– Договорились, – плавно опустив трубку на рычаги, Алоис с воплем выкинул в сторону огромного зеркала кукиш. – Съели, волки! Никуда не делись, синюшные! Значит, и дальше будете хавать! Все, что вам, оглоедам, предложат!

Он продолжал описывать круги вокруг дома с подвалом, когда двое богатырей заступили ему путь.

– Привет, зема!

– Здорово, братки, – Валентин остановился. Что к чему он сообразил сразу. Голубые береты, надраенные до блеска значки, треугольнички тельняшек и багровые, называемые в народе репами лица. Конечно же, войска дяди Васи! Именно они ныне гуляли, бедокурили и задирали прохожих.

– На фуфырь добавишь?

– Запросто, – еще не успев толком сообразить, зачем он это делает, Валентин вытянул из кармана червонец.

– Ого, не жлоб!

– Где служил, кореш? – красная лапа десантника сграбастала Валентина за шею. Но не слишком серьезно – скорее по-дружески.

– Дальний… А потом полгода в Германии.

– Круто! А чего без формы?

– Сняли. В первую же неделю, как дембельнулся.

– Чего-чего?

– Погоди!.. – тот, что обнял Валентина за шею, заставил приятеля умолкнуть. Пальцы его клещами стиснули Валентина. – Как сняли? Кто?

– Да вот, нашлись гаврики замурзанные.

– На кой им твой мундир?

– Ты у них спроси.

– А ты чего не спросил? Пуговки торопился расстегивать? – здоровяк убрал руку и теперь нехорошо улыбался. – Какой же ты, к лярве, десант?

– Пуговки, говоришь? Пуговки – это можно. Покажу, если хочешь… – Валентин медленно расстегнул ворот. – Ну что, зема, красиво?

Шрам был не ахти какой, но вид имел вполне доказательный. Две багровых физиономии сунулись вперед, разглядывая демонстрируемую улику.

– Их, зема, трое было. У двоих перья. А я под мухой возвращался. Так и получилось.

– Нормально! Значит, отмудохали?

Валентин покривился.

– Ни хрена бы у них не вышло. Пусть и с перьями. Только по голове чем-то треснули. С самого начала. А потом ногами добивали. Три ребра, сотряс – и месяц в больнице… Червончик-то чего не берете? Я от сердца, – Валентин сунул купюру в красную ладонь. – А этих сук я уже выследил. Сегодня всех и скручу. Так-то, земеля.

Теперь на него глядели иначе. Пьяный человек – злее, но пьяный человек – и доверчивее.

– Может, дерябнем? Капуста все-таки твоя.

– А чего, давай, – Валентин кивнул.

То, что пришло ему в голову, сходу забраковал бы Юрий. По сотне самых разных причин. Не уважающий скоропалительных решений, подобных авантюр Юрий никогда не поощрял. Этим они и отличались – стремительный «Скорпион» от осторожного «Козерога», вспыльчивый «Тигр» от предусмотрительной «Змеи». И городя весь этот бред насчет службы в ВДВ, потерянного мундира и ножевых ранений, Валентин действовал скорее по наитию. Логика шла вторым эшелоном, запоздало подтверждая, что все и впрямь реально, что вариант рискованный, дурной, но почему бы и нет?

В ближайшем гастрономе, имеющем зал с высокими неуклюжими столиками, где посетители подкреплялись булочками и кофе, к ним присоседился еще один «голубой берет», сутулый и печальный Венечка, которого первые двое немедленно узнали, с десяток раз хлопнув по плечу, не без торжественности представив Валентину. Обступив шаткий стол, они водрузили поверх расстеленной газеты только что купленную бутылку «Столичной», Митяй, так звали одного из десантников, без очереди купил кулек рисовых пирожков.

– Туфта, зато горячие, – радостно доложил он.

– Сойдет, – сержант Шура, самый рослый и басовитый из представителей «кусачих ангелов», зубами сколупнул серебристую пробку и хозяйственно разлил водку по стаканам. – Маловато вообще-то на такую ораву.

– Сто двадцать пять граммулек на брата, – быстро подсчитал шустрый Митяй.

– Еще купим, – пообещал Валентин. – Осталось еще в загашнике.

На него глянули с уважением.

– Молоток! – Шура кивнул. – Я сразу просек, что из наших. Как увидел, так и усек.

– Значит, за знакомство?..

***

За первой бутылкой последовала вторая, а за второй третья. Болтали о самом обычном – о гадах-политиках, что не дают жить и работать, о паскудах, что догрызают страну, о невестах, что не дождались. Само собой, волновались, горланили громче положенного. На них пробовала шумнуть продавщица, но одного взгляда налитых кровью глаз Венечки хватило, чтобы заставить ее примолкнуть.

– Значит, говоришь, трое их было?

– Трое, – Валентин вяло жевал рисовый пирог.

– А в подвале том – что?

– Черт его знает. У них там на стреме сучок какой-то, а окно низенькое, грязное – не заглянуть.

– Сучка Митяй снимет, – решил Шура. – А там по обстановке.

– Нечего вам туда соваться, – Валентин продолжал рисоваться. – Мое это дело. Личное.

– Не баклань, германец. Личное – когда тет-а-тет, а тут несходняк голимый. Вместе все и прокрутим. И шушеру твою накажем. Нас по России и так всего ничего. Не будем друг дружке помогать, – спалят одного за другим.

– Ты пойми, – Валентина обнял Митяй, жарко зашептал в ухо, – только один денечек в году наш! Один, вкуриваешь? И это, брат, святое! Сегодня нам все можно, а завтра – хрен! Скрутят, поломают и почки отобьют. Будут, суки, доказывать, что гражданка сильнее.

– Только мы им не кто-нибудь, мы – вэдэвэ, ферштейн?! – мясистый кулак Шуры долбанул по столешнице.

– Тогда пошли, – Валентин решительно отстранился от стола. Настроение у него неожиданно испортилось. Логика, нагнавшая, в конце концов, юркую интуицию, разобрала ситуацию по косточкам и вынесла обвинительный вердикт. В том смысле, что затеял он форменную чепуху. Скверную и глупейшую. Мало того, что втравил в разборку нормальных пацанов, еще и упустил тех, что были ему нужны. То есть, почти наверняка упустил. Будут они сидеть дожидаться. Наведались в подвал, доложились и слиняли. Самое правильное – было сыграть на попятный. Отчалить от этой команды и по-тихому исчезнуть. Но… Дела, как и все в этой жизни, обладают могучей инерцией. Что там вещали бородатые революционеры?.. Идеи овладевают массами и становятся материальной силой. Вот, понимаешь, и овладели. Все раскручивалось уже само собой, и изменить что-либо он был не в состоянии.

По улице шли снежным комом, к которому неведомо откуда лепились блуждающие по городу и уже крепко заряженные «землячки». Командовал войском басовитый Шура, а вел их по-прежнему Валентин. Плескалась в желудке выпитая водка, пирожки с рисом чувствовали себя неуютно. Дом свой он описал по крутой дуге, остерегаясь наткнуться на деда или кого-нибудь из соседей. Когда подошли к злополучному подвалу, их было уже человек пятнадцать. Чуть ли не два десятка раскаленных до красна «реп», взбаламученных градусом головушек. Половина из них и знать не знала, куда и зачем они прутся. Но затевалось что-то решительное, и в этом решительном они не прочь были поучаствовать. Так, должно быть, собрали казачки свою армию в очередной набег в турецкие вотчины. Гнали на стругах, топили корабли, врывались на узенькие улочки Константинополя. «Сарынь на кичку, братушки!» – и так далее. С уханьем, с азартом, не ради барыша – ради бодрящей мужской игры…

Первоначальный план, разумеется, был нарушен. Вместе с Митяем снимать зловредного «сучка» сунулось сразу трое или четверо. Валентин успел рассмотреть только очумелую, заросшую щетиной харю, и тут же ее заслонили бугристые силуэты «голубых беретов». В несколько секунд чугунные кулаки атакующих превратили физиономию часового в подобие сочащейся пиццы. Дверь открывалась наружу, но кованными каблуками ее выломали, опрокинув внутрь, и горланящая братва ворвалась в сумрачное помещение.

В одном Валентин, по счастью, не ошибся. Гнездышко и впрямь оказалось из махровых. Их не ждали, однако услышав вопли охранника, успели потушить свет, рванув хором к черному ходу. Помешало обилие людских тел. Кого-то из бегущих сумели свалить, кого-то прижать к стеночке, и немедленно образовалась куча-мала. В сумраке били вслепую, меся кулаками воздух, яростно матерясь. Пытаясь нашарить на каменной стене выключатель, Валентин слышал истошный вопль Митяя: