И разревелась, прижавшись к его плечу.

Радогор растерялся. Успокаивал, глядя по голове и по плечам, как маленькую.

-Не присушивал, Ладушка, потому, что сам присох. Ты еще на лодии была, а я уже знал, что моя ты. Сама Макошь наши нити переплела и мне в ухо шепнула, «Иди».

Лада всхлипнула, глотая слезы и возразила.

-Я всегда знала. Тебя во сне каждую ночь видела, Ладо мой, и только ждала, когда придешь.

И в седло ее уже посадил, а все твердила.

-Пешком, босая по острым камням за тобой пойду, через огонь побегу. И не охну, не крикну.

Вложил поводья в руки и улыбнулся.

-Не надо по камням. На руках унесу.

Но о трактире больше не заговаривал. Даже тогда, когда угодили под проливной холодный дождь. Смотрел, как катятся струйки дождя по ее лицу. Стекают за ворот подкольчужника и не раз порывался что – то сказать, но так и не сказал, ожидая, что она первая заговорит. Но и она молчала. А дождь хлестал все сильнее и сильнее, а к вечеру еще и ветер поднялся. И бросал потоки ледяной воды прямо в лицо.  Ночь коротали, прижавшись друг к другу под развесистыми сосновыми лапами.

-Надо было тебя послушать, Лада, и мимо ольхи ехать. – Сказал он утром, глядя на ее мокрое лицо. – Озябла? Пройдет дождь, разведем костер, обогреемся.

Но и днем дождь не прекратился. Стеной встал у них на пути. Руку вытяни, палец не увидишь.

Дорога вывернула к реке, открыв, обнесенное тыном, городище. И Радогор, даже не посмотрев в сторону продрогшей княжны, решительно направил своего жеребца по склону вниз, к нему. Ноги лошади скользили по раскисшей земли, она пугливо всхрапывала, норовя сесть на круп, и косила на него глазом.

Ворота в город были еще открыты. Страж, выглянув, бросил на них злой взгляд, и вышел, поеживаясь, навстречу.

-Кто? Зачем?

-Постоялый двор есть? – Спросил, не ответив, Радогор и бросил ему серебряную денежку.

-Вниз, к реке держи. Не проедешь. – Проворчал страж. – Еще одну. С головы по деньге.

Взгляд его, пока рука с серебром тянулась к кошелю, заметил княжескую гривну на груди Радогора и в глазах появилось сожаление. Гости не из простых, можно было въездного вдвое запросить. Но промолчал, отступил в сторону, пропуская и скрылся под досщатым навесом.

Город показался им  неказистым и на редкость несуразным. Утонул в грязи, разбросав в беспорядке домики и домишки. Дорога спустилась вниз и уткнулась в покосившееся строение. Плотно окруженное грудами мусора. Через не плотно закрытые двери до них донеслись голоса, прерываемые  с завидным постоянством молодецким пьяными криками. Остановились у коновязи с десятком привязанных лошадей. Здесь же в беспорядке, задрав оглобли к небу, мокли телеги.

По скрипучим ступеням поднялись на крыльцо. Радогор толкнул двери и первым шагнул в трактир. Спертый, тяжелый от мокрой одежды, ядреного пота, закисших отходов и перегара, воздух ударил в ноздри, заставив поморщиться. Низкий, почерневший от копоти и испарений, потолок, два десятка длинных столов с такими же лавками да очаг составляли все убранство трактира. И гости, в большинстве своем, были загнаны  за эти стены по той же причине, что и они. По одну сторону от дверей нашли себе место десяток, а может чуть больше, селян, по другую, ближе к очагу развеселая кампания. Не похожая на селян, но и на воев тоже. Дюжими голосами горланили залихватскую песню, вторя ей ударами кулаков в столешницу. И вкладывали в песню  столько силы, что, казалось, еще одна такая песня и стол развалится. Лица красные. И не поймешь сразу от вина ли или от того усердия, которое вкладывали они в пение. Волосы слиплись от пота, бороды вымокли в вине.

Покосились на звук скрипнувших дверей, но Радогора, казалось, не заметили, зато Владу окинули оценивающим взглядом.

-Радо, уж лучше в лесу, чем здесь. – Шепнула она ему, скрывшись за его спиной. – Тут и пес к утру околеет.

-Ба! Поляница!

Радогор широкими шагами шел к очагу, по пути выдернув лавку. Поравнялся с крикуном и зажав его голову в ладони, добродушно попросил.

-Отвернись, ослепнешь.

И вернул голову в то положение, в котором она была прежде.

-Садись, Лада, обсушись. – И оглянулся по сторонам в поисках трактирщика. – Хозяин!

Тот не большой опыт общения с трактирщиками, который он приобрел в обществе Смура и Ратимира, позволял ему чувствовать себя спокойно и уверенно. И он добавив голосу железа, повторил. – Хозяин!

Где – то на поверхе  простуженно заскрипели половицы послышались тяжелые шаги и на лестнице появился грузный, угрюмого вида, мужик с нечесаной головой и взлохмаченной бородой.

-Комнату и ужин!

Крепкий голос, могучие плечи, пара мечей за спиной заставили хозяина из осторожности отступить по лестнице на пару ступенек вверх.

-Комнат нет, а ужин если изволите подождать…

Взгляд Радогора застыл, налился стужей и остановился на переносице хозяина.

-Комнату и ужин. И вели затопить печь, чтобы мы смогли просушить одежду. И поторопись. Я не люблю ждать!

Хотел еще пару слов добавить для ясности, но не успел.

За спиной раздался гневный голос княжны, дикий мужской вопль и отчаянная ругань.

Обернулся. Тот, кому он только, что посоветовал отвернуться и смотреть в другую сторону, сидел с бледным лицом и неестественно вывернутой рукой, а боевой нож Влады застыл на его шее под бородой. Его друзья повскакивали с лавок и схватились за ножи.

Покачал головой, с удовлетворением отметив, что его уроки не пропали даром и Влада все проделала наилучшим образом. И с полным равнодушием посоветовал.

-Зарежь его, моя княжна. Не мучай… Пожалей парня. Все равно до весны не доживет. А завтра со старшины я потребую виру за твою обиду. А за одно и с этого недотепы, глаза которого не видят княжескую гривну.

Влада помедлила, словно раздумывая над тем, воспользоваться ли советом Радогора и зарезать бедалагу или дать ему пострадать в ожидании скорой кончины и с большой неохотой вернула нож в ножны. И тихо, но угрожающе прошипела.

-Один крик, один громкий голос и я вернусь…

-Ну и зря. – В голосе Радогора сквозило явное осуждение. - Я бы пожалел. Зарезал. Хоть и скотина, а человек. Если на двух ногах ходит.

От подобной неслыханной жалости, собутыльники несчастного попятились и робко вернулись на свои места. И поспешили успокоить мелкую дрожь парой – тройкой кружек вина.

-Ключ! – Теряя терпение, рявкнул Радогор. – И ужин.

 И, не дожидаясь ни того, ни другого, начал подниматься по лестнице к хозяину. Хозяин, ожидая неприятностей, попятился, и пятился до тех пор, пока не уперся внушительным задом в двери. И толкнул их тем же местом.

-Сейчас, мой господин. Разве только немного обождать придется, пока я выкину все это.

И принялся выбрасывать из комнаты узлы какого то незадачливого постояльца. Лада заглянула через плечо Радогора в комнату и ужаснулась.

-Вели жене, или кто там у тебя есть, вымыть все и застелить чистым. Я в этой грязи жить не буду.

Радогор бросил хозяину несколько монет и тот, с ловкостью базарного скомороха, поймав их на лету, с той же ловкостью спрятал в складках одежды.

-У коновязи наши лошади. Укрой под крышу и засыпь зерна. И поторопись, дружище. Я человек терпеливый и скандалов не люблю. А княжна, ты сам видел… - И хитро подмигнул ей глазом. – Мы же пока у очага погреемся.

Спустились в трактир. При их появлении голоса и впрямь стихли.  И только выпивохи буравили их яростными взглядами.

Не обращая на них внимания, схватка, выигранная у нахального обидчика, придала уверенности Владе, села на лавку и вытянула ноги к очагу. Радогор, скрестив руки на  груди, встал рядом. Взгляд наткнулся, страдальчески изуродованное болью, лицо мужика и, наполненные животным страхом, глаза.

-Эй, ты! – Позвал он. – Подойди ко мне.

Мужик дернулся, как от удара палкой, и сжался.

-Подойди!

Что – то было в его голосе, что мужик против своей воли, поднялся с лавки и потащился к нему, придерживая покалеченную руку и на каждом шагу оглядываясь на собутыльников.