– Что-то я не понимаю, кто кого пригласил в гости?

– А в чем дело? – вежливо поинтересовался Валентин.

– Вот тебе на! А торт с чаем? А холодец?

– Нормалек! – успокоил ее Валентин. – Торт в холодильнике, заварка в буфете. В крайнем случае звоните по ноль четыре. Служба газовой сети тотчас прибудет.

– Ага… – она озадаченно замолчала. – Видела я в жизни гостеприимных хозяев, но чтобы такого!

– Сам знаю, что плохой, глупый, невежливый, но что теперь сделаешь? – он пожал плечами. Не объяснять же ей про похмелье и прочие сопутствующие радости.

– Ладно! – лицо ее приняло плутоватое выражение. Она выбежала в коридор, но тут же вернулась. – Может, что-нибудь включим? Хотя бы телевизор?

– Нет уж. Давай обойдемся без лишних звуков.

– Будем сидеть и наслаждаться тишиной?

– Зачем? Будем трескать торт, и ты расскажешь мне о своих школьных подружках, о том, что у тебя творится в дневнике и наконец…

Но ее уже не было. С удивлением Валентин прислушался к близкому позвякиванию посуды. Бойкий человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению он потер нос, решив, что угнаться за ней – не самое простое дело. Или действительно – возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, – и тот был только актером. Актером категорийным, однако не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора происходит, а может быть, и с самими фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что они способны, это две-три скучноватые маски, в которые они и сами-то не очень верят.

Виктория вошла в комнату семенящим шагом ребенка, с опаской взирая на перегруженный поднос. Она умудрилась взгромоздить на него все, что обнаружила на кухне. Все, кроме кефира и черного хлеба. Подобная разборчивость наверняка возмутила бы деда. И кефир, и «черняшку» он ставил превыше всего. У Виктории, как видно, были иные приоритеты.

– Однако, бардачок у вас, господин министр! В прихожей на полу кепка, в раковине тарелки немытые, ножи, ложки.

– Я называю это мужским уютом, – возразил Валентин.

– Хорошенький уют! Пыль да тараканы, – она поставила поднос на журнальный столик. Не глядя на него, кротко спросила: – И что теперь? Будем трескать?

Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. Валентин невольно улыбнулся. Это и впрямь заражало. А он-то полагал, что давным-давно обзавелся иммунитетом против веселья. Выходит, нет. Чертова смешинка прокралась и в него. Виктория подняла голову, и Валентин разглядел, что глаза у нее рыжеватые. Оттого, верно, и рождалась иллюзия огня. Впрочем, почему иллюзия? Что-то в глубине этих глаз действительно тлело и разгоралось. Какие-то неясные всполохи, брызги крохотных бенгальских свечей и что-то там еще. Чертики, что прикуривали и прикуривали от спичек. Подобные глаза – подарок судьбы. Может, на сотню один раз и встретишь.

– Разумеется, будем! И трескать, и шамать – и все остальное. Тем более, что подобного я сам не ожидал, – он кивнул на поднос. – Скажи на милость, где ты отыскала колбасу? Распотрошила какой-нибудь дедовский тайник?

– Ничего не знаю ни про какие тайники, – скороговоркой выпалила она. – Знаю только, что пиво тортом не закусывают.

– Э-э, нет! Так у нас не пойдет. Про пиво я сразу сказал: напиток алкогольный, не для детей! – Валентин потянулся к подносу и тотчас получил шлепок по руке.

– Это ведь «Жигулевское», мое любимое! – соседка плаксиво скривила губы. – Я обязательно должна его попробовать.

В течение следующих минут Валентину пришлось убедиться, что в пиве она и впрямь разбирается. Как, впрочем, и в тортах с конфетами, в женских прическах, импортных шампунях и многом-многом другом.

Развалившись на диване, они похрустывали рассыпающимися кусочками торта, прихлебывали остывающий чай. Необходимости в телевизоре не возникло. Опустошая поднос, Виктория успевала тараторить и за телевизор, и за радио одновременно, вещая о своих любимых книжках, о кино, о Маликове и мальчиках из «Ласкового мая», о душечке-Михалкове и десятках прочих вещей. К моменту, когда они насытились, Валентин знал о ней практически все. Похлопав себя по животу, он удовлетворенно констатировал:

– На пиво нас, пожалуй, уже не хватит.

– Еще чего! – она хищным движением схватила бутылку.

– До чего прожорливая девчонка!

– И вовсе нет! Я ведь еще расту. И потом смотри, какие у меня волосы! Знаешь, сколько калорий на них уходит! – Пластмассовые заколки очутились у нее в руке. Она энергично мотнула головой, разбросав по плечам густую вьющуюся гриву. – Видал-миндал?

– Видал…

– То-то! Знал бы ты, как я с ними мучусь. Мыть приходится чуть ли не каждый день! Бутыль шампуня в неделю!

– Зачем же так часто?

Виктория удивилась.

– Ты хочешь, чтобы они были сальными и грязными?

– Да нет, но если это стоит таких мук… – он шевельнул пальцами, имитируя движение ножниц.

– Остричь? Ну нет! Пусть уж будут при мне. Как-никак – главное богатство, – она вновь крутанула головой, отчего волосы опутали ее непроницаемой золотистой пеленой.

– Еще чуток длины, – пробормотал Валентин, – и твоими волосами запросто можно будет душить мужчин.

Виктория довольно усмехнулась. Запрокинув голову назад, вновь заколола волосы.

– Надо будет попробовать.

– Да нет, я пошутил.

– Слушай! – она встрепенулась. – А давай погоняем на твоей машине!

– Моей? Разве у меня есть машина?

– Конечно, есть. Я видела! Вчера вечером, ты на какой-то иномарке приехал. Я только-только вышла погулять с мопсом.

Валентину пришлось признать, что Виктория застала его врасплох. Юная соседка оказалась приметливой.

– Увы, машина чужая. Приятель попросил перегнать на автостоянку. Пришлось помочь.

– Ну и что? Подумаешь, приятель! Он же ничего не узнает. Мы покатаемся и поставим обратно…

В прихожей пронзительно зазвенел телефон.

– Кто бы это мог быть? – Виктория заерзала на диване. Ей было любопытно.

– А это мы сейчас выясним, – Валентин напряженно улыбнулся. – Сделай одолжение, возьми трубку и постарайся узнать, кто звонит. Если что, скажи, что меня нет.

– Ага, значит, я уже и секретарша?

– Посуду вымою сам, честное слово.

– Договорились, – Виктория отправилась в прихожую. Откинувшись на спинку дивана, Валентин прикрыл глаза. Долетевший до него голос соседки звучал вполне уверенно. Виктория не терялась и здесь.

– ..А его нет. Полчаса, как ушел… Ну да, прокатиться на машине. Он тут купил на днях… Да, конечно, у него все нормалек… Я? Я его секретарь-референт…

Секретарь, да еще референт!.. Хмыкнув, Валентин отрезал себе еще кусок торта, принялся меланхолично жевать. Вся его бодрость враз улетучилась. Звонок неизвестного, напоминание о машине… Бог его знает, как быстро все меняется. Только что было весело – и вот уже нет.

Скрипнула дверь, Виктория вернулась в комнату, со вздохом опустилась на диван.

– Уф! Давно так не ела. А голосок у него ничего. Как это самое. Ие… иерехон. Правильно сказала?

– Наверное. Он назвал себя.

– Какой-то Шура. По-моему, малость под шафе.

– Ах, вон кто, – Валентин перевел дух, вспомнив о вчерашнем сержанте. От сердца отлегло. Вот только про телефон, к собственному стыду, он ничего не помнил. Неужели выболтал спьяну?

– Про машину зачем сочинила?

– Ну… Чтобы завидно было. Он ведь там, а я-то здесь.

– Болтуша, – Валентин продолжал жевать, не замечая ни вкуса, ни того, что сахарные крошки сыплются на пол и на колени.

– Хотела ему еще про торт сказать да чего-то постеснялась.

– Постеснялась? Ты?

– Конечно! Я что, не человек, что ли?

– Ты человек. Ты очень даже интересный человек… – Валентин вытер ладонью губы, взглянул на часы. – Прошу прощения, интересный человек, но если мы поели, то по-моему, тебе пора.