Время тянулось томительно. А скоро ей начало казаться, что оно совсем остановилось. И лес застыл. Будто онемев. И птицы замолчали. И только сварливые сороки трещали без умолку в той стороне, где исчез Радогоро. Но вскоре и они замолчали. И звенящая, пугающая тишина обрушилась на нее, до боли сдавив виски.

А лес, вдруг, ожил. Заголосили птицы, стараясь перекричать сорочьи голоса. Коротко, но сурово рыкнул бэр. Но не Ягодка. Его голос она научилась отличать от многих. А в птичьем разноголосье почему – то запуталось лошадинное ржание, хотя их кони терпеливо стояли, переминаясь с ноги на ногу, за спиной. И людские яростные крики. Но это длилось всего лишь миг. Во всяком случае ей так показалось. И лес затих. И только сороки все ни как не хотели успокоиться. Не раз и не два она порывалась броситься за ним следом. Но что – то удерживало ее на месте. Но не страх перед его гневом, в который она к тому же не верила. А вскоре, после того, как все смолкло, появился и он сам. Спокойный и сосредоточенный, словно ходил на лесную прогулку. Только тул был на половину пуст. А на лице и одежде еще свежая кровь. Поняла, что те к кому он так спешил, подпустили его слишком близко. Или сами торопились навстречу смерти. И Радогору пришлось сечь их мечами.

Принял поводья из ее рук

-На огонек торопились. – Хмуро ответил он на ее немой вопрос. – Боялись опоздать.

-Ну, не опоздали же? – Рассудительно заяявила она. И потянулась к нему, чтобы вытереть кровь на лице. – И так бы дождались.

-Охота пуще неволи. – Проворчал он и отвел ее руки. – Само отсохнет.

Но ждать, когда кровь засохнет и отпадет, не стал. Провел ладонью по лицу, пригладил волосы и будто из лесного ручья умылся.

-За кромкой леса, думаю, наш ярл развернулся во всю ширь. Скот разбегается, люди каждую ночь пропадают.

-Ты же говорил, что для живых они не вреднее тумана. – Удивилась она. – Не украсть, не покараулить.

-Так это для нас они туман. – На лице Ралогора появилась кривая улыбка. – А они перепугались. Когда же не только скот убегать начал, люди стали пропадать и вовсе головы от страха потеряли. Но поначалу старались отпугнуть их. Костры по ночам палили. Волхвы, которых они шаманами зовут, заклятиями их останавливали. А когда не вышло, целыми родами стали сниматься и уходить. Вожди их и уговороми пытались удержать, и смертью карали… не помогло. Эти же не захотели место бросать. Решили в лесу отсидеться. Сбились в три сотни, семьи, скарб на возы побросали и заняли пустующие городища. Первое время с опаской жили, по сторонам оглядываться боялись, в пол – глаза спали. А когда поняли, что вокруг пусто и кроме зверя лесного опасаться им не кого, страх потеряли. С голода не пухнут, зверья полно, скоту, хотя лес и не поле, раздолье. Трава по конское брюхо, нога вязнет. И злой морок за кромкой леса остался. И потянулись всем народом за полдень.

В голосе чувствовалась горечь. Оно и понятно.

Ехал по родным местам, где не раз с луком и рогатиной хаживал. Сердце от этого колотилось шумно, неистово. Даже бэр разволновался и исчез, не заметно удрав от них.

Лада, хорошо понимая его чувства, не лезла к нему с вопросами. И даже отстала на пару саженей, чтобы дать ему побыть одному. Но молчание не затянулось. Радогор сам натянул повод, останавливая коня и повернулся к ней.

-Там… - Показал он рукой, поднимаясь в седле. – Начинается поле. Если выехать с рассветом, к полудню как раз доедем.

Влада запоздало повернулась вслед за его рукой, но он уже махнул в другую сторону.

-А в этой стороне городище бэрьего рода. – Сказал он, стараясь спрятать за равнодушием, боль утраты. И, подумав, поправился. – Было…

-А где…

Но Радогор предупредил ее вопрос.

-Жилище старого волхва? К нему идем.

И снова навис над конской, крутой шеей, холодной, каменной глыбой, лишь изредка бросая быстрые взгляды по сторонам. Ехал, и казалось ему, что лес шумит, приветствуя его. И он сам, склонял голову перед ним, шепча неслышно.

-Здравствуй, лес – отец на долгие века. И тебе здравствовать тетушка сосна. По здорову ли сестрицы осинки?

И сосна в ответ ворочает тяжелыми темно – зелеными лапами. И осинки чуть слышно шелестят багровеющими листьями, стараясь дотянуться хрупкими ветками до лица.

Перекинул ногу через шею коня и выскользнул из седла, мягко ступив на землю.

-Держись моего следа, Лада. – Не приказал, попросил он. И требовательно рыкнул, подзывая бэра.

Только головой в ответ успела мотнуть, а его уж нет. Как уж или болотная черная змея  скользнул в траву и исчез. И попробуй угадать его след, когда ни одна травинка не шевельнулась. Не зря говорят, что худо будет тому, кто раззадорит бэра. Бэр первым не кинется. Умен и осторожен. Но обиду будет помнить до той поры, пока сторицей не воздаст. Будет кружить рядом, ходить по следу, выкарауливать в засаде, чтобы завершить охоту одним стремительным броском, одним ударом страшной лапы.

Хоть и говорят люди, что дух свободы поселился в волчьем теле, но ошибаются они. Волка держит стая, ее законы. А какая же это свобода, когда денно и ночно на клыки соседа оглядываться надобно и голосу вожака внимать? Только бэр свободен по настоящему и единственное, чему подчиняется, так это голосу своего разума.

Так и Радогор. Ни кто ему не нужен на его охотничьей тропе. Не вожди, не вои. Меч и лук со стрелами! Остальное только мешает. Заставляет озираться, беречься и хранить чужую жизнь.

Едет, а куда едет и сама не знает. Радогоров жеребец дико выкатает черный дурной глаз, гневно трясет головой и всхрапывает, раздувая чуткие ноздри. А лес снова притих. Даже грластые сварливые сороки помалкивают.

Радогор появился неожиданно, чему она уже не удивлялась. Выкинулся из травы и, как ни в чем не бывало, перехватил повод.

-Уцелело Враново жилье. – Будничным голосом объявил он. – Даже истукан его стоит, как поставил. Правда, мечом иссечен и стрелами истыкан.

-И не побоялись? – Испуганно ахнула она. – Грех же! И бога не испугались? А бога разве можно гневить?

Радогор усмехнулся. Но усмешка получилась кривой. И не доброй. Даже самой Владе стало холодно от этой улыбки.

-У них свои боги. Что им чужих бояться? А зря! – Улыбка стало злой, мстительной. – Могли бы побояться, коли ум есть.

-Где его, я про ум говорю, на всех наберешься? – Сказала Влада, поеживаясь от его слов.

Жилище волхва открылось ей неожиданно. Не было. Не было и словно с дерева сорвалось. Упало на землю и утонуло в густой траве, показывая только гладкую маковку истукана да его почерневший, иссеченный мечами и истыканный стрелами, грозный лик. Поднялась на стременах, оглядывая пристанище волхва. Трава перед жильем меж корней древнего дерева утоптана. Кто – то для себя облюбовал, догадалась она. Или наездами навещал.

-Уже нет! – Пробился в сознание голос Радогора.

Услышала и не удивилась. Оглянулась по сторонам и взгляд сразу наткнулся на дорожку примятой травы, в конце которой темнели порыжевшие стоптанные сапоги.

-Убегал… - Скупо пояснил Радогор. – Не успел убрать. А их лошади дальше, на поляне пасутся.

Снял ее с Буланки и проворчал.

-В жилье не зайти, загадили. В хлеву чище.

Влада не слушала его. Жадно разглядывала тесную полянку и таинственное жилье, в котором вырос Радогор.

-Другое было. Под крышей. Это позднее устроили. – Сказал Радогор, поняв ее взгляд. – Весь огород затоптали, хуже свиней. 

Нырнул в тесный лаз и крикнул из темноты.

-Подожди там, Лада. Я скоро.

Но не появлялся долго. Влада уже сама собралась спуститься к нему, когда из лаза появилась его голова.

-Принимай…

В руках он держал, как березовые поленья, свитки и тонкие, струганные и потемневшие от времени, дощечки. Исчез и появлился с глинянными, величиной не больше ладони, плитками. 

-Дедко Вран все свое богатство в захоронке тайной держал. – По прежнему хмуро проговорил он. – Память людская здесь хранится. Все за этими резами и чертами, а по иному сказать, рунами… Заклятия страшные, заговоры, наговоры. Как лечить и как увечить исправней. Из многих земель их вез старый волхв. Не одного народа память в них хранится.