В доме темно.

Она прикладывает большой палец правой руки к ничем не примечательной точке на стене. Под слоем краски загорается красный свет. Из бокового стола бесшумно выезжает на роликовых направляющих ящик. Эшлинг не приглядывается специально, но глаза ее обшаривают комнату от стены к стене и изучают лестницу. В ящике оказывается пенопластовая форма, в углублении которой лежит «Зигзауэр-226» с глушителем. Девушка берет пистолет. Предохранитель уже снят. На этом пистолете он снят всегда.

– Дедуля? – зовет Эшлинг своего дедушку.

Тишина.

– Дедуля? Это я, Эш.

Тишина.

Эшлинг крадется через комнату, мимо лестницы к двери, ведущей в подвал. Осматривает углы, держа оружие наизготовку. Вокруг никого. Она одна. Девушка останавливается. Толкает невидимую точку на стене кулаком. Вбок отъезжает деревянная панель, открывая сейфовую дверь с кодовым замком. Эшлинг набирает код, следуя мышечной памяти: 59 направо. 12 налево. 83 направо. 52 налево. 31 направо. Замок открывается с тихим щелчком.

Эшлинг открывает тяжелую дверь: та только кажется деревянной, а сделана из 3-дюймовой стали. Закрывает ее за собой. Свет зажжется автоматически, как только будет заперт замок. Теперь она в безопасности.

Она спускается по ступеням, проходит мимо двух витрин с оружием, кладовки, костюма химической защиты, акваланга и пуленепробиваемого стенного шкафа, заполненного разнообразным оружием; некоторые экземпляры, несмотря на почтенный возраст, находятся в идеальном состоянии и действительно бесценны.

Все это ее не интересует: Эшлинг продвигается дальше, к двум висящим на стене мешкам. Рюкзак и снаряжение. Сумки для побега. В них есть все необходимое.

Она останавливается возле пуленепробиваемого шкафа.

Смотрит в сканер сетчатки и набирает код на клавиатуре. Последовательность состоит из 25 знаков – GKI2058BjeoG84Mk5QqPlll42 – и эти 25 знаков она помнит наизусть с семи лет (и не раз говорила деду, что стоит периодически менять код, но он не слушал). Дверь скользит в сторону. Эшлинг входит в ячейку с климат-контролем и забирает меч, который бережно хранила ее Линия: изогнутую фалькату, изготовленную в VI веке до н. э. В Европе того периода это был единственный стальной клинок, и он отнял жизнь у 3890 человек, к которым прикоснулось острое как бритва лезвие. Кельты линии Латен, способные проследить свою родословную до глубокой древности, до предков, получивших знания прямо от Создателей, умели закалять сталь тысячелетиями, но никому об этом не рассказывали.

Стальной меч в VI веке до н. э. был все равно что волшебным. Эшлинг кладет фалькату в ножнах поверх сумки со снаряжением и выходит из ячейки. Пока девушка идет обратно к лестнице, лампы за ее спиной автоматически гаснут. Она возвращается в комнату наверху, запирает стальную дверь и уже собирается уходить, когда звук аплодисментов заставляет ее замереть на месте.

– Неплохая попытка, мисс Копп, – доносится из гостиной мужской голос.

Эшлинг оборачивается. В любимом дедушкином креслебаркалонжере сидит человек лет за 40. В нем нет ничего примечательного: средний рост, среднее телосложение, угадывается живот, – просто еще одно лицо, статист в массовке. Седеющие волосы, лысина, щетина на щеках. Он абсолютно ничем не выделяется из сотен людей, не считая длинного шрама, пересекающего часть лица и шеи. Но и эта деталь не бросается в глаза, растворяясь в общей незначительности созданного мужчиной образа. На нем синие джинсы, светлосерый свитер и черные кроссовки.

Эшлинг обратила бы на него внимание на улице, только если бы он направил на нее компактный «HK-416». Вот как сейчас. Красное пятнышко прицела замерло на ее горле. Он хлопал, ударяя ладонью правой руки по бедру.

Левша. Никогда бы не подумала.

Эшлинг не поднимает пистолет.

– Вы, видимо, босс Макклоски.

– Браво.

– И имя у вас есть?

– Грег Джордан.

– Макклоски здесь?

– Едет.

– Злая?

– Вообще-то нет, – отвечает он, слегка приподняв брови. – Скорее, довольная. Если бы не этот побег, она бы решила, что ты ничего не стоишь. А вот Маррс – он-то зол. Он из тех, кто любит говорить, что слишком стар для этого дерьма.

– Я извинюсь.

– Хорошо. Это его порадует.

– Так аэропорт был проверкой?

– В этой жизни все – проверка. Особенно с тех пор, как кто-то нашел Ключ Земли.

– И то правда.

– Рассказать вам что-нибудь о нас? Нам придется провести вместе немало времени.

– Мне жаль вас расстраивать, Грег, но нет, нам не придется проводить время вместе.

– Печально это слышать, мисс Копп. Мы вам не нравимся?

– Я вам не доверяю.

Джордан вздыхает.

– На вашем месте я бы тоже нам не доверял. Но вот в чем дело: я доверяю вам. Приходится.

– Потому что я – Игрок?

– Именно. И потому что у меня нет выбора.

– Мне кажется, Макклоски с вами не согласится. По-моему, она думает, что выбор есть. Она сказала, что не хотела со мной возиться, но вы ее убедили.

– Это правда. Чистая правда. Видишь? Мы пытаемся завоевать твое доверие.

Эшлинг продолжает допытываться: ответ ее не удовлетворил. – Вы не возражаете, если я спрошу: так что там насчет выбора?

– Неважно. Сейчас, когда на нас вот-вот упадет астероид, нет ничего важнее, чем работать с тобой.

– Я все равно хотела бы услышать ответ.

Он снова вздыхает:

– Мы пытались предотвратить Последнюю Игру.

– Вы серьезно думали, что сможете? – ухмыляется Эшлинг.

Джордан пожимает плечами:

– Привык мыслить масштабно. Безумец, что сказать.

Эшлинг позволяет себе немного расслабить плечи. Ей не нравятся попытки навязать помощь, но нравится этот человек.

– Безумец.

– Но ты мне даже не дала рассказать о себе.

– Пли.

Джордан с усмешкой смотрит на оружие, уловив иронию, но не опускает его. Рука у него твердая.

– Я не люблю обсценную лексику. Терпеть не могу. Многие руководители, с которыми я работал, особенно в США, ее просто обожают. Как будто за каждое нецензурное слово им начисляют премию. А я лично считаю, что нецензурная брань – это пустые угрозы и признак задержки в развитии. Мало кто умеет хорошо ввернуть крепкое словцо, тем более к месту.

Но иногда все-таки попадаются талантливые люди.

– И-и? – тянет Эшлинг.

Джордан демонстративно машет правой рукой.

– Так вот, удачно вставленное крепкое словечко может взорвать аудиторию не хуже бомбы. Это очень эффективный прием. Способ красиво завершить речь. Поэтому я не ругаюсь, пока не наступит подходящий момент.

– По-моему я знаю, к чему вы клоните.

– Ни хера.

– Вот именно.

Джордан снова улыбается. Несмотря на то, что всей этой возни с Последней Игрой врагу не пожелаешь, девчонка начинает ему нравиться.

– Твой дед у нас.

Эшлинг делает полшага вперед.

– Тише. Тише, – осаживает ее Джордан.

Пушка.

– Продолжай.

– Он не заложник. Мы в одной лодке – он тоже хочет, чтобы ты приняла предложение. Но сначала постарайся понять: все, что тебе сказала Макклоски, – правда. Мы – хорошие парни. Но если понадобится, можем быстро превратиться в плохих – и знаешь ли, нам чертовски хорошо удается быть плохими и делать чертовски плохие вещи. Поэтому, если хочешь, чтобы твой долбаный дедуля остался в живых, скажи нам «да».

Мы станем твоими лучшими друзьями до конца времен.

Обещаю. Но только если ты скажешь «да» от души. Ты – Игрок. Наш Игрок. И ты настолько нужна нам, что мы сделаем что угодно, лишь бы ты была на нашей стороне. Соглашайся, Эшлинг. Соглашайся от души. Без вранья и прочего дерьма.

Поняла? Говори. Да.

Сначала Макклоски, теперь этот Джордан… Да что ж они все так любят красивые слова? Эшлинг на секунду задумывается, не учат ли спецагентов этому на мастер-классах. Хотя Джордан кажется ей куда умнее, чем команда подотчетных ему придурков. Только Эшлинг все равно борется с желанием его убить. За то, что они вынуждают ее принять помощь, хотя на самом деле это она помогает им. За то, что они забрали дедушку. Наверное, можно убить Джордана прямо сейчас, она успеет его прикончить раньше, чем умрет от кровопотери, но тогда и деду, и Игре конец.