Влада, не дожидаясь пока тело колдуна упадет на настил, перелетела к нему с их тонущего островка и наткнулась на его невидящий взгляд. Слезы навернулись на глаза. Поймалась за его руку, открыла было рот, но промолчала, боясь сорваться на рыдания. Но Радогор и без этого понял ее и, погладив, как малое дитя, по голове, успокоил.

-Это пройдет, Лада, скорее, чем мы доберемся до края болота.

И поймал на руки, прыгнувшую к ним кикимору.

-Голову в мешок. Надо людям ее показать. Так им спокойнее будет. И Ратимиру с ребятами. А тело на мох и в огонь. Только, тетушка, проследи, чтобы целиком, без остатка сгорел. Ты же не захочешь, чтобы сосед снова к тебе вернулся?

-Не -   е хо – чу… -Берегиня даже заикаться начала, услышав, как ей показалось, нелепый вопрос Радогора. Бросила на него испуганный взгляд и замотала головой.

-Так и делай, как велю, чтобы не ожил.

И берегиня в который уже раз вздрогнула. Не говорит парень, режет, как его меч. Эвон, как взьярился. А с чего бы? Только и дела, что вздремнула чуточку.  И с колдуном этим? Вдруг и правда оживет, как есть, без головы? С головой не ведомо что творил, а без головы? Хотя кощуны и про такое говорят. Да и про самого Радогора того и гляди кощуны запоют.  Может, и про нее не забудут, помянут добрым словом. Во время у него под рукой оказалась.

Засуетилась, застучала сухими ногами по бревнам, за махала руками, приманивая плот.

Но если с другой стороны посмотреть, как на него сердиться? Не зря обругал, за дело! И даже не обругал, а так, сказал построже. Зато теперь, глядишь, и водяной вернется. Потянула Упыря с настила за ногу, да где там! Не голодал колдун проклятый. Мяса наростил, на трех добрых мужиков хватит. И голова его за ней глазищами неотрывно следит. Надо будет перед Радогором повиниться, если не забуду, за ворчливые слова.  Хотя берегиня я, или так себе? – Мысли в голове ползут одна за другой. – Парень умный, и так понимает, что не со зла ворчала, а для порядка.

-Подожди, тетушка. – Остановил ее голос Радогора. – Я сам. Ты его только в огонь направь и останови там.

Уверенно шагнул к обезглавленному телу, легко поднял на головой и перекинул на то, что осталось от их острова. И берегиня заметила, как глаза головы проводили тело  яростным взглядом. Не скрывая радости, плюнула в ее сторону.

-Вот и ворочай сейчас своими глазищам, если не хотел жить, как все люди живут. – И повернулась к Радогору. – И долго он так будет своими глазищами крутить, народ честной пугать?

-Как тело сгорит, так и глаза сами закроются. – Равнодушно отозвался Радогор. И снова притянул к себе княжну, которая, как и кикимора, с ужасом смотрела на голову Упыря и ловила на себе его ненавидящий взгляд.

-Не Свищ, Ладушка… У Свища бы ума на это не хватило. Он, Упырь погубил твоего батюшку, князя Гордича. И твою матушку. Их руками творил. И людей травил друг на друга, и смуту сеял. Злобу свою тешил.

Вывалил все, что оставалось в мешке, в воду и, подняв голову за волосы, бросил ее туда. Закрутил устье мешка ремешком и прошептал над ним заклятие, скрепляя узел оберегом.

-Радо, жутко рядом с ней. – Чуть слышно прошептала княжна. – Уж лучше и ее в огонь кинуть. Холодом от нее дует.

Радогор покачал головой.

-Нельзя в огонь. У людей сомнений не должно быть. Чтобы и память о нем исчезла. Иначе снова появится кто – нибудь, чтобы его именем народ мутить.

Взял в руки баклагу и поболтал над ухом. Бережно вылил остатки в ладонь и осторожно прополоскал сначала один глаз, потом другой. На глаза навернулись слезы, но резь, хоть и не прошла, но стала меньше. Показалось, что даже ночь перед ними отступила и появилась возможность. Хоть что – то различать.

Их островок к этому времени уже скрылся в огне, языки пламени лизнули мох, и весело затрещали, пожирая его и подбираясь к телу колдуна. Из мешка до их ушей долетел глухой, наполненный злобой, стон.

-Погоняй, тетушка, к берегу, пока сами не сгорели. – Устало попросил он. – А то пироги у матушки Копытихи остынут. Или без нас съедят.

Взгляд блуждал будто в густом тумане. С трудом различая неясные очертания вокруг.  Даже  пламя тонуло  и бесследно исчезало в этом тумане.

-Погоняй, тетушка. – Повторил он. И виновато улыбнулся. – Спать буду.

Повалился на сырые бревна и сразу же уснул.

-А куда погонять, не сказал. –Запоздало спохватилась кикимора, растерянно глядя по сторонам.

-Хоть из огня нас выыведи, а проснется, укажет. Кожа уже не терпит, как жжет. Скоро рваться будет. – Умоляюще попросила Влада, гладя мокрые, слипшиеся волосы Радогора.

-Хоть бы звездочка какая появилась. – Проворчала кикимора. – Уж я бы тогда враз угадала, куда править. И все то у вас через край льется. Ни какой рассудительности в голове. А я правь! А куда править?

Вихрь раскручивался над настилом, разбрасывая огонь по сторонам. Скрыл берегиню и приглушил ее ворчание. Настил качнулся и с места рванулся через огонь.

-И – эх! Выноси лошадушки!

Завыл, перерастая в резкий, оглушительный свист, упал на воду, и кикимора молодо сверкая глазами предстала перед княжной. Старое платьишко пузырем вздулось вокруг ее худого тела, подол разлетелся на ленточки.

-А не все еще перезабыла!. – Жизнерадостно прокричала она. – Некому было напомнить, а то я бы этого Упыря, соседушку своего, не тем будь помянут, сама бы на блины раскатала и пиявкам скормила. Им все равно чем брюхо наталкивать. Так не погодился рядом знающий человек.

Села рядом с княжной и с треском поскребла голову.

-Но если с другой стороны заглянуть, тоскливо будет здесь сейчас. Словом переброситься не с кем, а не то, что разругаться для душевного веселья. Да и дрягва пропала. То ли озеро, а то ли… И куда, спрашивается, мне сейчас на старости лет  из родных мест шагать?

Пригорюнилась, голову повесила.

-И все то у тебя, тетушка, не слава богу. – Возмутилась Влада. - И так не хорошо, и этак не ладно.

-А вот такая я с молоду уросливая. – Берегиня почувствовала себя виноватой. – Поэтому меня и люди, наверное, таким именем зовут. А нет, чтобы в душу поглубже заглянуть, на судьбу мою горькую посмотреть, так по другому бы запели. Я же ласковое слово от вас только и услышала. От других же одно слышу… кикимора болотная, и все тут.

И заинтересованно заглянула в лицо Радогора.

-Ты как думаешь, касатушка, не соврал он про пироги? Правда видел? Или так сказал. Чтобы меня успокоить?

-Проснется, сама и спроси.

-Когда он еще проснется! – Расстроилась кикимора.  – Эвон развалился. Спит и спит. Как сроду не сыпал. На таких коленках и голодом можно всю жизнь проспать. А я к той поре начисто вся изведусь.

Кикимора от досады сплюнула в воду, вскочила на ноги и бойко забегала по бревнам.

-И ночь не уходит, как за гору зацепилась. Так и висит чернее черного. Я таких ночей и не видела сроду. Аж мурашки по коже скачут. Всю истоптали.

Влада зримо представила тех мурашек, которые топают по твердой, как кора, коже берегини и, не удержавшись, улыбнулась.

-А тебе, хохотунья, только бы зубы скалить над голодным человеком. А нет, чтобы подумать своей головой,  не все сыты, тем, что один другого по голове ладошкой гладит. Есть и другие…

Но рассвет медленно, с ленцой поднимался над болотом. Тучи расступились и запоздало появился блеклый, ущербный месяц, высветив на водной глади чуть заметную дорожку. И берегиня оживилась, сразу забыв все свои огорчения.

-Пусть спит. – Сжалилась она. – Наломался за эти дни. – Сама такой была. Набегаюсь за день так, хоть колом буди, хоть из ведра воду лей, все равно не добудишься. Я теперь и без него одним махом догребу.  А уж на берегу пусть сам разбирается. Ты только, девка, держись покрепче. И его держи, чтобы с коленок не скатился.

Влада забеспокоилась, с тревогой глядя в задорное лицо кикиморы.

-Ты, тетушка, на месяц держи. Когда сюда шли, он у нас за спиной был

-Учи кого другого, а меня молода еще учить. – Строптиво огрызнулась берегиня, которую торопил, разом пробудившийся, голод. – Без сопливых склизко. Ну, залетные!