Во всяком случае, она считала их куропатками: ей не хотелось даже гадать, что это были за птички.

От запаха жира у нее свело желудок. Не улучшала самочувствия и гнетущая тишина, повисшая в зале.

Помещение, где проходил свадебный ужин, было заполнено людьми, и тишина нарушалась лишь случайным звоном лезвия ножа о металлическое блюдо, плеском наливаемого в кубки вина или тихими просьбами передать соль. Самым громким звуком было потрескивание дров в очаге за ее спиной — тепло шло только оттуда.

Селина и ее муж — она даже мысленно не хотела произносить это слово — сидели рядом на возвышении. Уже несколько часов они молчали. Гастон расположился в большом резном кресле и, наклонясь над столом, жадно поглощал приносимую слугами еду. Лишь изредка он поглядывал на жену поверх края массивного серебряного кубка.

Она же почти не отрывала глаз от своей необычной тарелки, обдумывая слова короля, сказанные им перед отъездом. Его величество отправился в Париж, лишь слегка перекусив. На прощание он в последний раз предупредил новобрачных: если один из них нанесет вред другому, «все владения виновного будут отняты».

Селина не совсем поняла смысл, но предупреждение звучало очень грозно. Не наносить вреда?

Она украдкой бросила взгляд на Гастона.

Ловко орудуя ножом и руками, он расправлялся с куропаткой, разрывая ее на куски.

Она содрогнулась. Ведь он действительно может сделать с ней что угодно. Еще недавно Селина даже не задумывалась над этим, но теперь уверенные движения Гастона, отблески огня на лезвии клинка, вонзавшегося в тушку птицы, приводили ее в трепет и заставляли сомневаться: в здравом ли уме дала она согласие на этот брак?

Но теперь уже поздно жалеть.

Cs трудом проглотив кусок, Селина украдкой оглядела людей, сидевших за длинными столами. Для еды они пользовались только ножами, время от времени вытирая руки о скатерть: вилки, видимо, еще не изобрели. Между столами бегали огромные, похожие на волков собаки, рыча над кусками мяса, костями и прочими объедками, брошенными на покрытый соломой пол.

Рычание собак, слюна, капавшая с клыков, окончательно отбили у Селины аппетит. Она отломила кусочек хлеба, служившего блюдом, и большим и указательным пальцами вылепила из него маленький кубик. Сидя за столом и почти не прикасаясь к еде, она ловила украдкой бросаемые на нее взгляды и произносимые шепотом фразы. Казалось, она была в центре внимания одетых в бархат гостей.

Присутствующие обсуждали ее необычно высокий рост, странный выговор, запинки в произнесении брачных обетов во время церемонии, ее поведение, совсем не подобающее, по их мнению, монашке. Другие участники ужина оправдывали ее, многозначительно кивая и повторяя всего одно слово: «Арагон».

Где бы ни находился этот загадочный Арагон, для этих людей он был далек и незнаком, как, скажем, для нее остров Борнео.

Она не могла избавиться от впечатления, что жуткая еда, которой ее потчевали, как и неудобное ветхое платье, в которое она была одета, тоже была знаком недружелюбия.

Селина почувствовала, как в уголках глаз скапливается горячая влага. Что, если она застрянет здесь надолго? Если не сможет вовремя попасть домой?

А если вообще не вернется?

Боже, она готова была отдать все, только чтобы снова услышать обращенное к ней мамино «дорогая, дорогая», чтобы Джекки снова дразнила ее, а родители читали нотации по поводу ее легкомыслия! Увидит ли она их когда-нибудь? Они, должно быть, страшно обеспокоены ее внезапным исчезновением. Сейчас, наверное, в ее поисках принимают участие ЦРУ, ФБР, Интерпол и французская Сюрте.

Но ни одному, даже самому лучшему в мире, сыщику не найти ее. Кроме как от себя самой, ей неоткуда ждать помощи.

Несколько раз моргнув, Селина загнала слезы внутрь. Нельзя позволять себе расстраиваться. Необходимо сосредоточиться на одном — на поисках способа вырваться отсюда. Это будет соревнование со временем. А она понятия не имела, сколько его у нее остается. Через сколько дней или недель злополучный осколок пули проткнет артерию, лишив ее жизни?.. Но она знала, что часы пущены.

— Наш праздничный ужин не доставляет вам удовольствия, моя дражайшая супруга?

Вздрогнув от неожиданности, Селина выронила кусочек хлеба, который вертела в руках, и настороженно взглянула на Гастона.

— Я не привыкла к такой… к такой пище, — пролепетала она.

Он еще раз вонзил нож в маленькую куропатку, и, подцепив кончиком кусок мяса, отправил его в рот.

— А в Арагонском монастыре вам доводилось вкушать более изысканные блюда? — спросил он, скептически подняв бровь и не переставая жевать.

Она медлила с ответом, подозревая, что вряд ли монастырское меню отличается от этого в лучшую сторону, и стараясь угадать, какой ответ устроил бы Гастона.

— О нет, — наконец произнесла она. — Я не это имела в виду. — Хотя Селина играла свою роль всего несколько часов, она уже устала притворяться Кристианой, все время находиться настороже, постоянно думать, что сказала и как поступила бы женщина, оказавшаяся ее двойником. — Просто нас кормили… другими вещами, не такими, как здесь.

Гастон наполнил свой кубок из стоявшего рядом кувшина.

— Так вы уже успели соскучиться по дому? Мне казалось, что такая прожженная девица была бы рада сменить суровую обстановку нищей обители на жизнь в замке?

— Я бы хотела просить вас воздержаться от подобных выражений в мой адрес. Я действительно скучаю по дому, — не без колкости ответила Селина. Переведя дыхание, она добавила: — Что касается моей бедности, то смею вас уверить, что мой отец — один из самых известных и богатых кардиохирургов в мире, и он летает…

— Ваш отец летает?! — Гастон расхохотался так громко, что едва не поперхнулся вином. — Миледи, ваш отец умер несколько лет назад, не имея за душой даже жалкого су. И я никогда не слышал, чтобы у него были крылья.

Селина закусила губу. Следует быть осторожнее и не давать волю своей гордости: если ей не удастся сохранить полное самообладание и держать язык за зубами, то не успеет она оглянуться, как окажется в ближайшем приюте для душевнобольных. Она постарается перевоплотиться, постарается стать настоящей Кристианой — скромной, невинной девушкой, проведшей всю жизнь за стенами монастыря.

— Я не… Я хотела сказать…

— Если вы унаследовали его дар летать, — сухо сказал Гастон, откидываясь в кресле, — то я мечтал бы, чтобы вы улетели из моей жизни навсегда.

Селина почувствовала себя неловко под пристальными взглядами гостей, которые ловили каждое слово их разговора.

— Поверьте, месье, я тоже этого желаю. Я ничего не хочу так, как вернуться домой. К сожалению, мы оказались привязаны друг к другу.

Гастон наклонился вперед, поставил на стол кубок и удивленно посмотрел на нее блестящими глазами:

— Если вы говорите серьезно, то нам нет нужды оставаться «привязанными» один к другому. Вам достаточно предстать перед королем и разоблачить истинные планы Туреля. Менее чем через месяц вы уже будете дома.

— Мне нечего сказать королю, — вздохнула Селина. — И совсем не по той причине, о которой вы думаете. Поверьте, если бы у меня была хоть малейшая возможность, я, не медля ни секунды, освободила бы вас от себя. И это правда. Я не участвую ни в каких заговорах против вас.

— Нет? Возможно, я был к вам несправедлив, миледи. Вы оказались замешаны в нем против вашего желания?

Селина посмотрела ему прямо в лицо, которое сейчас находилось всего в нескольких дюймах. Его взгляд смягчился и был полон надежды. Она невольно затрепетала, хотя прекрасно знала, как мало можно доверять этому человеку.

— В некотором роде — да.

— Тогда, если вам не хочется здесь оставаться, — улыбнулся он, — не поможете ли мне получить развод?

Селина уже открыла рот, чтобы ответить согласием, но вовремя спохватилась. Ведь он выкинет ее отсюда, и она останется одна-одинешенька в этом совершенно неведомом мире. Пока ее единственной защитой был Гастон.