Ниже, под фотографиями, расположились макеты судов, изготовленных заводом. Они тянулись вдоль стен длинным караваном, будто в арктической проводке.

Гости разбрелись по кабинету. Отодвигали макеты. Искали розетки для сотовых телефонов и ноутбуков.

Секретарша принесла закуску, чай и кофе.

Кто-то из делегации раскрыл портфель и вытащил бутылку водки. Поинтересовался:

— На вашем военном заводе имеются какие-нибудь стаканчики без грифа «секретно»?

— Не знаю, можно ли, — ответила секретарша. — Я спрошу.

Через минуту она вернулась с подносом. На нем — конфеты, лимоны, упаковка пластиковых стаканов.

— И это, извиняюсь, все?

Секретарша достала из шкафа «Хеннеси», «Реми Мартин», «Мартель». Из холодильника вынула бутылку «Абсолюта»:

— Этого добра хватает. Директор не пьет. Слабое сердце. А иностранцы презентами завалили…

— Ого! Неплохо!

Все оживились. Быстренько разлили по первой.

После суетливой толкотни с едой и выпивкой расположились за огромным директорским столом. Начались анекдоты, послышался смех. Обычная фестивальная жизнь налаживалась. Вошел хозяин кабинета. Все немного присмирели и затихли. Директор сел на привычное место во главе стола. Осмотрел раритетные фотографии на стенах, указал на макеты судов:

— Вот она, славная история освоения Арктики. История нашего завода.

Киношники дружно закивали. С преувеличенным вниманием стали рассматривать фотографии. Выглядело неубедительно. «Не верю», — сказал бы старик Станиславский. Директор, кажется, ничего не замечал:

— А теперь, как договаривались, — можно задавать интересующие вас вопросы.

— Да, собственно говоря, вопросов не имеется, — сказал руководитель делегации. — Давайте выпьем за ваш славный завод и чтоб, как говорится, два раза не вставать, за присутствующих здесь дам!

Загремели отодвинутые стулья.

Снова налили. Потом еще. Кинематографисты целиком переключились на выпивку. Директор с каменным лицом наблюдал за гостями. Теперь ни до него, ни до завода никому не было дела. Киношники перешли на свои, непонятные ему, темы. Громко смеялись, обсуждая недавнюю вечеринку. Кто, с кем и сколько выпил…

Директору стало обидно. Щемило сердце. Так многое еще хотелось рассказать…

Наконец, не без колебаний, поднялась рука из группы начинающих киношников. Встала молоденькая симпатичная артистка, та самая, что еще на улице проявляла интерес:

— Разрешите задать вопрос от нас, молодых кинематографистов?

— Пожалуйста, девушка, можно, — обрадовался директор. — Тише, товарищи, тише!

— Вы говорили… — артистка заглянула в блокнот, — «траулер, траулер».

— Так. В чем вопрос?

— Скажите, а что такое траулер?

Директор побледнел. Он хотел что-то ответить, но из сдавленного горла вылетали невнятные звуки. Одной рукой он попытался ослабить галстук. Другой не удержал вдруг покачнувшуюся массивную столешницу. Прямо на глазах удивленных киношников он начал медленно сползать вниз.

Тихо звякнули на груди ордена и медали…

Звуки и буквы

Когда-то давно, после сдачи последнего вступительного экзамена в институт, я зашел на почту и написал телеграмму родителям: «Руский здал на хорошо. Поступил». Всякий нормальный человек, не задумываясь, отправил бы этот текст по адресу и тут же про него забыл. Но девушка, принимавшая телеграмму, сказала, поджав губы:

— У вас две ошибки в одном предложении.

Она взяла ручку, добавила «с» в первом слове и исправила «з» на «с» во втором. Отсчитав сдачу с рубля, уронила голову в ладони и расплакалась. Громко и безутешно. Успокаивать ее сбежались все работники почты. Оказалось, девушка три раза сдавала экзамены в институт и всегда получала двойки за сочинение.

«Хотя русский знает на „отлично“. Не в пример некоторым», — прямо мне в лицо язвительно сказала начальник почты.

Не в пример некоторым «знал» я русский и через десять лет, когда поступал на сценарный факультет ВГИКа. Мастерскую в тот год набирали Евгений Иосифович Габрилович и Валентина Яковлевна Никиткина. Габрилович тогда считался живым классиком. И даже я, человек бесконечно далекий от кино, знал, что он автор сценариев к фильмам «Коммунист», «Машенька», «Объяснение в любви», «Странная женщина». Были у него десятки других картин, о которых я тогда и не слыхивал. Чем-то, наверное, я ему приглянулся. На собеседовании, которое неофициально считалось самым важным экзаменом, мы долго с ним разговаривали на темы, весьма далекие от кино. Говорили о женщинах, карточных играх, о космической и межконтинентальной связи, о работе полевых транзисторов и новых системах аппаратуры уплотнения. В общем, он узнал кое-что из теории связи, я — про женские характеры, войну, театр… Хотелось поговорить еще. Евгений Иосифович высказался в том смысле, что мы обязательно продолжим беседу на занятиях по мастерству, после вступительных экзаменов. Там же обсудим мои рассказы, присланные на творческий конкурс. Я сомневался, поскольку следующий, пятый экзамен был по моему «любимому» русскому языку. Он ведь для меня почти иностранный. Все предметы в школе изучал на украинском.

— Ничего, — сказал мастер, выслушав мои доводы, — главное, не провалите экзамен.

Великий сценарист даже не представлял себе, как невероятно трудно это сделать.

Непререкаемым авторитетом в русском языке для меня всегда оставался классик советской литературы Алексей Толстой. Говорят, иногда он выскакивал из своего рабочего кабинета в гостиную и, поправляя взъерошенные волосы, громко кричал домочадцам: «Ребята, как правильно, вокзал или вакзал?» «Конечно вокзал», — пугаясь, отвечали родственники. Алексей Николаевич бежал обратно в кабинет и лихорадочно продолжал роман: «Вогзал был пуст…»

Учебник по русскому я не брал в руки лет десять.

На вступительные экзамены приехал не готовясь из при- тундровых лесов, чтобы развеяться и поглядеть столицу. Я не то чтобы не знал чего-то. Я не в состоянии был придумать ни одного вопроса, на который мог бы ответить более- менее внятно.

Как оказалось, я себя недооценивал. Был такой вопрос. Был.

На экзамен по русскому языку и литературе пришел пораньше (не сдал — и весь день свободен). Захожу. Называю свою фамилию, продвигаюсь к столу, за которым расположились солидные преподаватели. Подаю экзаменационный листок.

— Прекрасно, прекрасно, — говорит старший экзаменатор, — вы уже сдали четыре экзамена на «отлично». «Отлично» вы получили вчера на собеседовании с Евгением Иосифовичем. Прекрасно.

Под эти похвальные возгласы два экзаменатора поднялись и вышли из аудитории.

— Ну-с, молодой человек, тяните счастливый билетик.

— Сомневаюсь, что есть такой в принципе, — честно говорю я и беру самый близкий ко мне листочек. Он как-то явно отделился от аккуратно разложенных бумажек.

— Так. Хорошо, — подбадривает экзаменатор.

— Билет номер двадцать один, — говорю, — пойду готовиться.

— А мне кажется, что вы можете ответить на этот билет без подготовки.

— Без подготовки не смогу.

— А вы попробуйте.

— И пробовать нечего.

— Если без подготовки ответите на первый вопрос, ставлю «пять». От второго — освобождаетесь. Согласны?

— Согласен.

Сажусь перед преподавателем, читаю вопрос: «Звуки и буквы в русском языке».

— Можно подумать? — спрашиваю. — Надо сосредоточиться.

— У вас нет времени, — отвечает экзаменатор. — Мы же договорились, ну…

— Звуки — это то, — неуверенно начинаю я.

— Что?

— То…

— Вы, наверное, хотите сказать, то, что мы, что? Слы…

— …шим, — заканчиваю я.

— Верно. А буквы это то, что мы пи…

— …шим.

— Правильно, но лучше говорить…шем. Пишем… Как-то вы неуверенно держитесь. Ставлю вам четверку.