Но бэру не до нее. Плещется и скачет по ручью, гоняя головастиков и визжит от счастья. За брызгами самого не разглядишь.

Скинула портки и большую, не по росту, рубаху. И снова оглянулась. Тело скоро притерпелось к холодной воде, хотя покраснело и покрылось пупырышками. А она все сидела и сидела в ручье, поливая себя водой из ладоней, смывая грязь с тела.

Скоро  от холода зубы застучали и пальцы на ногах стянуло. Оглянулась, посмотрела на бэра и поднялась на ноги. Наклонилась, зачерпнула воду  горстью, окатилась в последний раз и засмеялась.

И все – то он знает, этот юный волхв, с грозным именем. И правда, не грязь с тела, неволю с себя смывала.  А сам, поди стоит, затаившись в кустах, как все парни делают, и разглядывает ее своими серыми, холодными, как этот ручей, глазами.

А хоть бы и смотрел?

Не горбата, не кривонога. Спина прямая, шея высокая. А стан тонкий и бедра широкие.  И грудь томится, наливаясь неясной тяжестью под ее руками.

Но не будет смотреть на девичью красу.  Прям, как батюшкин меч. И совестлив. Не станет девку смущать бесстыдным взглядом.

Вздохнула и выскочила на берег. Натянула на мокрое тело мужское платье. От холода в дрожь бросает. Волнами по телу катятся. И зубы стучат.

-Ягодка! – Робко позвала она.

Бэр с явным нежеланием оторвался от своего веселого занятия, поднял голову и с недоумением посмотрел на нее. Потом встряхнулся, промочив ее до нитки и нехотя вышел из ручья.

-Выведи меня, Ягодка…

И вцепилась рукой в шерсть на толстом загривке.

Радогор их поджидал на краю поляны с дубом. И пахло от него родниковой водой и пахучими травами. А по влажным еще волосам Влада догадалась, что и он ходил к ручью. Только туда, за дальний поворот. С удовольствием посмотрел на ее чистое, раскрасневшееся лицо, в лучистые счастливые глаза и поманил ее взглядом.

-Смотри на руку, княжна.

И медленно повел раскрытой ладонью перед ее лицом.

Взгляд затуманился, земля поплыла у нее из – под ног Почувствовала, как подхватила ее разом ослабевшее тело, его рука. И услышала далекий, еле слышный голос.

-Унеси ручей печали, утопи беду.

А все беды и невзгоды уплыви  к врагу.

Легко щелкнул ладонью по лбу повыше бровей и улыбнулся в широко раскрытые глаза.

-Теперь легче стало, княжна?

А и не понять сразу, легче ли.

Тело легкое, послушное. Как бы свое, а как бы и нет. А видится все по иному. И лес, и Ягодка. И вран на макушка отца – дуба. Только Радогор все тот же.

Уловил ее сомнения и вспыхнул.

-Прости, княжна. Должно быть поторопился. Идешь счастливая, глаза светятся. Самое время порчу снять, думал… Должно быть не угадал со временем.

Заурчал сердитым бэром. Ягодка снова к ручью утащился.

У княжны зубы чакают. И, скинув подкольчужник, закутал княжну в него, чуть не до пят хватило. Владе и руки в рукава вдевать не надо. Смотрит на парня сквозь ресницы, наклонив голову. Так, чтобы ее взгляда не заметил. Под гладкой чистой кожей бугры перекатываются. Грудь и живот будто в пластинчатый доспех закованы. И травами пахнет.

Догадалась о чем думает, и сама вытянула навстречу ему руки, позволяя себя взять. Обняла за шею обоими руками и прижалась щекой к плечу. Губы сами коснулись его шеи. Как крутым кипятком опалило. Затихла на его руках, вдыхая неясный волнующий запах сильного молодого мужского тела.

«Совсем всякий стыд потеряла, проклятущая девка! – Выругала она себя. – Сама к парню на руки забралась. Уж то-то потаскала бы ее, срамницу, матушка за волосы. А потом еще и батюшка поясным ремнем отвозил по толстым холкам, чтобы в другой раз неповадно было».

Вспомнила про батюшку, всхлипнула и еще теснее вжалась в просторное плечо. Вспомнила, а прежней горечи нет. Слеза есть. А горечь вроде и улеглась.

-Взгрустнулось, княжна?

Приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не заметил ли чего? Не угадал ли ее губ на своей шее? А и угадал, не скажет. Несет легко. Не покраснел, не запыхался. Даже не взмок. На землю опустил у самого дуба. И тут же нырнул в лаз.

-Здесь подожди…

Но княжна ждать не захотела. И спустилась за ним следом.

Радогор что – то искал в своем мешке. А найдя, протянул на ладони корешки.

-Разгрызи. От этих корешков у человека душа успокаивается. И в сон клонит. А во сне все плохое забывается. Но сначала тебе поесть надо. Думал, что сегодня, ближе к вечеру и выйдем, как жар дневной спадет, а раз так, еще поживем. На день раньше придем или на день позже, кто осудит?

Говорил, а руки ловко нарезали хлеб и мясо.

Влада смотрела на его руки, а взгляд помимо воли тянулся к его телу. Ах девка, девка!

Неохотно вылезла из подкольчужника и протянула Радогору.

-Оденься, прохладно здесь, Радогор.

Радогор, никогла бы не подумала, густо покраснел.

-Прости, княжна, что наготой оскорбил.

Оскорбил ли? Все бы глядела и не нагляделась. И отвела взгляд в сторону, чтобы не выдать смущения.

-Поживем еще день – два здесь, пока не окрепнешь.

В их убежище под дубом после этих слов вроде светлее сразу стало. Обрадовалась, но виду не показала. Известно, коли девка не захочет, то и на кривой козе ее не объедешь. Но и корешки послушно сжевала, и хлебом с мясом закусила, любо – дорого посмотреть.

-Только ночь и прожили здесь…

Сказала, а к чему?

Радогор так и замер с куском хлеба в руке.

-Это здесь. А там наверху? У древа свой счет времени.  княжна. В беспамятстве ты была. Только ночь и помнишь. – Заглянул в ее глаза. И попросил. – Смотри в ладонь, княжна.

Подняла на него взгляд уже без боязни. Но ладонями в шуйцу вцепилась.

-Владой зови, не княжной, Радогор. – Глаза уже слипаются. Батюшка Ладой кликал, Ладушкой.

-Ну, так и ты меня не Радогором, Радком называй. Радогором меня волхв, старый Вран назвал, а так Ольхом нарекли. Вран же сказал, Ольх не для воина имя. Усы еще не отрастут, а ты из сечи со щитом придешь. А и не угадал дедко.

Сон наваливается все сильнее и сильнее. Глаза впору перстами раздирать

-Опоздал я с сечей.  Сколько дней за ними крался, подстерегал, пока не догнал. А что Ольхом матушка назвала, так и не помнит никто. Радогор и Радогор…

-Это я Лада. – Сквозь сон бормочет она. – А ты всегда Радогором будешь для меня. И для остальных тоже.

Ладонь перед лицом медленно скользит. А серые глаза прямо в душу смотрят, холодно и ясно.

-Спи, княжна Влада. И пусть приснится тебе сегодня вещий сон. Хоть и не та ночь сегодня, но сон придет.

Бережно взял ее на руки, чтобы сон не потревожить, перенес в дальний угол и мягко опустил на, застеленную холстиной, траву. И попробовал отнять свою руку. Но где там! Руки не выдрать, не то, что отнять. Так и пришлось сидеть сиднем около нее. Так и уснул, успокаивая себя тем, что сон впрок запасать надо.

Как сказал, так и сбылось.

Пришел сон.

Поначалу и разобрать не могла.

Ветер гонит тучи над черным лесом. А те тучи цвета необычного. Рыжие и черным дымом, вроде бы, битые. Катятся тучи над лесом, над черной рекой. А река! Глазом от берега до берега не достать, не дотянуться. Клубятся тучи, громом грохочут. А из туч молнии потоками льются. И уж дальний лес горит. И пламя скачет по верху… внизу же под тучами люди. И не просто люди. Воины!  И столько, сколько ни Владе, ни даже, батюшке видеть не приходилось.

Звенит стальная бронь. Копья в небо уставились. Кони храпят, страшась грома и спасаясь от молний. А воины идут и идут. И конца, края им нет.

Впереди же, за пылающим лесом, за рыжими тучами детинец. Стены, если от земли смотреть, шапка с головы свалится. Башни наугольные прямо в небосвод уперлись, как скалы над людьми нависли. И все из камня складено. Вдоль стены, вокруг детинца вода плещется черная, а в ней огонь полыхает заревом. И черной же сажей землю осыпает.

На стене Радогор стоит. Короткая, ладно стриженая бородка пушится. Волосы до плеч, ремешком стянуты. В руке знакомый роговый лук и рукоять меча над плечом глазами странного зверя окрест взирает. Рядом с ним женщина в стальном, серебром сверкающем,  доспехе.