— Все дело в блондинке, ведь так? — спросил Виталино. Хэмиш казался испуганным. — Мы все ее уже видели. Она выделяется на фоне остальных, как лебедь среди свиней.
— Она красавица, — согласился Леопольдо, покачивая седой головой. — Ты должен жить дальше. Ведь минуло уже три года. Наталия сейчас на небесах.
Лицо Хэмиша побагровело от гнева.
— Ты сам не знаешь, что говоришь, Леопольдо! — взревел он. — Кроме того, она не в моем вкусе.
— Ну, тогда ею займусь я, — съязвил Манфредо.
— Да, пожалуйста, когда угодно, — вставая, ответил Хэмиш. Он бросил несколько лир на стол. — Это за кофе. Сегодня моя очередь платить. — Он направился к двери, желая поскорее глотнуть воздуха.
Выйдя из душного помещения, он тяжело оперся на свою палку и глубоко вздохнул при свете луны. Открылась дверь, и на пороге появился Виталино с озабоченным выражением лица.
— Она потревожила твою берлогу, не так ли? — спросил он.
— Да, — со стоном выдавил из себя Хэмиш. Он отправился по дороге, и Виталино последовал за ним.
— Тебе нужно научиться снова любить, мой друг. Ты так молод…
— Да оставь ты это! — резко оборвал его Хэмиш. — Леонардо говорит глупости. Ведь он совершенно не знает ее.
— А кто она?
Хэмиш внезапно остановился и в упор посмотрел на Виталино. Он какое-то время собирался с духом, как будто ему стоило невероятных усилий упомянуть это ненавистное имя.
— Она — дочь Роберта Монтегю.
Виталино даже отпрянул.
— О боже, что она делает здесь?
— Откуда я знаю! — Он снова двинулся вперед. — Надеюсь, она скоро уедет.
Виталино минутку подумал. Накануне он видел, как Селестрия прогуливалась по городу с Нуззо. Он был сражен ее очарованием — бледная и грациозная, словно ангел. Весь город говорил о ней.
— Послушай, — возразил он, — ну она же ведь не Роберт Монтегю. Не думаю, что было бы справедливо ненавидеть ее за то, что в ней течет его кровь.
— Мне невыносимо видеть ее.
— Смотри на вещи проще! — произнес Виталино.
— Это вовсе не шутки.
— А по-моему, ты делаешь из мухи слона!
— Я думал, что ты, в отличие от остальных, понимаешь меня.
— Конечно, понимаю. Но она — не ее отец. Она индивидуальность. И ты должен относиться к ней, учитывая этот факт. Ты говорил с ней?
— Вообще-то нет. — Хэмиш неловко пожал плечами, вдруг вспомнив об их первой неожиданной встрече на могиле его жены. Ему было очень стыдно рассказывать об этом.
— Итак, ты ее совсем не знаешь.
— Нет, — признал он.
— Ты преждевременно осудил ее.
— Да.
— Ты по-настоящему свалял дурака, хотя считаешься умным человеком!
Хэмиш покачал головой. Как он мог рассчитывать на понимание со стороны своего друга, когда тот не знал и сотой доли всей правды? Только он и Наталия знали страшную тайну, которой нельзя ни с кем делиться.
В течение последующих двух дней Селестрия ходила по маленькому городу Марелатту в надежде застать на месте неуловимого Салазара. Но вместо него она снова натыкалась лишь на взволнованную женщину из его офиса со странным вытянутым овалом лица. Ожидая возвращения адвоката, она коротала время в саду за чтением «Саги о Форсайтах». Гайтано не ошибся в выборе литературы, этот роман действительно отвлекал ее мысли от печальной и неопределенной ситуации, в которой она оказалась. Испытания, выпавшие на долю семьи из книги, позволили ей на время позабыть о ее собственных переживаниях, ибо от тяжких дум об отце голова Селестрии просто раскалывалась на части. И чтение стало огромным облегчением, похожим на то, которое обычно наступает после прикладывания льда к охваченному болезненным жаром телу. Она постоянно ощущала незримое присутствие Хэмиша в Конвенто, хотя они практически не попадались друг другу на глаза. Девушка знала, что он работает над обустройством библиотеки Гайтано, но ни за что бы не осмелилась приблизиться к этому месту, хотя Хэмишу становилось все труднее не замечать ее негодования в связи с его полным равнодушием к ней. Она до сих пор никак не могла смириться с тем, что он смеет так надменно себя вести, однако именно это обстоятельство разжигало ее болезненное любопытство.
Она провела в Конвенто уже пять ночей, и в течение этого времени почти не произносила вслух имени своего отца. Его образ всплывал лишь в ее мыслях, несколько вытесненный сейчас перипетиями судеб семейства Форсайтов и кое-какими другими отвлекающими событиями, что давало Селестрии возможность совсем позабыть о боли. Все больше сердце Селестрии, несмотря на отеческую заботу старика Гайтано, переполнялось отчаянием от невозможности встречи с господином Салазаром и крушения в связи с этим всех надежд, а грубое поведение Хэмиша и постоянно употребляемое вино еще больше усугубили эту ситуацию. На шестую ночь она отправилась в постель с тяжелым сердцем и хотела только одного — зарыться головой в подушку и разрыдаться, но не могла выдавить из себя и слезинки. Вытащив фотографию Монти в панаме, ту самую, которую она нашла в письме Фредерики, Селестрия прижала ее к груди.
Страдая от бессонницы и испытывая огромное желание выпустить наружу всю свою боль, девушка набросила халат и отправилась по коридору к пианино. Она села на стул напротив окна, сквозь которое, освещая клавиши, падал серебристый луч света. Фортепиано сразу же поманило ее к себе. Однако Селестрия не решалась притронуться к инструменту, опасаясь, как бы кто ее не подслушал. Она могла бы сыграть мелодии, так старательно выученные с детства, но сейчас в голове девушки звучала сочиненная ею же самой музыка, и Селестрии страшно захотелось спеть.
Она прекрасно знала, что ее вокальные данные оставляли желать лучшего. Глуховатый неровный голос с хрипотцой был далек от совершенства, а иногда она просто фальшивила. Но именно так она выражала свои эмоции. Когда она пела, то чувствовала, как ее грудь наполняет нежное, чистое чувство, будто в сердце кто-то вливает теплый исцеляющий нектар, и от этого всегда становилось легко и спокойно. Она втайне от всех получала от игры и пения удовольствие и сейчас нуждалась в этом как никогда.
Девушка примостила фотографию на пюпитр и приготовилась играть, положив руки на клавиатуру. Раздались звуки тихой мелодии. Она лишь слегка касалась клавиш, чтобы никого не разбудить. Как только пальцы взяли первые аккорды, она почувствовала, как полилась музыка, и начала чуть слышно напевать какой-то мотив, в который постепенно стали вплетаться слова, затем фразы, рассказывающие о ее любви и печали. Наконец она запела рефрен, который повторяла вновь и вновь, пока слезы не выступили на ресницах и не потекли по ее щекам.
Селестрия даже не догадывалась о том, что Хэмиш тоже не находил себе места. Он не встречался с ней, так как в основном проводил время, помогая Гайтано в библиотеке или обедая с Виталино и его большой шумной семьей за пределами Конвенто. Однако слова друга не выходили у него из головы. И он не мог избавиться от навязчивой идеи, ведь Виталино, по большому счету, был прав. Разве можно судить о девушке по поступкам ее отца? Хэмиш беспокойно спал, постоянно ворочаясь от жары, его мучили ночные кошмары и чувство бесконечного разочарования. Преодолев небольшой лестничный пролет, он спрятался в благодатной прохладе своей студии, находившейся недалеко от того места, где стояло пианино. И когда он услышал нежные мелодичные звуки, доносящиеся из коридора, то сначала подумал, что ему снится сон. Его рука с кистью застыла в воздухе, и, внимательно слушая, молодой человек устремил взгляд на двери.
Никто в доме не играл, кроме него. Он не слышал голоса, но тотчас догадался, кто прикасается к клавишам. Охваченный любопытством, он на цыпочках прошел по коридору и, оставаясь незаметным в тени, выглянул из-за угла. То, что предстало его взору, неожиданно тронуло его до глубины души. Селестрия сидела в тусклом свете луны, что-то чуть слышно напевая, и лицо девушки блестело от слез. Волосы волнами упали на ее плечи, рассыпавшись по белоснежному халату, неплотно прилегающему к телу, так что он неожиданно для себя увидел, как хороши плавные формы ее груди в обрамлении пенистых кружев белья. Она исполняла грустную мелодию. Небрежно нажимая на клавиши и совершенно не попадая в тон, она, казалось, совершенно не обращала на это внимания. У нее был низкий приглушенный тембр голоса, и то, что она брала фальшивые ноты, совсем не имело значения. Селестрия была сейчас необычайно красива и казалась еще более хрупкой и женственной, чем обычно. Он на мгновение позабыл о своем предвзятом отношении к ней и захотел просто прижать ее к себе. Хэмиш еще долго стоял, взирая с благоговейным трепетом на девушку, которая, как он ошибочно полагал, была черствой и надменной. И сейчас ему стало ужасно стыдно за себя. Виталино оказался прав — он действительно был глупцом.
