- Впечатлительные иностранцы, - произнес Джек. - Ягелло - отличный парень, иногда почти забываешь об этом, но на самом деле он всего лишь иностранец, бедняга. Полагаю, ты взял вожжи?

- Не я. Диана. К тому времени солнце уже поднялось. Она гораздо лучше управляется с четверкой, чем я.

Диана как раз четко виднелась в окуляре, солнце ярко ее освещало. Все годы, что Стивен ее знал, Диана боролась с неблагоприятными обстоятельствами: сначала дорогостоящий, фешенебельный образ жизни в девичестве без достаточного количества средств, чтобы его поддерживать, потом страшная бедность и зависимость, затем трудные, доставляющие неприятности, страстные и даже жестокие любовники. Все это подточило ее энергичный характер, сделав его колким и жестким, так что уже давно Мэтьюрин не ассоциировал Диану со смехом: красотой, порывистостью, стилем, даже остроумием, но не со смехом.

Сейчас это переменилось.

Стивен никогда не видел ее такой счастливой, как в последние несколько месяцев, и такой красивой. Он не был настолько самодоволен, чтобы полагать, что лишь их брак являлся тому причиной. Скорее, этому способствовало то, что Диана наконец-то обрела дом с обширными и разнообразными знакомствами, богатой легкой жизнью, которую вела - она обожала быть богатой. Даже вполне осязаемый муж мог этому поспособствовать, даже если и не обладал «правильной» национальностью, происхождением, наружностью, религией или вкусами. Даже если не являлся тем, кого ее друзья могли бы желать ей раньше.

Джек молчал, полностью сосредоточившись на Софи, находящейся далеко за водной гладью: теперь она склонилась к маленькому мальчику рядом с собой, подняла его высоко над ограждением, и оба вместе с сестрами опять замахали руками.

Джек уловил мелькание их носовых платков сквозь реи "Аякса" и "Беллерофона" и с нежностью улыбнулся по эту сторону подзорной трубы - чувство, которое его соплаватели редко могли наблюдать.

- Не думаю, - произнес Стивен, продолжая внутренний диалог, - что я создан для детей, - как будто его обвиняли в совершении преступления, - их слишком много, чудовищная избыточность, и у меня нет никакого желания, ни малейшего вообще, видеть своё увековечение. Но в случае Дианы, может, это даст ей счастье?

Как будто осознав его взгляд, Диана тоже помахала кораблю и, повернувшись к Ягелло, указала на море.

"Агамемнон", идущий из Пролива домой, пересек им обзор - великолепное облако белых парусов, а когда он прошел, Портсмут исчез, отрезанный мысом.

Джек выпрямился, сложил подзорную трубу и взглянул вверх на паруса: они были обрасоплены так, как только можно пожелать, что едва ли удивительно, поскольку он сам формировал у молодого Моуэта представление о том, как управлять кораблем, и паруса толкали тысяча восемьсот сорок две тонны "Ворчестера" по воде со степенной скоростью в пять узлов - все, что можно ожидать при таком ветре и течении.

- На довольно значительное время это последнее, что мы видим из удобств жизни на берегу, - заметил Стивен.

- Вовсе нет. Мы плывем только до Плимута на комплектование, - рассеянно заметил Джек, устремив глаза вверх: брам-стеньги "Ворчестера" были слишком высоки, избыточно высоки для его корпуса без завалов. Если в Плимуте останется время, он постарается заменить их на более короткие, а также поставить отдельные бом-брам-стеньги.

Джек намеренно обратил разум к проблеме установки этих гипотетических бом-брам-стеньг позади эзельгофта, и довольно низко, чтобы уменьшить нагрузку на корабль, печально известный плохими креплениями, в случае средиземноморской бури: он знал опасную силу мистраля в Лионском заливе и те убийственно короткие волны, что ветер мог поднять в течение часа, волны, совсем не похожие на длинные атлантические валы, для которых подобные корабли, по большей части, и предназначались. Он делал так, чтобы заглушить боль расставания, намного более сильную, чем ожидал, но, видя, что грусть не проходит, вскочил на коечную сетку, позвал боцмана и поднялся наверх, на самую высь, посмотреть, какие изменения придется сделать, когда доставят его укороченные брам-стеньги.

Джек все еще пребывал наверху, с легкостью и ловкостью орангутанга качаясь между морем и небом, глубоко погруженный в технический спор со своим упорствующим, упрямым, консервативным седобородым боцманом, когда в более чем ста футах под ним барабан протрещал "Ростбиф Старой Англии", приглашая офицеров на обед.

Стивен вошел в кают-компанию - великолепное, длинное помещение с превосходным длинным столом посередине, залитое светом из большого кормового окна во всю ширь, помещение, которое, несмотря на каюты лейтенантов по обе стороны, предоставляло много места для десятка офицеров, каждый - с вестовым за спинкой стула, и множества гостей, если бы их решили пригласить. Тем не менее, сейчас помещение оставалось малолюдным: три морских пехотинца в красных мундирах около окна, а в центре, положив руки на спинку стула, задумчиво стоит штурман, казначей смотрит на часы, Пуллингс и Моуэт у двери, попивают грог и явно ожидают Стивена.

- А вот и вы, доктор, - воскликнул Пуллингс, пожимая ему руку. - С точностью до секунды. - Он улыбнулся во все загорелое дружелюбное лицо, но в глазах явно проглядывала тревога, и тихо продолжил, - бедняга Моуэт боится, что расстроил вас, сэр, отпуская шуточки, когда вы прибыли на борт: всего лишь для забавы, знаете ли, сэр, но мы боялись, что вы, возможно, не поняли, будучи, я бы сказал, сильно промокшим.

- Никогда в жизни, мой дорогой, - сказал Стивен, - что вы пьете?

- Грог, на две трети разведенный водой.

- Тогда прошу, дайте и мне стаканчик. Уильям Моуэт, ваше здоровье. Скажите, когда появятся остальные джентльмены? Я остался без завтрака и голоден как волк. У них вообще есть чувство времени?

- Других джентльменов не будет, - ответил Пуллингс. - У нас еще только скелет экипажа и потому... только скелет кают-компании, ха-ха, - прибавил он, смеясь от души, поскольку сравнение только что пришло ему в голову. - Проходите, позвольте вас сразу представить остальным: у меня есть для вас сюрприз, и я жажду его показать. Прямо-таки распирает.

Мистер Адамс, казначей, встречал доктора в Галифаксе, Новая Шотландия, на балу у губернатора, и, казалось, очень рад видеть Стивена снова. Мистер Гилл, штурман, являвший собой грустный контраст полному, круглолицему, улыбчивому казначею, утверждал о знакомстве еще со времен, когда сам Гилл находился в должности помощника штурмана на "Ганнибале", и Стивен вылечил его после битвы при Альхесирасе.

- Хотя нас было слишком много, чтобы вы меня помнили, - подытожил он.

Капитан морской пехоты Харрис был очень рад плавать вместе с доктором Мэтьюрином: его двоюродный брат Джеймс Макдональд часто говорил о мастерстве доктора, ампутировавшего ему предплечье, а ничто так не успокаивает, как мысль, что если кого-то и разнесут на кусочки, то на борту есть действительно выдающийся мастер, который соберет пострадавшего заново. Его лейтенанты - совсем еще сопливые юнцы - только поклонились, некоторым образом благоговея перед Стивеном, поскольку у него сложилась отличная репутация воскресителя из мертвых и неизменного спутника одного из самых успешных капитанов фрегата на всем флоте.

Пуллингс поторопил всех к столу и занял свое место во главе, расплескав суп - обычный для кают-компании суп, отметил Стивен, весьма полезный в качестве припарок, хотя одновременно еще и унюхал в воздухе знакомый, изысканный, но пока безымянный аромат, а затем Пуллингс спросил стюарда:

- Джейкс, готово?

- Готово, сэр, в меру прожарено, - пришел ответ издалека, и мгновение спустя с камбуза прибежал стюард с золотистым пирогом.

Пуллингс воткнул в него нож, воткнул ложку, и его тревога сменилась триумфом.

- Вот, доктор, - сказал он, передавая Стивену тарелку. - Вот мой сюрприз, вот настоящее "Добро пожаловать на борт"!

- Боже мой, - воскликнул Стивен, глядя на гусиный пирог с трюфелями - больше трюфелей, чем гусятины, - мистер Пуллингс, какая радость, я поражен, поражен и восхищен.