— Думаю, я выберу что-нибудь в розовых тонах, в соответствии с моим розовым настроением, — ответила Селестрия.

— Надо будет немного припудрить твои щеки. Эта корнуоллская погода нисколько не способствует улучшению цвета лица.

— Я лежала на солнце с Лотти.

— Надеюсь, она не забыла надеть шляпу, эта девочка ужасно бледная.

— Не забыла. Знаешь что? Она влюбилась!

Глаза Памелы расширились.

— И он — подходящая пара?

— Совсем наоборот.

— Вот как! И кто же он?

— Я не могу тебе сказать, мама. Я не сдержу слово. — Лицо Памелы вытянулось. — Я лишь могу сказать, что он совершенно обычный.

— Что значит обычный?

— Он не из нашего круга.

Улыбка слегка коснулась губ Памелы Бэнкрофт Монтегю.

— О боже! — радостно произнесла она. — Что же скажет Пенелопа, когда узнает об этом?

— Тетя Пенелопа хочет, чтобы Лотти вышла замуж за…

— Эдварда Ричмонда. Да, я знаю. Эдвард был бы хорошим уловом для Лотти. В конце концов, она не красавица, как, впрочем, и Эдвард. Определенно, они идеально подходят друг другу с точки зрения теории об иерархии животных.

— Что ты имеешь в виду?

Она на минуту задумалась, перестав поглаживать напудренную шерсть Пучи.

— Смотри, Лотти — не пантера и не тигрица, согласна? Она больше напоминает олениху. Милая и бесхитростная. Такие, как она, не редкость. Эдвард не похож ни на льва, ни на леопарда. Его тоже можно сравнить со стадным животным. Он заурядный, такой, каких много. Я бы сказала, что он антилопа гну.

— О, это так остроумно, мама! А кто же тогда я?

— Ты, Селестрия? Конечно же, львица, и достойна только настоящего льва. Ты на самой вершине этой иерархии, милая. И было бы просто неразумно и неправильно выйти замуж, скажем, за буйвола, горностая или даже жеребца.

— Это означает, что в моем избраннике обязательно должны сочетаться красота, хорошее происхождение и ум?

— Совершенно верно. Тебя-то уж никак нельзя назвать стадным животным. Ты красива, тактична, и это тебя отличает от других. И хотя ты не дочь герцогини, но в тебе в избытке присутствуют все качества, присущие ей.

— За исключением лица, похожего на яйцо! — засмеялась Селестрия.

— Тебе по наследству достался мой капризный подбородок.

Когда вошел Монти, женщины развлекались бурным обсуждением того, какими животными являются все их родственники с точки зрения теории об иерархии в животном мире.

— А кто папа? — спросила Селестрия, когда отец снисходительно посмотрел на них.

Памела сощурила глаза.

— Он гепард, — гортанным голосом произнесла она. — Потому что наш папа похож на самого быстрого зверя в мире.

— А ты, дорогая, белая тигрица: прекрасная, живущая сама по себе и очень-очень редкой породы. — Он нежно улыбнулся ей в ответ. — Так вот где ты пряталась? — обратился он к Селестрии. — Опасность уже миновала — теперь ты можешь выходить, все готово. Джулия пошла принять душ. Думаю, и тебе следует последовать ее примеру.

— Возможно, сегодня вечером я встречу своего льва, — вставая с кресла, произнесла она.

— И на меньшее не соглашайся, Селестрия. Я в свое время так и сделала.

— Хороший огонь, — заметила Селестрия.

— Представляешь, она разожгла его сама, глупое дитя, — сказала Памела своему мужу. Монти не стал возражать и объяснять, что на дворе все-таки стоит лето. — В этом году я привезла с собой свой норковый палантин, — продолжала она, — и сегодня вечером хочу надеть его.

— Если тебе повезет, то все мелкие зверюшки будут держаться от тебя на почтительном расстоянии, — добродушно предположил Монти.

— О, не думаю, что для этого ей нужен палантин, — съязвила Селестрия, выходя из комнаты. — Мелкие зверюшки узнают тигра и без шкуры.

Стоя у окна, Селестрия любовалась закатом. Дни постепенно становились короче, лето отступало под натиском нетерпеливо надвигающейся осени. Закат казался янтарным, мягким, теплым и почему-то печальным. Море переливалось и искрилось, словно медь, под небом, ставшим темным от нависших туч. И именно сегодняшней ночью начал моросить мелкий дождь.

«Возможно, будет шторм», — подумала Селестрия с растущим волнением. Она представила, как внезапно прижмется к груди Дэна Уилмотта, когда раскаты грома ударят с небес.

Море было спокойным, однако, казалось, о чем-то предупреждало. Как будто оно затаило дыхание перед неизбежной бурей.

Девушка изучала свое отражение в зеркале и удовлетворенно улыбалась. Розовое платье, подчеркнутое блеском бриллиантов матери, выглядело потрясающе. Она расправила плечи, восхищаясь нежным маслянистым переливом своей кожи.

«Сегодня ты, Селестрия, будешь сиять ярче всех и согласишься только на льва и не меньше», — подумала она самодовольно. А буйвола она оставит Мелиссе. «Бедняжка Лотти! Ведь надо же быть настолько глупой, чтобы влюбиться в совсем неподходящего ей человека», — язвительно отметила про себя она. Селестрия была совершенно уверена, что сама она слишком хитра, чтобы допустить подобную ошибку.

Она подождала в комнате до тех пор, пока не удостоверилась, что все остальные члены семьи собрались внизу. Ей хотелось появиться перед публикой совершенно неожиданно. До Селестрии донеслись голоса людей, находящихся в гостиной, они разговаривали полушепотом, который то и дело прерывался взрывами смеха. Она занавесила окно, небо теперь стало насыщенного розовато-лилового цвета и напоминало огромный синяк, море как будто пробудилось для встречи с надвигающимся штормом. Выходя из комнаты, девушка услышала, как первые капельки дождя застучали в оконное стекло.

Шум голосов становился все громче, пока она шла по коридору. Подходя к лестнице, она наткнулась на Пучи и почувствовала легкий аромат туберозы. Это означало только одно — ее мать тоже готовилась к выходу. Она, вероятно, поджидала Селестрию и, увидев свою нарядную дочь, просияла от удовольствия.

— Дорогая, ты великолепно выглядишь! — воскликнула она, бросив восхищенный взгляд на ее платье. В своей дочери она увидела красавицу, которой сама когда-то была и точную копию которой каждый мог сейчас лицезреть. — Ты всех их сразишь наповал, Селестрия.

— Ты тоже прекрасно выглядишь, — искренне заметила Селестрия.

Хотя слово «прекрасно» было, конечно же, не совсем точным. Для своих сорока восьми лет Памела Бэнкрофт Монтегю была поразительно красива. Ее белокурые волосы были собраны назад в блестящий шиньон, открывая овал лица, с годами ставшего более полным, и холодные глаза цвета морской волны, аккуратно подчеркнутые черными как смоль ресницами. Бриллиантовые серьги свисали с мочек ее ушей, и бриллианты же красовались на шее, которая все еще выглядела упругой. Огромная брошь с бриллиантами блистала на ее груди. Она прекрасно сознавала, что в ее возрасте не следует быть худой, — это старит женщину. Между ее губ цвета сока черной смородины ослепительно сверкали белоснежные зубы. Она куталась в норковый палантин, выгодно оттенявший ее темно-зеленое платье. Вообще насыщенные оттенки очень шли к цвету ее кожи — казалось, что этот контраст создает эффект некого сияния. На ней были черные перчатки, доходящие до локтей, а в руках — черная сумочка с бриллиантовой застежкой в форме цветка, где лежали ее помада от «Элизабет Арден», пудреница в золотой оправе и маленький флакончик духов. Памела знала, как преподнести себя в наиболее выгодном свете, и этот дар она передала дочери.

Держа Селестрию за руку, она с гордостью улыбалась. Ведь дочь была ее продолжением, живым напоминанием каждому о великолепии ее собственной молодости.

Они вошли в гостиную почти одновременно. С появлением женщин в ослепительных бриллиантах и нежных шелках в комнате неожиданно воцарилась полнейшая тишина. Все члены семейства как один развернулись, замолчав на полуслове и изумленно раскрыв рот. Лишь Баунси продолжал что-то щебетать, таская Пурди за хвост и таким образом пытаясь вовлечь его в игру. Наконец уверенной походкой в зал вошел Монти.