Приближаясь к главному корпусу, Валентин отметил про себя, что занятия давно начались. Секции, летние лагеря и личный состав «пентагона» носились по беговым дорожкам, прыгали в длину и высоту, стреляли по мишеням из духовушек и луков, гремели тренажерами. Как известно, день – время тренировок, ночь – время заработка. Здесь по крайней мере дела обстояли именно так.

Очутившись в вестибюле, он облегченно перевел дух. Жары и лета в этом месте не существовало. Три или четыре кондиционера исправно наполняли помещение прохладным воздухом и размеренным гудением. Валентин двинулся было дальше, но сидящий за столом коротышка со значением кашлянул. Палец его изобразил в воздухе некое подобие прямоугольника. Валентин полез в карман за документами. Охранник был из новеньких и в лицо его еще не знал. Молодой, коротко стриженный, с торсом борца и ногами штангиста-тяжеловеса, он чувствовал себя не слишком уверенно на этом месте и, приняв от Валентина пропуск, взялся за дело с медлительной сосредоточенностью. Тщательно сличил фотографию с оригиналом, с мучительным выражением на лице вгляделся в буковки на фиолетовой печати.

– Милый мой! – взмолился Валентин. – Здесь же не по-английски написано! Не по-китайски! Ты в школе-то учился?

Коротышка незлобиво посмотрел на него, кинул пропуск на стол.

– Топай.

– Вот спасибочки! – Валентин спрятал пропуск. – Прямо затюкал вас Дрофа, ей Богу!

Взлетев на пару этажей, он промчался ветвистым коридором, сокращая путь, заглянул в атлетический зал.

Здесь уже вовсю громыхало железо, потея и охая, тузили по мешкам, «гнули» на матах шпагаты. На расположенном в середине зала двойном ринге петушками подскакивали обряженные в трусы-шаровары раскрасневшиеся парнишки. Еще совсем юные и, тем не менее, непоправимо повзрослевшие. Жизнь еще не отняла у них мальчишечьих лиц, но уже наделила недетскими мышцами. В движениях рук, спины, в скользящем угрожающем шаге угадывался опыт мастеров.

Кто-то ткнул Валентина в плечо. Обернувшись, он увидел Сазика. Конечно! Кто же еще!.. Не проходило и недели, чтобы Сазик не уговаривал его на полновесный трехминутный спарринг. Вечно улыбающийся, подвижный, Сазик принадлежал к породе живчиков, в любую минуту готовых сорваться с места, ринуться в самое сумасшедшее предприятие. Он и сейчас нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ноздри его широкого приплюснутого носа возбужденно подрагивали.

– Перепихнемся? – он весело стукнул перчаткой о перчатку. – Или слабо?

– С Яшей перепихивайся, – на всякий случай Валентин поправил на плече сумку. – Чапа сюда не забегал?

– А что ему здесь делать? Как всегда на месте. Или дрыхнет где-нибудь в уборной. Дождется, что выгонят в три шеи, – Сазик сделал выпад, но Валентин отбил перчатку ладонью.

– Что? Кто-то об этом уже говорил?

– Слушай, старик, я не отдел кадров и в эти дела не лезу, – Сазик изобразил серию ударов снизу и сбоку. – И, честно говоря, на Чапу твоего мне чихать.

– Зато мне не чихать, – Валентин отвернулся.

– Эй! Так как насчет пары раундов?

– Считай, что договорились.

Спустившись по винтовой лестнице, он задержался, осматривая коридор. Крадучись приблизился к двери кладовой, приоткрыл ее на ширину ладони. В нос ударил запах тряпок и размокшего дерева – тусклое царство кастелянш и уборщиц.

– Гоша, ты здесь?

Из темноты не донеслось ни звука. Еще раз осмотрев коридор, Валентин аккуратно прикрыл дверь. А через пару минут он уже входил в комнату сторожей.

На широком потускневшем столе валялась знакомая широкополая шляпа – отзвук ковбойской молодости Чапы. Сам Чеплугин сидел в кресле и остекляневшими глазами смотрел прямо перед собой. Как выглядит роскошная медвежья шуба, изъеденная молью, так приблизительно выглядел и этот подточенный многочисленными страстями великан. Скинув сумку, Валентин присел напротив сторожа, осторожно коснулся огромной безжизненной кисти. Взор Чапы ожил, медленно обратился к вошедшему.

– Узнал меня? – спросил Валентин.

Чапа открыл рот, хрипло простонал.

– Какого черта?.. Гады вы подколодные! Неужели нельзя найти кого-нибудь другого?!

– Так ты узнал меня?

– А чего тебя узнавать. Ты не генсек и не Сулик, – Чеплугин повернулся сначала в одну, потом в другую сторону.

– Что потерял? Случайно не это? – Валентин подцепил с пола клочок таблеточной упаковки. – Санапакс? Опять за свое?

– А кому какое дело? Ты же не побежишь закладывать коллегу?

– Уже побежал, – Валентин скомкал остатки упаковки, швырнул в корзину для мусора. – Если уж Сазик об этом знает, стало быть, знают все. Помяни мое слово, за эту самую наркоту тебя и выпрут.

– Да плевать, – Чапа перегнулся через ручку кресла и действительно плюнул в сторону корзины. – Может, я сам хочу, чтобы меня выперли.

– Действительно этого хочешь?

– А почему нет? – Чапа хрипло закудахтал, что означало у него приступ смеха. – Выйду на пенсию, буду рыбачить, заведу кур, свиней.

– По-моему, ты их уже завел, – поднявшись, Валентин приблизился к окну, распахнул створки. Обернувшись, пояснил: – Ароматы, во всяком случае, как в хлеву, это точно.

Засопев, Чапа выставил на стол бутылку недопитого коньяка и грязный с пожелтевшими стенками стакан.

– Еще ты мне будешь это говорить!

– А что? Кто-то еще говорил? – Валентин скрестил на груди руки. – Так, может, мы правы, Чапа? Может, стоит прислушаться? Извини, но от тебя пахнет немытыми женщинами…

Желтый стакан, как из пращи, вылетел из руки сторожа, ударившись в стену справа от Валентина. Лицо Чапы побагровело.

– Ладно, не пыхти – не паровоз, – Валентин усмехнулся. – Допивай свой коньяк, а то, вижу, ты и впрямь не в себе. С двух шагов промазать в человека стаканом!

Чапа послушно припал к бутылке. Было слышно, как с бульканьем жидкость перетекает из посудины в человеческое чрево. Капельки пота, двинувшись от виска пьющего, медленно поползли к небритому подбородку. Черные спутанные волосы, сосульками свисающие до плеч, обрюзгшее лицо шестидесятилетнего пропойцы. Но до шестидесяти Чапе было еще далеко. Насколько Валентин помнил, сторожу спорткомплекса едва перевалило за сорок.

– Кстати, о немытых женщинах, – Чапа перевел дух и с недоумением воззрился на опустевшую бутылку. – Вчера их сюда навели не меньше роты. Наверное, согнали из подшефных гостиниц. Такой табор устроили! До семи утра кочевряжились, так что санапакс мне пришелся в самый раз.

– Надеюсь, в оргиях ты не принимал участия?

– Что я – вольтанутый? Этих болячек мне больше не надо, – Чапа передернул плечами. – Но одним глазком взглянул, само собой. Из интереса. Все наши шмурики и кодланы там были – Степчик, Сулик, эта обезьяна Мартыныч… Кто в трусах, кто в галстуке, кто нагишом… Это у них юмор такой, значит, – нацепить на шее бабочку и разгуливать без штанов. Жирные, как боровы, и по десятку девиц на каждого. Зойка там тоже задом вертела. Про тебя между прочим выспрашивала.

– С чего бы?

– Известно, с чего. Ты у нас здесь один, считай, ее не трахал. А это уже, сам понимаешь, западло. Обидно дамочке.

– Переживет.

– А вот это ты зря. Девочка яркая, с характером. Может и нагадить…

– Да пусть, переживу как-нибудь.

– Про «как-нибудь» многие мечтают… Не-ет, я бы на твоем месте не терялся, – Чапа хмыкнул. – Конечно, клейкая она, как осьминог. И ненасытная. С такими осторожнее надо. Душу высосет и не только. Кстати, шепнула мне, что Колета загребли. Этот идиот по пьяне пару машин колупнул. Так что теперь ты здесь надолго.

– Надолго – так надолго, – Валентин кивнул на стену с коньячным пятном. – Не забудь осколки прибрать.

Чапа шумно вздохнул. Все равно, как кит или мамонт. За один присест он, должно быть, вдыхал и выдыхал литров по восемь воздуха.

– Сам виноват. Я тебя предупреждал: не доводи до греха.

– Велика барыня, – Валентин потер нос, с упреком покосился на пальцы. Видимо, от этой привычки уже не избавиться. – Кстати, мне не звонили?