— Ты чекистка, Сирина!

— Ну, извинись перед своей дамой, надеюсь, она меня простит.

— Почему ты думаешь, что я с дамой?

— Потому что я не встречала еще мужчин с женским именем Тая.

Я рассмеялся, повесив трубку.

— Как ваша мама? Не ругается, что вас нет?

— Очень перевозбуждена моей встречей сегодня.

— Я буду молиться за вас…

— А вы умеете?

— У меня есть наставница, я учусь.

— Давно?

— Около года. — И она перевела неожиданно разговор: — Как вам сырники?

— Замечательные. Я еще съем?

— Пожалуйста. Съешьте все. Я вам с собой дам: вы опять целый день ничего есть не будете. Можно я вас отвезу?

Я колебался — я не любил быть обязанным. Я не ответил, а спросил:

— Что вы будете делать целый день?

— Читать вашу книгу.

— А… — только и сказал я. — А вечером?

— Вечером у меня в гостях, я думаю, будет известный, подающий большие надежды автор этой книги, — американский писатель.

— Кто же, если не секрет? — спросил я.

— Вы, Алешенька, вы.

— Это приглашение?..

Чай — прекрасный напиток, мои внутренности оживают после нескольких чашек. Или я возбужден и взволнован предстоящей встречей?

Да, я возбужден и взволнован. Опять звонит телефон.

— Отвечайте, не смущайтесь. Я понимаю, опять по делам…

— Алло, — я беру трубку.

Удивленный голос говорит:

— А Таю можно к телефону?

— Пожалуйста, — я передаю трубку.

Она слушает и смотрит на меня.

— Да, мамуля, у меня гость издалека, мы пьем чай.

И они о чем-то говорят, я иду в ванную. По-моему, перепил чаю, так как в канале чувствую легкую резь. Наверно, крепкая заварка. В Империи вообще слабый чай никто не пьет.

Я быстро одеваюсь. Костюм, рубашка, галстук. Сурово расправляюсь ее щеткой со своими волосами, пытаясь их уложить и успокоить. Они волнуются.

В комнате, куда я захожу взять пакет, натыкаюсь на одевающуюся актрису. Она нисколько не смущена. Хотя я впервые созерцаю ее голой при дневном свете. Я вижу часть обнаженного тела. И задумываюсь…

Пожалуй, еще немного — и я буду готов написать ее портрет. Я не забыл. Мне портреты не очень удаются. Я вообще не портретист. Искусство портрета девятнадцатого века давно утрачено.

— Какая встреча! — чтобы скрыть смущение, восклицаю я. Я смущен.

— Я буду через пару минут готова, я все-таки отвезу вас.

Она в мгновение ока собирается, удивительная женщина. Я ненавижу ждать, когда женщины собираются, это так долго и нудно.

В холле:

— Я хочу поцеловать вас, за заботу и за сырники.

— Куда вы хотите поцеловать меня? — Она улыбается.

— Я еще не думал.

— Ну, тогда вы подумайте, а я в предвкушении закрою глаза.

Мы выходим в летний солнечный день. Моему телу отчего-то легко. Отчего? Она, издатель, проведенная ночь, завтрак, забота, литературные надежды? Или совокупность всех этих слагаемых?

Она надевает солнечные очки и забрасывает их на лоб.

— Так модно? — спрашиваю я.

— Очень. Вы разве не знали? Когда я с вами попрощаюсь, я опущу их на глаза, а сейчас я хочу вас видеть без помех.

— Когда вы хотите уехать? — спрашиваю я.

— Как пожелает мой султан.

— У вас через пару дней последний спектакль?

Она безразлично кивает.

— В пятницу, — говорю я.

— Слушаюсь, мой повелитель, — отвечает она.

И тихо шепчет:

— Я буду собрана.

В 4.25 я появляюсь на широкой мраморной лестнице первого издательства Империи «Отечественная литература». Издательства, которое печатало лучшие книги и собрания сочинений всемирно известных писателей. Сам издатель представлялся мне каким-то богом, наверху, абсолютно недостижимым.

По указке часового я поднимаюсь на второй этаж и прохожу через какую-то анфиладу маленьких коридорчиков, пока не натыкаюсь на табличку. Из-за стола встает миловидная секретарша в джинсах.

— Простите, как я могу найти господина Доркипанидзе?

Она с почтительным интересом разглядывает меня.

— Вы, должно быть, господин Сирин? Проходите, вас ждут.

Что меня ждут, мне понравилось. Я не поверил…

Она открыла высокую дверь, обитую черной кожей, и пропустила в массивный кабинет. Отделанный панелями орехового дерева.

Скажу вначале, что, даже если бы этот человек оказался из олова, — он бы мне все равно понравился.

Из-за стола встал, оторвавшись от бумаг, скорее высокий человек с абсолютно седой головой и очень живым лицом и протянул мне руку.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Здравствуйте, я — Джордж Доркипанидзе.

— Алексей Сирин.

— У вас известная фамилия.

— За его романы я не отвечаю.

— Но он потом сменил ее на свою фамилию. Проходите, садитесь.

Я сел в начале Т-образного стола, который примыкал к его письменному.

Мы сразу заговорили на своем эзотерическом языке, обоим близком и понятном. Позади его кресла было большое полукруглое окно, пропускающее достаточно света, чтобы смягчать строгость и мрачность темного дерева.

— У вас очень уютный кабинет, — сказал я.

— О, это именитый кабинет, прямо в нем снималась сцена из американского фильма «Славянский дом», и я, поверите или нет, играл Издателя. С вашей очень известной актрисой — Джейн Фондой. Увлекательная женщина. Вон, за стеклом, наша фотография.

Они действительно были сняты вместе, Джейн — почти без грима. Я иссяк.

Он завел светский разговор. Издатель был на редкость искусный соловей и очаровывал своей манерой говорить.

— Как поживает мой приятель? — И он назвал известного американского писателя, публициста, который по идее меня рекомендовал. Вопрос был задан на чистейшем английском языке. Я ответил по-английски, и вся наша дальнейшая беседа протекала на английском.

— У вас прекрасный язык, причем не британское произношение, что большая редкость. Для этих мест.

— Я ведь много лет работал в Институте Америки и сюда, так сказать, попал случайно.

— Разве такое возможно? Я до сих пор не могу поверить, что сижу в этом знаменитом издательстве…

— Это быстро пройдет. Я вот мечтаю вырваться отсюда — на отдых. Но… каждый день новые заботы. Поверьте мне, вы счастливый человек, что не имеете отношения к издательскому делу. Надеюсь, вы не пишете ничего.

— Господин Дор…

— Никаких «господинов», зовите меня Джорджем.

— Мне очень нравится это имя. Помните, как начинается пьеса «Кто боится тигра?»?

— «Джордж, откуда это: „Ну и болото!?“»

— Конечно, это моя любимая пьеса.

Где-то подспудно я почувствовал «родную душу». Он был очень изящным, быстро схватывающим, придворным собеседником. Живо реагирующим и моментально кроющим любую карту-слово своим словом-козырем.

— Как вам наша столица, вы здесь первый раз?

— Нет, я здесь родился.

Он с удивлением вскинул глаза на меня:

— Когда же вы эмигрировали?

— Тринадцать лет назад.

— Я надеюсь, с семьей?

— Один.

— Бог мой, да вы герой! Так молодо выглядите. Вы смелый человек, Алеша, Знали хорошо язык?

— Ни одного слова.

— Вы меня восхищаете. Я думал, вы урожденный американец.

— Наверное, удивлю, даже азбуки не раскрыл, набрался среди людей, до сих пор мечтаю открыть «грамматику». Правда, первый год спал со словарем.

— Иногда это лучше, чем с женщиной. Вы женаты? — засмеялся он.

— Был.

Он взглянул на часы.

Все, оборвалось у меня внутри, аудиенция закончена.

— В пять часов у меня прием с англичанами, впрочем, подождут, мне интересно с вами беседовать.

Он нажал клавишу селектора:

— Танюша, принесите нам чайку. Ну, там конфеты, печенье. А то наш американский гость подумает, что у нас есть нечего.

«Через минуту будет подано», — услышал я смеющийся голос. «Интересно, когда он с ней спит», — подумал я.

— Милая девушка.

— Очень. Они у меня все милые, — голосом богатого купца сказал он. — Вы еще других не видели.