— Нет… Я был уверен, что это сделал приказчик… мой помощник… перед отправкой он должен был привести гроб в порядок, вытереть пыль… вообще…

— Вы не обратили внимание, с каких именно пор гроб оказался закрытым…

— Третьего дня он был еще открытым. Я, помню, спускался по лестнице и обратил внимание, что кто-то бросил окурок папиросы в гроб… Я еще подумал: «Вот был бы скан-дал, если бы я доставил на похороны гроб, а в нем оказался бы окурок!» Но этого, повторяю, не могло случиться, потому что, отпуская товар, я всегда лично смотрю, чтобы все было исправно…

— Как же вы говорите, что не мог очутиться окурок, а на самом деле в гробу очутился целый труп… Как это понять…

— Первый раз в жизни я доверился помощнику… Меня барыня так торопила по телефону, что я понадеялся на помощника… Первый раз… Нечистая сила… И вот…

Старик беспомощно развел руками.

— Значит, этот труп в гробу не мог очутиться раньше вчерашней ночи…

— Не мог… Никак не мог…

— Вам, Иван Лонгинов, не знакома эта женщина?

Следователь показал на тело Ковбойки.

— Ничего подобного!..

— Вы не встречали у себя на лестнице, или на дворе, или на улице возле вашего магазина женщину, одетую таким образом…

— Ничего подобного!

— Припомните, быть может, у вас на дворе среди квартиранток была особа, похожая вот на эту женщину…

— Ничего подобного…

— Разверните этот сверток с платьем и предъявите Ивану Лонгинову! — сказал следователь городовому, закуривая папироску, чтобы как-нибудь отбить запах трупа.

В ногах у Маньки-Ковбойки лежал какой-то сверток, завернутый в ее юбку.

Городовой начал развертывать и остолбенел.

— Так что… ваше блаагородие… трупик младенца…

Острый отвратительный запах мертвечины отшатнул всех.

— Так что… ваше благородие… развертывать дальше?..

— Развертывай…

— Так что, ваше благородие… это не подкинутый младенец…

Следователь сам отчетливо видел, что это — мертвая голова.

Несмотря на то, что от нее смердело невыносимо, он низко наклонился над гробом и с живейшим интересом впился в обезображенное гниением лицо…

Да, сомнения нет! Это мужская голова… Вероятно, Невзорова… И при таких обстоятельствах.

У него закружилась голова от неожиданности.

— Поднимите труп женщины… Нет ли под ним еще чего-нибудь?!..

Городовой и дворники приподняли.

— Так что, ваше благородие… тело совсем теплое.

Следователь крикнул возбужденно доктору:

— Доктор, освидетельствуйте же немедленно тело девушки…

Мальчика отправили в приемный покой больницы.

Марью Антоновну перенесли в спальню.

Доктор уже думал уходить, как вдруг — снова пригодился.

Едва взял руку Ковбойки, как сказал тоном, не допускающим возражений:

— Девушка жива! Она в глубоком, летаргическом сне. Перенесите ее на диван…

Две старухи и горничная бережно вынули ее из гроба…

Очнувшись в спальне, Марья Антоновна прежде всего слабым голосом справилась:

— Где убийца?

— Какая убийца?

— Эта. в гробу…

— Убитая!..

— Убийца… Она убийца!.. Уберите ее… Вон, вон!.. Мерзавка!.. Она убила мужа… Она задушила!..

Как раз входил следователь, чтобы допросить вдову.

Он застал ее в припадке истерии.

Она каталась по постели и кричала:

— Уберите убийцу!.. У нее кольцо мужа!.. Она задушила мужа!.. Она… проклятая… Мало того, что задушила, она и после смерти душит… Мало того, что в мой дом забралась, она еще в его гроб влезла… Вон! Вон! Вон!..

Марья Антоновна знала, что вот уже полгода Григорий Григорьевич потерял голову из-за какой-то девицы легкого поведения, и не сомневалась, что это именно она.

— Успокойтесь, г-жа Дормидонтова!.. Ваш супруг не задушен… он сам умер…

— Сам умер! — Марья Антоновна вскочила на постели.

— А вы видели, доктор, что у него на шее!.. А вы поинтересовались, следователь, заглянуть!.. Ха-ха-ха!.. Он сам умер!.. Желаю я вам такой смерти!..

И она снова заметалась в истерических причитаниях.

Ее душила ненависть к этой содержанке, которая отняла у мужа жизнь и после смерти глумится над ним, отнимая у мужа гроб!..

Доктор вышел из спальни и по собственной инициативе раздвинул бороду покойника, рассматривая кровоподтеки и ссадины.

Вернувшись, он шепнул следователю:

— Сомнений не может быть… Дормидонтов умер насильственной смертью… А на руке у девушки горничная признала кольцо барина… Тут какая-то невероятная тайна!

В голове следователя стоял хаос противоречивых догадок и подозрений.

Несомненным было только одно, что убийство Невзорова, убийство Дормидонтова и покушение на задушение этой девушки в гробу находятся в тесной между собой причинной связи.

Несомненно было и другое: что ключ к раскрытию убийства Невзорова — сенсационнейшего дела за все последние годы — находится в руках у него, у судебного следователя Степана Болеславовича Згиняцкого.

Судебный следователь потерял голову. Он уверен, что в уголовной практике целого мира не было ничего подобного.

Ни в одном самом фантастическом уголовном романе не читал он, чтобы убийца (а эта женщина из гроба, несомненно, убийца, в чем ее изобличает перстень) оказалась в гробу своей жертвы…

Да еще не одна, а вместе с мертвой головой другого убитого, — по-видимому, Невзорова.

Доктор обещает, что к вечеру неизвестная придет в себя и заговорит.

Припертый к стене дворник рассказал следователю все, что слышал от шофера.

Он не догадался записать номер шофера — это большое упущение.

Шофер сразу показал бы, эта ли женщина была с Дор-мидонтовым в автомобиле и указал бы, от какого дома она его наняла.

Быть может, шофер даже соучастник ее?

Интересно узнать точно, в котором часу он высадил убийцу на углу Невского и Николаевской?

Как успела она очутиться в ту же ночь на Каменноостровском в магазине гробовщика?

Могла ли она сама, спасаясь от возможных преследований, лечь в гроб и захлопнуть крышку?

Очевидно, не могла.

Следовательно, у нее есть сообщник.

Когда попала голова Невзорова в гроб Дормидонтова?

До этой женщины или вместе с ней?

Очевидно, вместе, потому что голова завернута в накидку преступницы.

Но какой смысл был преступнице прятаться в одном месте с разлагающейся мертвой головой?

Добровольно, в здравом уме и твердой памяти никакая женщина в мире не уговорила бы себя лечь в гроб с частью трупа в ногах.

Очевидно, убийца сама сделалась жертвой преступления.

Быть может, ее сообщник, желая отделаться от нее, попытался ее убить (доктор нашел у нее на теле кровоподтеки и повреждения), а потом, думая, что она уже умерла, положи л в гроб.

Но голова!

Откуда же в гробу голова Невзорова?!

Следователь терялся в догадках.

А в это время в роскошной квартире Неберучева на Фурштатской собралось in согроге[8] (хотя, конечно, без дам) то же общество, которое вчера пировало на Каменноостровском: грубоватый Ефремов, пшютоватый Ван-Ливен, Платонов, Семенов, Зибельсон, Эрих, Штрамм, Святошников…

Неберучев делал доклад по интересующему всех поводу:

— Господа, в вечерних газетах вы прочли, конечно, о смерти нашего уважаемого Григория Григорьевича Дор-мидонтова. Бедняга не перенес треволнений вчерашней ночи. Но и за него мы не можем ручаться, что он будет нем, как могила. Сейчас мне звонил по телефону Страхов. Оказывается, существует версия, что Дормидонтов умер не сам, а его уморили. Для нас это может кончиться большой неприятностью. Боюсь, что следователь откроет последнее пристанище Дормидонтова и по горячим следам натолкнется на пикантный курьез. Дело в том, что известная вам особа, Манька-Ковбойка, и голова неизвестного вам мужчины мною положены в гроб…