Через несколько дней дом был готов.

В нём не было ещё дверей, да и проёмы оконные пока зияли пустотой. Но это был дом! Большой, с целыми тремя комнатами, в одной из которых приглашённый весёлый дядька-печник уже вымерял место для будущей печки.

– Высоко поднялся Янка, – говорили мужики, складывая свой инструмент.

А мама кланялась и приглашала к столу. И долго-долго, пока не пришёл сон, слышала Густа, как гуляли мужики, отмечая конец большой работы.

Утром мужики собирались по домам. С каждым отец прощался, каждому жал руку, каждого благодарил за помощь. Похоже было, что им всем нравился дом, который они сообща построили, потому что каждый хлопал отца по плечу и желал хорошего новоселья.

– Что Янка, теперь небось зазнаешься, барином заживёшь, – пошутил высокий жилистый Юрис. – Сам-то больше плотничать не пойдёшь?

– Да ты что! – отец не шутил. – С таким инструментом, как у меня, да не работать! Зовите, сразу приду!

Отец действительно был хорошим плотником. К середине лета дом уже сверкал новыми окнами.

Помочь с новосельем позвали соседок – тётю Гиту и тётю Мару. Мама в последнее время тяжело носила выросший живот, и без помощи обойтись не удавалось. Марта и Густа тоже старались, как могли. Мели, скоблили, тёрли, двигали и общими усилиями всё-таки привели дом в полный порядок. Двор тоже чисто вымели, только мелкие щепки и большой артельный стол, так и оставшийся после строительства, напоминали о том, что совсем недавно никакого дома не было и в помине.

На новоселье пригласили всех. И мужиков, что строили дом, и соседей, и печника. Густа заметила даже возницу из баронской усадьбы. Артельный стол пригодился очень – за ним поместились все. Ели и пили от души. Мама носила и носила плетёные корзины с печевом и большие бутыли с полупрозрачной жидкостью. Потом все принялись петь. Пели хорошо, дружно, слаженно. Казалось, конца веселью не будет.

Да вот мама не утерпела. Вдруг она охнула, согнулась и, ухватившись одной рукой за столешницу, а второй – за поясницу, застонала. Первой опомнилась тётя Мара – соседка.

– А ну-ка, давай, я тебя в дом отведу, – и она легко, как пушинку, подхватила маму за талию и повела к крыльцу.

Тётя Гуна тоже долго не задумывалась.

– Янка, мне кипяток нужен. Давай-ка, помогай.

Густа видела, как с отца мгновенно слетел хмель.

– Мужики, вы ешьте, пейте, а я пойду, подсоблю, чем смогу, – и отец быстро поднялся из-за стола.

– Янка, ты, если что, скажи, – подал голос возница. – Я могу и за бабкой-повитухой съездить.

– Ладно, сами справимся, – тётя Мара вышла на крыльцо. – Чай не впервой. Сиди пока.

И возница остался сидеть.

Густа видела, как напряглись за столом мужики. Вроде бы не изменилось ничего, но как-то стало чуть тише и тревожней. За весельем нет-нет, да и прислушивались эти большие и сильные люди к тому, что происходило в доме.

Ей очень хотелось прокрасться в дом и посмотреть, что же там происходит, но тётя Инга, жена того самого жилистого Юриса, следила за ней и за Мартой очень строгими серыми глазами.

Все ждали.

И когда через несколько часов, уже почти затемно, из дома раздался младенческий крик, над столом пронёсся общий вздох облегчения.

Папа встал и как-то неуверенно пошёл к дому, словно не зная, можно ему туда или нельзя.

На порог вышла тётя Гуна.

– Мальчик, – услышала Густа.

А детский плач звучал над столом и растворялся в закатном тумане, подсвеченном заходящим солнцем.

Кристап оказался очень плаксивым.

То ли то, что родился чуть раньше срока, то ли то, что мама не жалела себя, стараясь успеть заселиться к сроку, то ли просто так получилось, но Кристап кричал и кричал.

Мама с папой и Кристапом сразу переселились в новый дом, а девочки остались пока в старом сараюшке по соседству с коровой. Там было тише, чем в доме.

– Вот отнесём малыша на крестины, глядишь, и перестанет плакать, – терпеливо уговаривал измученную маму папа.

Но осенние хлопоты никак не отпускали. Известно ведь: что осенью не соберёшь, то зимой не съешь. И весь урожай для себя, да для живности нужно было собрать. Девочки выбивались из сил, помогая маме с маленьким Кристапом на руках. Спасибо соседкам: и тётя Мара – крестная Густы, и тётя Гуна – крестная Марты нашли время, чтобы помочь с урожаем.

И только в конце сентября, когда уже с деревьев потихоньку стали облетать листья, семья собралась в церковь.

Мама тщательно одела и Марту, и Густу. Да и на себя накинула новый, специально для такого случая купленный платок. Папа тоже нарядился и долго тщательно отмывал с рук въевшуюся грязь. Все понимали, это не просто воскресная служба, это – крестины! Тётя Инга и дядя Ивар – крестные малыша – тоже стояли нарядные и притихшие. Тётя Мара, крестная Густы, наклонившись к ней, прошептала:

– Когда-то и тебя маленькую так крестили.

Густа с интересом смотрела на большую купель, куда нужно было обмакнуть Кристапа, чтобы тот больше не плакал.

Но вот пастор, сказав полагающиеся случаю слова, обмакнул внезапно притихшего малыша в купель, и тот, на мгновение утихший, вновь разразился рёвом «Как видно, сразу купель не действует. Нужно подождать», – подумала Густа и испугалась, можно ли так думать. Но решила, что, наверное, можно.

После службы пастор подошёл к папе.

– Большая уже твоя старшая-то стала. Пора бы её в школу отдавать.

При церкви была школа, куда приходили дети с окрестных хуторов.

Папа уже предвидел этот разговор. Густа знала, что родители обсуждали, как Марта будет ходить в школу. Ведь почти пять километров туда, да пять обратно, как-то страшновато восьмилетнюю девочку одну отпускать. Родители вроде бы решили подержать Марту ещё годик дома.

Но у Густы был свой план.

Едва папа открыл рот, чтобы оправдаться в нежелании отдавать Марту в школу, как Густа оказалась тут как тут.

– Я тоже в школу хочу. Мы вдвоём через лес ходить будем, – умоляюще глядя на папу, на закусившую губу маму и на едва сдерживающего улыбку пастора, заявила она.

– Ну что же, кажется, и вторая твоя девчонка подросла, – пастор уже всё решил. – Давай и её тоже, вдвоём и впрямь веселее.

Ну то, что в школе интересней и веселее, чем с плачущим Кристапом, Густа не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что в школе она научится читать книги. Такие, как показывал ей управляющий в баронской усадьбе.

В школе и впрямь было интересно.

Там был большой стол и длинные лавки, где помещалось целых девять детей – пять мальчиков и четыре девочки. Самой младшей была, конечно, Густа, а самым старшим – Эрик Калейс с соседнего хутора, которому было уже почти одиннадцать. Он ходил в школу вместе с двумя младшими братьями, Андриком и Рудольфом. Это было очень хорошо – встречаться с братьями Калейсами по утрам на тропинке сразу за поворотом с хутора. Не страшно и весело.

И учиться тоже было здорово.

Густа училась охотно, а главное, быстро. Ей нравилось, что она может разбирать буквы, а когда она научилась складывать из них слова, радости не было предела. Писать тоже получалось неплохо, лучше, чем у Марты. И уж точно – быстрее. Густа вообще была быстрее. Быстрее научилась читать, быстрее – писать, а уж сообразить, как сделать так, чтобы братья Калейсы не убегали вперёд, а чинно провожали их с Мартой после школы, вообще было делом плёвым.

Даже на следующий год, когда старший – Эрик – в школу ходить перестал, младшие Калейсы неизменно ожидали девчонок Лиепа и честно провожали их до тропинки к хутору.

Жизнь была хороша.

Маленький Кристап уже вовсю ходил, смешно переставляя свои маленькие кривоватые ножки, и больше почти не плакал. Да и мама выглядела теперь не такой измученной, а стала по-прежнему весёлой. Сёстрам отдали целую комнату, и у Густы появилась не только своя отдельная кровать, но и маленький столик. Его сделал папа после того, как в конце прошлого года пастор по окончании воскресной службы сказал речь и поздравил каждого ученика с успехами. Ей при всех подарили книгу. Это была тонкая книжка сказок, и в ней даже были картинки. Папа очень гордился Густой.