Эсфирь жила на Орчард-стрит, в огромном многоквартирном доме из красного кирпича, сплошь испещренном знаменитыми пожарными лестницами. Нижний Ист-Сайд всегда был интересен Артуру, вобрав в себе пестрые и ранящие осколки истории разных лет, и он до сих пор не мог утверждать, что знает его от переулка до переулка, от угла до угла, хотя побродил по нему немало. Вот и сегодня, несмотря на сумерки, он на всякий случай прихватил с собой Canon.
Бабушка встречала его торжественно, восседая в кресле, как герцогиня: в ушах, на шее и на пальцах – темный тяжелый янтарь, ресницы и губы – тщательно накрашены. Во всеоружии к приходу любимого внука. Они сидели и пили кофе, сваренный в древней турке, и бабушка без конца предавалась воспоминаниям – на самом деле она была уже очень стара и помнила те времена, когда на Орчард-стрит еще не понастроили дисконт-центров, а на Ривингтон-стрит – дорогих бутиков и карибских ресторанов, а Квартирный музей около Уильямбургского моста был историей живой и текучей, а не законсервированной. Тогда в этом доме теснились иммигранты: одинокий мужчина обычно снимал угол с чашкой кофе на завтрак и ужин, а в двухкомнатной квартире могли ютиться семья из двух родителей и шести детей и шестеро квартирантов. Летом же, в жаркие, душные ночи, когда из переполненных комнат воздух словно выкачивали в никуда, сотни людей спали на крышах, тротуарах и в парках, и Нижний Ист-Сайд превращался в одну большую ночлежку.
Артур всегда внимательно слушал: бабушка подавала ему хорошие идеи для фотоохоты, некоторые снимки он потом продавал крупным журналам, к серии фотографий всегда прилагая истории, которые сегодня мало кому были известны – чтобы раскопать их, пришлось бы провести целое журналистское расследование, но у Артура была бабушка, заменявшая ему бесчисленные архивы и подшивки. Он фотографировал, например, старинные кофейни, которые отыскивал на забытых городом улицах, где евреи обменивались новостями еще в начале двадцатого века – тогда эти кофейни были главными культурными центрами шумного, многослойного иммигрантского гетто, и их насчитывалось на Нижнем Ист-Сайде больше двухсот пятидесяти.
Сегодня он особенно навострил уши: Эсфирь вещала о заброшенном доме на задах знаменитого магазина Economy Candy. Когда-то домом владел известный в квартале врач-акушер, одинокий богатый еврей, после его смерти в 70-х владельцы менялись, как песок на берегу, в нулевых дом выкупила под снос какая-то строительная компания, которая обанкротилась с кризисом, и дом так и остался стоять, ожидая своей судьбы. Судя по рассказам, это был богатый и причудливой постройки дом, так что Артур сразу загорелся. А когда бабушка упомянула, что долгое время пресловутый врач жил с некой дамой, которая гадала на картах, кофейной гуще и хрустальном шаре, и что потом у этой парочки появилась весьма странная слава, то в нем вспыхнул подлинный азарт – что-то так и перекатывалось холодком в груди, так и подзуживало, так и посылало мурашки по всему телу.
По улицам уже разлился, как густые чернила, глубокий вечер, когда Артур вышел от бабушки, засунув в сумку загадочный небольшой сверток, который пообещал развернуть только дома, – и, конечно же, презрев безопасность, сразу же направился к заброшенному дому. Ему было страшновато, но это был особого рода ужас – сладковатый, который еще больше подогревал любопытство.
Артур шел быстро и бесшумно, точно бы крался, хотя и сам не очень понимал, почему: город не спал, улицы были ярко освещены, кафе и бары продолжали работу, и в них кипело веселье. Ярче всех светился El Castillo de Jagua на Ривингтон-стрит, оттуда доносилась громкая живая музыка, а значит, еще даже полночь не наступила – этот лучший карибский ресторан Нижнего Ист-Сайда закрывался ровно в ноль-ноль-ноль.
Однако Артур быстро оказался в каких-то довольно темных переулках, на задах освещенных улиц, и ему стало не по себе. Хорошо хоть, дом найти не составило труда – магазин сладостей оказался хорошим ориентиром, хотя и стоял вовсе не так близко к бывшему дому акушера и гадалки, как рассказывала бабушка. Но Артур сразу его узнал, как будто уже видел где-то на старых фотографиях – или во сне.
Постройка была в самом деле оригинальная – не дом, а целое здание, причем сплетенное из десятка стилей, среди которых ярче всех просматривался мавританский, явно сооруженное еще в конце девятнадцатого века. Дом был малоэтажным, но тоже кирпичным и многоквартирным, очевидно, врач сдавал квартиры внаем, и Артур представил, сколько же сотен человек прошло через них. Сейчас здание обветшало настолько, что некоторые комнаты просматривались насквозь через выбитые окна, в них гулял ветер, входные двери болтались на сорванных петлях, сквозь ступени лестниц проросли побеги деревьев, стены частично покрылись бархатным темным мхом. Но некоторые квартиры сохранились на удивление хорошо и сейчас мрачно прятались за закрытыми ставнями уцелевших окон.
В одну такую квартиру и зашел Артур, толкнув тяжелую красную дверь с тускло блестевшими латунными цифрами номера. Дверь оказалась вполне функциональной, как в обычном жилом доме. Квартира тоже отлично сохранилась – более того, в бывшей гостиной стоял огромный старый продавленный диван, а на стене висели часы с боем. Стены здесь были частично выкрашены в красный цвет, частично – в зеленый, а под потолком позванивала на ветру черная от грязи старинная люстра.
Артур осветил все это фонариком, ощущая нехорошую дрожь: все-таки зря он поперся сюда ночью совершенно один, но потом решил, что ночная съемка в заброшенном доме может получиться весьма оригинальной в своей жутковатости и он сумеет ее выгодно пристроить, поэтому настроил камеру и принялся снимать. Бой часов, отметивших полночь, застал его врасплох и наполнил настоящим ужасом – он подпрыгнул, чуть не выронив камеру, долго не мог выровнять дыхание и с содроганием ощутил, как по спине медленно и противно ползет холодный пот, и такое было ощущение, что это не его вовсе пот, а чей-то чужой. Он быстро закрыл объектив, поправил на плече сумку и торопливо выбежал из заброшенной квартиры, а потом и из самого дома на улицу.
До Ривердейла он доехал без приключений, хотя его все еще потрясывало, будто бы в пустом доме он повидал нечто ужасное, хотя на самом деле ничего такого не было, а в россказни о привидениях и прочей потусторонней ерунде он не верил. За переживаниями он даже забыл развернуть подарок от Эсфири. Наскоро приняв душ, забрался в кровать и с головой залез под одеяло, как делал маленьким ребенком, когда боялся чудовищ из телевизора.
Впрочем, совсем скоро страшно ему быть перестало, в конце концов, он давно уже не был ребенком, – и его быстро сразил сон. Однако же и во сне он опять оказался в доме бывшего врача и снова толкнул ту самую красную дверь, правда, теперь уже изнутри странной квартиры с диваном и часами – выходя на улицу.
Только вот улица почему-то оказалась не та.
Глава 2
Улица перед ним открылась по-прежнему темная, но гораздо более мрачная, чем он помнил: никакой иллюминации, да и фонарей ничтожно мало. Сами дома выглядели как-то иначе: многие покрашены в другие цвета, а окна – забраны решетками. Прямо перед Артуром маячила какая-то древняя, замызганная лавка – по всей видимости, магазинчик пластинок, стоявший на месте привычного для Артура бутика мужской одежды. Впрочем, здесь продавали не только пластинки – в мутноватых окнах, которые служили одновременно витринами и сейчас были едва освещены красноватым светом, можно было разглядеть массу разных вещей: от книг и альбомов с фотографиями до больших фарфоровых кукол, вееров, кофейных мельниц и резных шкатулок – словом, всяких дурацких сувениров.
