Только вот зад по-прежнему горел, и губы горели тоже, и по всему телу словно были оставлены такие же горящие клейма от жестоких пальцев. И на щеках будто бы все еще была размазана сперма – он помнил ее вкус.

Артур быстро откинул одеяло, побежал в туалет, и там его коротко, почти сухими спазмами, вывернуло. Он сидел на холодном полу и вспоминал, а потом сжал зубы и, ненавидя себя, начал дрочить. Оргазм был яркий, предсказуемый, но все равно накатил неожиданно, в момент, когда он представил себе в подробностях, как эта недавняя ебля с Имсом выглядела со стороны. Да, со стороны, наверное, Артур в самом деле казался такой нежной фиалкой, которая в удивлении и изнеможении только открывала рот, мотала головой и вскрикивала от изумления, боли и удовольствия. И еще от чего-то, чему нет названия. Да и он был точно такой вот нежной фиалкой, кем же еще? Кто еще, как не он? Никого там больше не было.

В реальности ему никогда не решиться на такое. А если все же решится… если решится, то всю жизнь будет считать себя последней течной сучкой, всю жизнь себя будет ненавидеть. Тело его предало. А, может, не только тело. Дойдя до этой мысли и вспомнив рыжее улыбчивое чудовище, изнасиловавшее его среди розовых светильников и искусственных диванов, Артур все-таки заплакал. Он бы убил его сейчас. Прямо там. Сопротивлялся бы до последнего и горло бы зубами перегрыз.

Теперь у него были тайные, грязные желаньица. Спасибо бабушке за подарок к Рождеству. Вытерев слезы, он поднялся, натянул трусы и вспомнил, что так и не распечатал подаренную Эсфирью коробку. Но тут же снова забыл об этом.

Глава 3

Следующая неделя прошла спокойно. Сны Артуру снились обычные, почти не запоминавшиеся, он ходил в университет, общался с друзьями, даже сходил на свидание с одной из своих «воздушных» девушек, Сарой, кажется – пышногрудой блондинкой в полосатом модном платье и модных же очках в тонкой черной оправе. Она так и не сняла очки, пока целовались, прогуливаясь по холодному Центральному парку (очень предсказуемая романтика), и Артуру они порядком мешали. Губы у Сары были сердечком, влажными, ухоженными и на вкус химически клубничными от помады. Больше Сара, конечно, ничего не позволила – она была строгих правил, ну, или хотела такой казаться – в каких-то своих целях.

Честно говоря, Артуру ее цели были до фонаря.

Всю неделю он усиленно пытался не думать о том, что с ним произошло во сне – а когда забывал о том, что пытается не думать, пытался понять. Видимо, все же таилось что-то странное в том доме, и пресловутая темная слава появилась у известной парочки тогда не случайно.

Да не все ли равно. Артур перетрусил тогда вечером, слишком много адреналина, яркие впечатления – неудивительно, что приснилась такая хрень. Такая мутная, совершенно неправдоподобная хуйня.

И все же Артур чувствовал – как животные чувствуют грозу – что его ждет что-то еще. Что вовсе не закончилось все это чертовски странное. И при этой мысли в горле у него разом пересыхало.

За целую неделю он совсем не дрочил, ни разу – потому что знал, на какие именно картинки будет дрочить. Держался и мучился, и губки сердечком Сары только раздразнили его. А через день в метро ехал в переполненном, да что там – битком набитом вагоне, и его притиснул к двери какой-то парень, лица его Артур не увидел, поскольку стоял к нему спиной. Парень стоял и прижимался все плотнее, но до Артура все равно не сразу дошло, что происходит что-то не то. Потом он одновременно ощутил на бедрах жадные лапы и чужой стояк, упиравшийся в задницу. Артур дернулся было – и понял, как это глупо. Давка была такой, что он едва мог вздохнуть. Парень даже не двигал ладонями, просто чуть сжимал пальцы, впивался ими в Артуровы ягодицы, а тот стоял и терпел, и не сопротивлялся, и опять ему стало мутно и жарко, он облизывал губы и молил богов, чтобы поезд скорее домчался до нужной остановки. Но парень вышел раньше, отпал, как рыба-прилипала, его унесло прочь бурным людским потоком, и он так и остался для Артура безликим, невидимым, обладателем только жадных чутких пальцев и нехилого такого члена, размеры которого Артур успел прочувствовать.

В тот вечер Артур лежал в постели и особенно сильно себя ненавидел. И сны ему приснились смутные, но явно эротического содержания – и в них фигурировала вовсе не Сара. Если уж совсем честно, Артур там с кем-то крепким и мускусно пахнувшим выделывал такое, что сам Брент Корриган смутился бы. Лучше не вдаваться в подробности. Тут Артур внезапно вспомнил и впервые хорошо понял разговоры матери и ее подруг-коллег о том, что совесть может жестоко мучить человека за собственные сновидения. Потому и работают во снах у каждого человека внутренние психические цензоры: чтобы сон в первозданном виде не нанес травму психике проснувшегося, не вынудил его считать себя монстром, они отсекают существенную часть сна, а оставшуюся – смягчают или зашифровывают.

Только вот у Артура цензоры почему-то уже несколько раз дали сбой. Вывалили на него без предупреждения всю его сучью натуру. Которая, как показал случай в метро, продолжала расцветать во всей своей похабной красе не только во сне, но и в жизни.

Артур терпел еще два дня, а потом перед сном взмолился снова попасть на ту темную улицу с музыкальной лавкой. Или сразу оказаться у «Стоунволл Инна», чтобы долго не искать. Он все же не совсем еще скурвился – не хотел любой левый член, он хотел одного, конкретного человека. Да господи – он просто хотел с ним увидеться. Спросить, что ли, о чем-то – только вот о чем, что за чушь? О чем он его мог вообще спросить? Артур и сам не знал.

Когда ничего ему не приснилось из загаданного, он словно с ума сошел. Бесился по любому поводу, огрызался, прогулял занятия и тупо бродил по Нижнему Ист-Сайду, страшась снова пойти к тому дому. Потом ему в голову пришла мысль, что, может быть, сон снится только после непосредственного контакта с домом и действует это только на один раз. Тогда он и сам не запомнил, как вновь моментально оказался в комнате с почерневшей люстрой. Скорее по привычке пощелкал камерой, залез в старый шкаф, нашел стопку из пяти пластинок, покрытых пылью, – не стал их здесь рассматривать, засунул в сумку, решил посмотреть и прослушать дома. В семье сохранился отличного качества граммофон.

И вечером он сидел в своей комнате, совсем как когда-то в десять лет, когда обижался на весь мир; рассматривал сделанные фотографии на ноутбуке и слушал Фрэнка Синатру. Только все было значительно хуже, чем в детстве, значительно. Сейчас ему было не десять, и он хотел вовсе не новый велосипед от Санта-Клауса. И даже не новую камеру от отца, как в тринадцать.

***

Вывеска мигала малиновым, как и прежде. Дверь выглядела мрачно и вовсе не гостеприимно, но Артур помнил, что Имс должен был предупредить Эвана. Проблему составляло то, что он не смог бы показать удостоверение личности при полицейском рейде, но Артур надеялся, что обойдется без этого, иначе его упекут в участок без всяких разговоров – из такого-то заведения, да еще и при его внешности школьника.

– Имса нет еще, – хмуро сказал Эван, как только увидел его. – Будет позже. Ну проходи, чего встал.

Артур проглотил десяток вопросов, вертевшихся на языке, и побрел туда, где под потолком мерцали-крутились стеклянные шары – очередная пошлятина, привет из 70-х.

В баре было людно, у стойки совсем не нашлось мест. И, конечно, Артур сразу привлек всеобщее внимание – и минуты не прошло, как был облапан маслянистыми взглядами. Однако сегодня его восприятие странно изменилось – он помнил, что он во сне, хотя и в удивительно достоверном, более ярком и осязаемом, чем его реальная жизнь. В жизни он никогда так остро не видел мельчайших деталей, вплоть до царапин на полированной стойке бара, не было у него раньше такого тонкого вкуса, осязания, обоняния, а здесь все шесть чувств оказывались словно бы усилены в несколько раз. Может быть, именно этим объяснялось то, что он ощутил с Имсом, может быть, поэтому и тянуло его сюда снова? Артур не мог ответить себе. Казалось, что бы ни ответил – все равно соврет. Мерзкое чувство.