- Вы же не будете отрицать, что здесь присутствуют женщины? Уж я-то вижу разницу между Адамом и Евой не хуже любого другого, даже если сия разница неведома вам. А еще я вижу разницу между усердным офицером и лентяем, который предается утехам в порту. И не надо пытаться на меня давить.

- Нет, сэр, но это все добропорядочные женщины.

- Тогда почему они так ухмыляются и жестикулируют?

- Но это только их манеры - они все с Лесбоса.

- И, конечно, у каждой папа - священник, а сами девушки - ваши сестры в третьем колене, как и та девушка с Цейлона?

- А жительницы Лесбоса всегда соединяют руки подобным образом в знак уважения.

- Кажется, вы становитесь знатоком в мотивах поведения гречанок.

- Сэр, - еще жарче воскликнул Баббингтон, - я знаю, что вам не по душе женщины на борту...

- Да, думаю, что упоминал что-то такое, раз эдак пятьдесят-шестьдесят за последние десять лет.

- Но если вы позволите объяснить...

- Я бы с интересом послушал, каким образом вы объясните присутствие тридцати семи - позвольте, тридцати восьми девушек на борту шлюпа его величества, но раз уж так вышло, что хоть какое-то приличие должно быть соблюдено на моем квартердеке, лучше спуститься ко мне в каюту, - а оказавшись в каюте, Джек произнес: - клянусь Богом, Уильям, это зашло слишком далеко. Тридцать восемь девок на борту - это действительно слишком.

- Было бы слишком, сэр, если бы за этим стояли хоть какие-то греховные или пусть даже игривые намерения, но, клянусь честью, я невинен в мыслях, словах и делах! Ну, по крайней мере, в словах и делах.

- Думаю, тебе лучше начать объясняться.

- Что ж, сэр, как только я увидел транспорты в Аргостоли, то проложил курс к Строфадесу, и к концу дня мы увидели парус далеко с подветренной стороны, несущий сигнал бедствия.

Это оказался тунисский пират, на котором в шторм сбило мачты и теперь закончилась вода, а при этом на борту много пленниц. Они совершали набеги на острова за женщинами и нахватали гораздо больше, чем ожидали - трудились как пчелки на берегах Наксоса, а затем захватили всех молодых женщин со свадьбы на Лесбосе, когда те на лодках пересекали гавань Перамо.

- Вот собаки, - произнес Джек. - Так это те самые женщины?

- Не все, сэр, - ответил Баббингтон. - Мы сказали маврам, конечно, что христиан следует отпустить, само собой разумеется, и сказали женщинам, что их доставят обратно в Грецию.

Но тогда оказалось, что те, что с Наксоса, уже находились на борту довольно долгое время, не захотели расставаться со своими корсарами, в то время как те, что с Лесбоса - хотели уплыть, страстно желали уплыть домой.

Мы не могли сначала разобраться, но и те и другие стали выкрикивать имена и рвать друг другу волосы, и все стало ясно.

Так что мы разделили их настолько мягко, насколько смогли - моего боцмана прокусили до кости, а нескольких матросов жестоко исцарапали - помогли маврам установить временную мачту, дали им сухарей и воды достаточно, чтобы те доплыли до дома, и сделали все возможное, чтобы поспеть на рандеву с вами.

И вот я здесь, сэр, вполне счастлив тем, что мне публично сделали выговор, упрекнули, изругали до невозможности, в то время как я просто исполнял свой долг.

- Ну, будь я проклят, Уильям, я извиняюсь, конечно, очень извиняюсь. Но несправедливость - бич нашей службы, как ты знаешь очень хорошо, и хотя ты и получил несправедливый выговор, то, по крайней мере от твоих же друзей.

- Несомненно, сэр. А теперь, сэр, что мне делать?

- Ты должен выпить несколько стаканов мадеры, а затем развернуться, пока позволяет ветер, и доставить всех своих милых созданий, твоих, я уверен, virgoes intactoes [30], в Кефалонию и доверить их майору де Боссе, губернатору.

Он на редкость энергичный, надежный офицер и понимает греческий и позаботится о них, снабдит продовольствием, пока не найдет хорошего надежного купца, плывущего на Лесбос. Киллик, - позвал он, по привычке повысив голос, хотя слышал, как его стюард тяжело дышал по ту сторону переборки, подслушивая, как обычно. - Киллик, принеси немного мадеры и пригласи доктора и мистера Пуллингса присоединиться к нам, если они пожелают.

- Я должен рассказать доктору о невероятном виде пеликана, что пролетел над нами неподалеку от Занте, - сказал Баббингтон. - И я не должен забывать о турецком фрегате, что мы видели незадолго до встречи с вами. Он любезно поприветствовал нас выстрелом из пушки, когда мы показали наш флаг, и я отсалютовал в ответ, но мы не говорили, потому что тот преследовал фелуку с подветренной стороны, несясь с весьма удивительной для турка скоростью - лиселя сверху и снизу по обоим бортам.

- Турецкий фрегат, - сказал профессор Грэхэм, у которого имелся свежий список военных кораблей султана, - это "Торгуд", тридцать орудий. Он и двадцатипушечный "Китаби" вместе с некоторыми мелкими кораблями составляют морские силы Мустафы, правителя Карии и капитан-бея или старшего морского офицера в этих водах. На самом деле, корабли, можно сказать, принадлежат самому Мустафе, поскольку он использует их так, как посчитает нужным, без каких-либо согласований с Константинополем.

И это вполне справедливо, так как Константинополь никогда не платил жалования матросам, и Мустафе пришлось кормить и платить им лично.

Говорили, однако, что он деятельный и ревностный офицер, и после того как они проплыли с час или два - материковая часть Эпира высилась впереди, а "Боном Ричард" и "Дриада" давно пропали из виду - то увидели следы его деятельности и рвения: обугленные останки фелуки, измочаленные ядрами, но все еще плавающие на поверхности и все еще узнаваемые.

Затем хорошо узнаваемые двадцать или тридцать трупов, дрейфующих по течению: все греки, все раздетые, некоторые - обезглавленные, некоторые - с перерезанным горлом, некоторые - посаженные на кол, а трое - наскоро распятые на манер святого Андрея Первозванного [31] на сломанных веслах фелуки.

"Сюрприз" мягко покачивался вблизи Мизентерона, бросив якорь на пятнадцатисажневой глубине на входе в бухту, давно заилившуюся и сейчас полную стволов деревьев из-за последнего наводнения, причиненного рекой, которая извивалась сквозь лежащий в низменности и неблагоприятный для здоровья город,

Две крепости охраняли эти стволы вместе с множеством мелких суденышек внутри гавани. Когда-то крепости принадлежали Венеции, и рельефное изображение крылатого льва Святого Марка все еще оставалось на их внешних стенах, но сейчас над ними реял турецкий полумесяц.

Бросив якорь, фрегат отсалютовал, и они ответили, рев пушек поднял тучи пеликанов из невидимой лагуны.

Но с тех пор ничего не произошло: ничего значительного, так сказать. Пеликаны пришли в себя, длинными цепочками вернувшись обратно в свою солоноватую грязь, рыбацкие лодки продолжали мельтешить в гавани, поражая гарпунами кальмаров, когда те поднимались на поверхность в экстазе десятируких совокуплений, но никакая крытая балдахином официальная посудина не отчалила от пристани крепости, никакой паша не показал своё знамя в виде конского хвоста, и на борту фрегата отчетливо ощущалось разочарование.

Глаз моряка отметил бы, что "Сюрприз" выглядел опрятнее обычного: свернутые паруса подтянуты наверх, а брасы уложены в идеальные бухты, но даже сухопутные заметили бы, что офицеры отказались от своей обычной повседневной одежды, состоявшей из свободных нанковых панталон и легких курток, в пользу полного мундира и ботфортов, в то время как команда баркаса уже надела белоснежные брюки, ярко-синие куртки и лучшие соломенные шляпы, приготовившись отвезти своего капитана на берег, как только того пригласят.

Тем не менее, приглашения не последовало. Крепость не подавала никаких признаков жизни, и капитан Обри, конечно же, не собирался делать первый шаг: он сидел в своей каюте, элегантно и даже роскошно одетый, но для точности нужно заметить, что его сюртук с золотым позументом лежал на кресле, а рядышком - шпага от Патриотического фонда ценой в сто гиней, шейный же платок оставался пока не завязан, а бриджи не застегнуты на коленях.