должно быть свежее и только бочковое.

— Разумеется, — соглашается дочь. — А еще мы поставим твою самую любимую бардовскую песню.

— Какую?

— Ну, ту — задушевную, которую вы с друзьями часто поете — «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Согласен?

Мой дядя

После летучки ко мне подошел Фрайман. Сказал мягко, вполголоса:

— Сергей, не хотел говорить при всех. Тема деликатная. Речь идет о вчерашней программе с участием фронтовиков.

— Кажется, передача вышла неплохая, — отвечаю.

— Все так, — согласился Фрайман. — Поступило много благодарных звонков от телезрителей. Это отмечено в журнале дежурств… Но мне звонили из отдела пропаганды. Рекомендовали больше не звать пораженцев на студию.