Инез слышала, как Жанет говорила со слугой внутри бунгало. «Я сказала — кокосовое молоко, — повторяла Жанет. — Не козье молоко. Мне кажется, вы подумали, что я сказала — козье. Мне кажется, вы меня не поняли».

Инез не пошевелилась.

«Кто эта Фрэнсис?» — спросил Джек Ловетт.

Инез ответила не сразу. Инез давно приняла то, что как-то сказал ей Билли Диллон: женщины, подобные Фрэнсис, — в порядке вещей. Фрэнсис входила в порядок вещей подобно тому, как в этот порядок входили сборщики пожертвований. Иногда такие сборы были крупными — где-нибудь в отеле, а иногда — маленькими — где-нибудь дома; иногда призывы были конкретными, иногда — самыми общими, однако все они были одинаковыми. Всегда происходило мгновенное снижение уровня шума, когда входил Гарри, всегда были молодые люди, которые говорили с Инез ради того, чтобы снискать расположение Гарри, всегда были эти очень хорошенькие женщины того типа, которых влечет жизнь на людях. Всегда была или Фрэнсис Ландау, или Конни Уиллис. Фрэнсис Ландау была богатой, а Конни Уиллис была певицей, но они были совершенно одинаковыми. Они слушали Гарри совершенно одинаково. У них был один и тот же способ отказываться от собственных притязаний ради того, чтобы быть услышанными.

«Это просто средство достижения цели», — говорила Фрэнсис о своих деньгах.

«Две строчки про кока-колу и визг», — говорила Конни о своем пении.

Если бы не Фрэнсис и не Конни, были бы Мередит, или Брук, или Бинки, или Лэйси. Инез подумала, стоит ли объяснять это Джеку Ловетту, и не стала. Она знала о том, что было в порядке вещей в ее жизни, а Джек Ловетт — о том, что в порядке вещей — в его, и ничто из этого не имело ни малейшего отношения к данному моменту на этой веранде. Джек Ловетт взял свой полосатый пиджак и надел его — Инез наблюдала за ним. Ей было слышно, как Жанет говорила Джесси и Эдлаю о козьем молоке в пунше из молока кокосовых орехов.

«Характерные проявления преувеличенной вежливости, присущей этим людям, — говорила Жанет. — Они никогда не признают, что не поняли тебя. Они будут настаивать, что ты неясно выразилась, — все эти „нет-нет, позвольте“».

«Может быть, и так, а может, у него просто нет кокосового молока», — сказал Джек Ловетт.

Ни Фрэнсис, ни Жанет не имели никакого отношения к этому моменту на веранде.

Инез закрыла глаза.

«Нам следовало бы спуститься обратно, — сказала она наконец. — Я думаю, нам следовало бы спуститься обратно».

«Бьюсь об заклад, ты считаешь, что так и „следует“ сделать, — сказал Джек Ловетт. — Не правда ли, Мисс Хорошие Манеры?»

Инез сидела совершенно неподвижно. Через открытую дверь она видела, как Жанет шла к веранде.

Джек Ловетт встал.

«Это у нас все еще есть, — сказал он. — Не правда ли?»

«Есть что?»— спросила вышедшая Жанет.

«Ничего», — сказала Инез.

«Полно этого „ничего“», — сказал Джек Ловетт.

Жанет перевела взгляд с Джека Ловетта на Инез.

Инез подумала, что Жанет сейчас расскажет ей историю про пунш из молока кокосового ореха, но Жанет не стала. «Только посмейте удрать вдвоем и оставить меня в Джакарте с Фрэнсис», — сказала Жанет.

Это был 1969 год, Инез Виктор видела Джека Ловетта еще только дважды, между 1969 и 1975 годами: первый раз на большом приеме в Вашингтоне и второй — на похоронах Сисси Кристиан в Гонолулу. Несколько месяцев после того вечера на веранде бунгало в Панкэке Инез казалось, что ей вообще-то следует оставить Гарри Виктора, хотя бы временно — снять маленькую студию, к примеру, или выдвинуть какую-нибудь туманную причину, чтобы не ехать с ним в Вашингтон, а быть в Амагансетте, когда он был в Нью-Йорке, и какое-то время она так и поступала, но только между избирательными кампаниями.

Конечно же, вы помните, как Инез Виктор участвовала в кампаниях.

Инез Виктор, улыбающаяся у кухонного стола в Манчестере, штат Нью-Гэмпшир, ее рука с вилкой замерла над тарелкой со взбитыми яйцами и тостом.

Инез Виктор, улыбающаяся при открытии городского центра в Мэдисоне, штат Висконсин, ее глаза слезятся на ярком солнце, потому что было решено, что в солнечных очках она выглядит недостаточно симпатично.

Инез Виктор, говорящая по-испански во время уличного фестиваля в восточном Гарлеме. «Buenos dias»[135], — говорила Инез Виктор то тут, то там при подходящем случае. В двадцати восьми штатах и по крайней мере на четырех языках Инез Виктор говорила, что она чрезвычайно счастлива быть здесь в этот день со своим мужем. Io estoy muy contenta a es-tar aqui hoy con mi esposo. В двадцати восьми штатах она говорила обычно по-английски, но для лос-анджелесской «Ла Опиньон» и майамской «Ла Пренса» — по-испански, что тот период, когда они с мужем жили отдельно, для каждого из них сослужил большую службу: они обновили свои отношения, стали более преданны друг другу («Vida nueva»[136],— сказала она для «Ла Опиньон», что было не совсем так, поскольку репортер лишь подыгрывал Инез, проводя интервью на испанском, он попал в струю) и их брак стал крепче, чем когда бы то ни было. «Ох, черт», — сказал Джек Ловетт Инез Виктор в Вахиава 13 марта 1975 года. Жена Гарри Виктора.

Эквилибристы знают, что взгляд вниз означает падение.

Знают это также писатели.

Один лишь взгляд вниз — и те стойкие чары взвешенных суждений, под обаянием которых пишется роман, мгновенно рассеиваются; чтобы вернуть их, приходится заниматься магией. Мы изобретаем некий ритуал: планируем долгие прогулки, вечера в одиночестве, умеренную выпивку на закате и тщательно продуманную еду в тщательно выбранные часы. Мы избегаем приступать к делу в менее благоприятные моменты дня. Мы наводим порядок в кабинетах, раскладываем и перекладываем определенные предметы, талисманы, прочие вещицы. Вот некоторые вещицы, которые я перекладывала в это утро.

Вещь 1: старый выпуск «Кто есть кто», открытый на статье о Гарри Викторе.

Вещь 2: обложка номера «Ньюсуик» за 21 апреля 1975 года в рамочке, на ней черно-белая фотография американского посла в Камбодже Джона Гантера Дина, оставляющего Пномпень с флагом под мышкой. Под фотографией подпись: «Сматывая удочки». На заднем плане этой фотографии видны несколько человек, один из которых, как мне кажется (задний план нечеток), — Джек Ловетт. Эта фотография могла быть сделана в то время, когда Инез Виктор ждала Джека Ловетта в Гонконге.

Вещи 3 и 4: два потускневших моментальных снимка, сделанные «Кодаком»; на обоих — преломленные радуги на лужайке дома, который я арендовала в Гонолулу в тот год, когда принялась делать записи об этой ситуации.

Другие тотемы: хрустальное пресс-папье, отбрасывающее на стену цветные пятна, напоминающие те преломленные радуги на лужайке (влажная, упругая бермудская трава, я помню, как она колола мои босые ноги) того арендованного дома в Гонолулу. Карта Оаху, на которой крестиком помечено местоположение все того же дома в районе Кахалы, а красными точками — дом Дуайта и Руфи Кристиан на Маноа-роуд и дом Жанет и Дика Зиглера на Кахала-авеню. Почтовая открытка, купленная мною в то утро, когда я улетала из Сингапура, чтобы повидаться с Инез Виктор в Куала-Лумпуре, с изображением тогдашнего куала-лумпурского аэропорта в Субанге. На этом снимке совершенно не видно самолетов, однако хорошо видно вывешенное на смотровой площадке аэропорта полотнище с надписью «ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ТРЕТЬЕГО МИРОВОГО ЧЕМПИОНАТА ПО ХОККЕЮ!». То утро, когда я купила эту открытку, было одним из нескольких — не слишком многочисленных, подобных дней было четыре или пять за несколько лет, — когда я верила, что эта повесть уже у меня в руках.

Я арендовала дом в Гонолулу в 1975 году, летом, когда все, кроме Жанет, были еще живы и занимавшие меня события еще не стали «историей», которую ее действующие лица отказывались комментировать. Летом 1975 года каждый из главных и второстепенных героев все еще придерживался собственной версии о недавних событиях, и я провела лето, собирая и группируя эти версии, многие из которых противоречили друг другу, большинство же отвечало интересам опрашиваемого, занимаясь, в сущности, чисто репортерской работой. Год, когда я полетела в Куала-Лумпур повидаться с Инез Виктор, был также 1975-й, после Рождества. Я совершенно точно помню, что это было после Рождества, потому что большую часть нашей первой встречи Инез посвятила собиранию серебряного «дождика» с рождественского дерева в административном здании лагеря беженцев, где она в то время работала. Она снимала «дождик» по одной нитке за раз, расправляя серебряную фольгу ногтем большого пальца и укладывая их в пустую коробку; делая это, низким голосом и довольно безразличным тоном она говорила о проблемах, которые возникли у Гарри Виктора с Союзом демократических учреждений. Союз демократических учреждений был основан, сказала Инез, людьми, которые желали сохранить неизменным весь комплекс идей, тот особый политический динамизм, который и должен был представлять Гарри Виктор (она сказала «Гарри Виктор», а не «Гарри», как если бы официальное лицо было совершенно не тем «Гарри», который, как она позже сказала, последнюю неделю звонил ей каждую ночь), однако между некоторыми из основных вкладчиков произошел идеологический раскол, и эти внутренние разногласия стали угрожать существованию союза как такового.