Ладно. Чего уж там. Порезвились.

Москва

Вы поверьте: я вам говорю сущую правду. Мы встретились с ней в феврале прошлого года. Я и раньше ее знал, но не обращал внимания, она — тоже. К тому времени она была обручена. И ей не было дела до меня и моей жизни.

С ее семьей я был в хороших отношениях и пригласил их на давно обещанный обед. Неожиданно приехала и она. Она сидела в кресле нарядная, ухоженная, надушенная. Я смотрел на нее, и меня начинало разрывать. Когда-то давно у нас вспыхнуло что-то и тут же погасло. Видимо, за прошедшие три года я не смог подавить ЖЕЛАНИЕ. Я старался не смотреть на нее, не обращать внимания, а ухаживать за гостями. Она была мила, воспитанна и вежлива. Изредка мы перебрасывались фразами.

Иногда я снимаю, просто так, для себя. После обеда, чтобы чем-то занять гостей, я стал показывать альбом с фотографиями. Посмотрев, кто-то сказал, что вот кого нужно снимать, — она смущенно улыбалась. Я спросил, хочешь попробовать, она ответила: почему бы не попробовать? Я, признаться, тревожился и страшился этого свидания…

Чтобы скрыть действующих лиц моего рассказа, я мог бы сказать, что пишу картины, портреты, но к чему это, я же обещал говорить правду.

Она приехала в воскресенье, и мы сразу приступили к делу. Уже смеркалось. Я снимал с помощью лампы, она меняла одежды, которые привезла. Наконец дошли и до кофты, открывающей щедро шею и плечи, которая была на ней и три года назад. Со мной происходило нечто странное. С одной стороны, я старался относиться к ней безразлично, не показывать, что ее тело как-то действует на меня (у нее было божественное тело), с другой стороны, у меня начинало плыть в голове от возбуждения и я боялся взорваться. Но старался успокоиться, выходил из комнаты, менял пленку, давал ей возможность переодеться.

Наконец мои мучения окончились, и она устала. Мы сидели друг против друга, она в том же кресле, и — отдыхала. Так прошло время, и ей пора было уходить. Она поблагодарила меня, и я спросил: а какая же награда? Вот этой минуты я ждал долго, не сознавая до конца. Она привстала и коснулась легким дыханием моей щеки. И это все? — в полушутку спросил я и наклонился. Она так сладко дала мне губы и прильнула, что я поплыл, сорвался, меня понесла какая-то волна, переворачивая и разрывая. Я целовал ее шею, плечи, она подставляла мне свои губы, не отстраняясь, и мне казалось, что вот сейчас внутри все разорвется на сто частей и тысячи кусочков.

Я, по-моему, слишком поспешно взялся за ее прошлую кофту, она немного испугалась, но — вдруг сдалась, сняла, и я отнес ее на руках.

Я говорил и делал нечто безумное, она, должно быть, получала удовольствие. И во всем повиновалась.

(Ах, это кажущееся повиновение, хотя там это и было так.)

Потом я попросил, и она позвонила родителям, сказав, что поздно и далеко ехать. К нашему удивлению, они легко согласились.

Что это была за ночь, я не смогу вам описать, потому что у меня нет слов. И прекрасное утро.

Виделись мы с ней редко, так как она не могла. Ее родители были серьезной преградой. Все нужно было делать под маской дружеских встреч, прогулок в парке, новых съемок. И до поры до времени это получалось. Да мы и сами для себя до поры до времени старались делать вид, что это случайно. Однако страсти и чувства наши разгорались, видимо, помимо нас, особенно мои. Она еще старалась быть разумной и удержаться. (Родители смотрели молча на это, не поощряли, но и не препятствовали.) Я же все больше и больше влюблялся в нее, в каждую черточку, деталь, штришинку. Она начинала мне казаться чем-то неземным и вечно желанным.

Одновременно меня не покидало чувство ревности, и я не понимал, как она может быть со мной, имея другого, почти законного. Я понимал, что он живет далеко, они виделись раз в полгода, ей кто-то нужен рядом и что я выполняю роль замены. Отчего я еще больше терзался, считал дни, свидания и, как умирающий, не успевал надышаться. Я всегда думал, что как это грустно, когда тебя используют временно, а потом оттолкнутся, как от отделившейся ступени, и полетят дальше, забыв про тебя. Но все равно был доволен, что она хоть редко, тайно, но со мной, и готов был молиться на эти мгновения. Хотя каждый раз, когда она опускалась рядом, я думал, как же это в ней сочетается, — она такая чистая девушка. Но никогда об этом не спрашивал, замечая, что она о чем-то думает часто.

Приближался конец ее обучению, и скоро-скоро она должна была улететь в другие края, где ее ждала другая судьба. Я даже боялся спрашивать когда. Но догадывался.

Совпало несколько выходных с праздником, которые я провел у них в доме, вместе. И совсем в неподходящем месте, когда она спросила, отчего я так веду себя, я признался: наверно, потому, что люблю тебя. Она сказала, что у нее кружится голова, и поцеловала меня в шею.

Какое это божественное чувство — сказать, что любишь, избавляясь от тайной ноши, когда действительно влюблен.

Ей нужно было начинать готовиться к экзаменам, и нам дали еще один последний раз закончить «сниматься». А потом должен был последовать перерыв…

Рано утром мы уехали на Остров, к заливу океана, где провели весь день, снимаясь.

Я до сих пор помню, это было 2 мая, воскресенье. Вернувшись домой, уставшие, мы стали целоваться. Я был как в горячке, внутри била какая-то дрожь. Она была особенно нежна и ласкова, так жарко обнимала меня. Я не мог понять, в чем дело, хотя она и раньше была горяча. И вдруг она, не выдержав, чему сопротивлялась и противилась, сдалась и открылась: «Я люблю тебя». Я зацеловал ее волшебное тело, дрожа и пьянея. С головой что-то творилось совсем непонятное. И первое, что я спросил, как всякий упрощенный мужчина: что же с ее другой жизнью? До поры до времени я не спрашивал, считая, что она умная девочка — сама рассудит. И молился, лишь бы она рассудила правильно. Она сказала, что уже больше месяца, как прекратила общение, все рассказав. Остается только отослать кольца. Я лежал безмолвный, впервые ощущая, как из человека уходят все чувства, почти до конца, и только на донышке где-то тикает сердце.

Когда я отвозил ее, у меня очень кружилась голова.

На следующий день я заболел, у меня началась горячка и какой-то вирус ломал изнутри. Она звонила каждые два часа, справлялась о моем здоровье, а на следующий день, не выдержав, приехала поездом из своего городка, потратив три часа. И привезла все, что необходимо больному.

Как ласково, как нежно она ухаживала за мной. Как я ценил ее приезд, неожиданность появления, думая, что мы не увидимся долгое время.

Она хорошо сдала экзамены, мы нашли ей работу в городе, и она сказала родителям, что мы встречаемся.

Все то, что произошло дальше, мне до сих пор трудно объяснить, как и найти слова. Я не понимаю, почему это случилось.

В городе началась другая жизнь, теперь не нужно было выспрашивать или вымаливать свидания, мы встречались каждый день. Было лето, жарко. Я забирал ее после работы, а рано утром отвозил на нее. То есть все время мы жили вместе. Она совсем стала моя.

Как мы проводили время? Прекрасно. Гуляли, я показывал ей город, ездили в парки, сидели в ресторанах, пили кофе-каппучино, ходили в маленькие галерейки.

В сентябре мы полетели в западный город, где жили в большом доме у знакомых. Ночью она опять сказала, что любит меня, и назвалась моей женой. Я назвался ее мужем. Какой это был чудесный миг близости, истомы и доверия. Вскоре мы вернулись обратно. Работа ждала. Господи, сколько убивает работа.

Мы стали ездить на обеды к ее родственникам, родителям, вместе с последними проводить выходные. Все было радостно и радужно, за это время у нас была одна размолвка. Нас стали принимать как одно целое, неделимое. Наконец в один день я сказал, что хотел бы на ней жениться. Я так хотел от нее малыша. После некоторых колебаний, непонятных мне, она сказала, что согласна.

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!