При этом и назвать ее безобидной нельзя, ведь даже в весьма сдержанном припеве пелось, как Джек прекрасно помнил:

Есть мудак у нас один,

Краснорожий сучий сын.

"Вышел прекрасный званый ужин, для полного счастья не хватало только Стивена, и даже он присоединится к нам через два дня, если будет благоприятный ветер и хорошая погода. Этим утром адмирал вызвал меня к себе, принял доброжелательно - никаких холодных взглядов и проклятой ледяной отстраненности, никаких "капитан Обри" или "вы, сэр" - и отдал долгожданный приказ направиться в порт Маон и там взять на борт припасы и моего хирурга, находящегося в тех краях в отпуске.

По правде, приказ имел и продолжение:

- Итак, Обри, как мне известно от доктора Мэтьюрина, вы осведомлены о некоторых его тайных экспедициях: он также сказал, что всецело доверяет вам и предпочитает плавать именно с вами, а не с каким-либо другим капитаном.

В настоящее время ему необходимо попасть на французское побережье, немного западнее Вильнева, как я полагаю. Вы высадите его в наиболее удобном для этого месте, а позже заберете оттуда. Когда и как сделать это - решать вам. И я искренне надеюсь, что вы вернете его целым и невредимым, и с наименьшей задержкой.

Но, естественно, в письме писать об этом было нельзя. Как и о тех мыслях, что практически не покидали его голову.

Он избегал их, как мог, говоря себе "Я надеюсь, скоро мы столкнемся с противником и сможем отыграться за то поражение у Медины. Офицеры и матросы, плававшие со мной раньше, знают, что я не боюсь сражений и, полагаю, могу так выразиться, не чураюсь обычного мужества. Но большая часть команды мало со мной знакома, и, думаю, считает, что я намеренно увильнул от сражения.

Очень плохо, когда матросы плавают под командованием человека, которого подозревают в робости. Несомненно, они не могут его уважать, а без уважения дисциплина идет за борт..."

Дисциплина, как суть боевого корабля, конечно, крайне мила сердцу Джека Обри, но некоторые вещи все же дороже - и репутация одна из них. Он не имел ни малейшего понятия о том, как ценил ее, пока Харрис и Паттерсон не стали относиться к нему нельзя сказать, что неуважительно, но со значительно меньшим почтением, чем раньше.

Это случилось не сразу после его крайне непопулярного приказа оставить французов и уйти, когда он очень хорошо знал, что при этом первом разочаровании и обманутых надеждах, падении сильнейшего воодушевления, на корабле с радостью увидели бы, как его выпорют, а через несколько дней после Медины. Инцидент, во всяком случае, если подобную еле осязаемую мелочь можно назвать инцидентом, сопровождался рядом неоспоримых фактов - появлением пары имен в списке первого лейтенанта - виновных в драках (половина из них бывшие скатовцы, а половина - те, кто плавал с Джеком раньше).

Флотское правосудие жестоко и непрофессионально - без доказывания и соблюдения процедур, но на уровне квартердека с решеткой, оснащенной для немедленного исполнения наказания, оно не рассчитано на какие-либо проволочки, а еще меньше на сокрытие истинных причин дела, и довольно часто правда сразу выходила наружу, ничем не прикрытая, а иногда и неудобная.

На этот раз выяснилось, что скатовец, сравнивая Джека с капитаном Алленом, их последним командиром, утверждал, что капитан Обри намного менее предприимчив. "Капитан Аллен просто атаковал бы их, законно это или нет. Капитан Аллен и близко бы не обеспокоился своим здоровьем или покраской. Так что я немного толкнул его или пихнул локтем, как вы могли бы назвать это, чтобы напомнить о манерах".

Это свидетельство объясняло потрепанный вид многих моряков, которые вообще ни в чем не обвинялись - Бондена, Дэвиса, Мартенса и еще нескольких друзей Джека с нижней палубы, даже спокойного старого Джо Плейса, и столь же потрепанный вид как некоторых морских пехотинцев, так и бывших скатовцев, и усилившуюся вражду между морскими пехотинцами и моряками.

Это также позволило Джеку заметить или вообразить, что он заметил изменения в отношении некоторых своих офицеров: отсутствие, пожалуй, несколько преувеличенного благоговения и уважения перед, по их мнению, его репутацией настоящей саламандры, репутацией, что окружала его в течение многих лет и сильно облегчала ему работу, и которую он принимал как нечто само собой разумеющееся.

Все это Джек мог бы описать в своем письме, и, возможно, даже добавить размышления о том, как мужчина теряет репутацию, а женщина теряет свою красоту, и каждый из них почти одинаково оглядывается вокруг в поисках признаков этой потери, но это ничего не сказало бы Софи о настоящем опасении её мужа - страхе, что он и в самом деле мог повести себя малодушно.

Он был глубоко убежден в мнении нижней палубы. Там, может, и довольно много дураков и сухопутных крыс, но преобладали моряки и не только в моральном плане, но и числом, и, как он знал, в вопросах такого рода матросы ошибались редко.

Сердце к этой схватке у него не лежало: ничего подобного тем бушующим эмоциям, радости и яркому предвкушению, как при охоте на лис, но лишь одна сотая чувств от той охоты, что и предопределило последовавшие действия. Ни то, ни сё: человек, может быть, не в форме, но не трусливый, и он, несомненно, искал встречи с врагом со всем рвением, явно вызывая его на бой при соотношении сил не в свою пользу и даже пытаясь спровоцировать.

С другой стороны, Джек помнил свое облегчение, когда понял, что французы не намерены драться: позорное облегчение. Или бесславное - вот нужное слово? Вовсе нет: это было вполне разумное облегчение, что не нужно бросать плохо подготовленный, неслаженный экипаж в отчаянное сражение, в котором столь многие из них, несомненно, погибли бы, оказались ранены, искалечены, изувечены.

В стычках такого рода всегда крайне шокирующий счет мясника, а с такой командой и того хуже, не говоря уже о большой вероятности поражения.

Что же касается его отказа в высадке морских пехотинцев, на первый взгляд он казался ему совершенно невинным. Добросовестное решение, учитывая приказы и то, как Джек их понял.

Но слова адмирала сильно его потрясли, и теперь он настолько часто дискутировал по этому вопросу с самим собой, что больше не мог сказать с ответным обвинением и гневным протестом, в чем же была истинная природа его намерений: ее скрыл спор.

Тем не менее, в этом вопросе намерения - ключ ко всему, и не имело смысла рассказывать об этом никому на свете. Софи, например, безусловно, скажет ему, что муж поступил правильно, но слова эти, хоть и приятные, не возымели бы никакого облегчающего эффекта, поскольку даже она не могла проникнуть внутрь его головы или сердца, или жизненно важных органов, чтобы проверить его намерения. Намерения, что преобладали в тот момент.

Не сможет и Стивен, если на то пошло, но Джек по-прежнему сильно ожидал их встречи, и менее, чем через два дня, когда "Ворчестер" обогнул мыс Мола, неспособный зайти в порт Маона из-за ветра с норд-веста, Джек взял баркас, на веслах протиснулся через узкую горловину, а потом галсами прошел по всей длине залива, борт за бортом, хотя обмен сигналами с офицером, ответственным за Королевские военно-морские склады, показал ему, что ничего, кроме маленькой толики стокгольмской смолы, для эскадры пока не прибыло.

Эти воды он, его рулевой и, по крайней мере, четверо из команды баркаса, знали также же хорошо, как воды Спитхеда или Хэмоазы, и они плыли вверх с какой-то небрежной легкостью - срезав у Лазаретто, поймав отраженное течение около Кукушечьей бухты (распространенная разновидность в этих теплых широтах), скользнув мимо Госпитального канала, обсуждая изменения, произошедшие с тех времен.

Не то чтобы их оказалось много: на различных общественных зданиях вместо Юнион Джека развивался испанский флаг, испанские военные корабли в гавани теперь являлись не трофеями, а союзниками королевского флота, но в целом мало что изменилось.