Ауриана закуталась получше в плащ, словно дом следил за ней, а она хотела укрыться от его взгляда. Ей стоило огромного труда удержаться от слез.

Подобно спицам в колесе, дорожки сада сходились к центру, где глазам Аурианы предстал восьмиугольный бельведер, переливавшийся перламутром в лунном свете. Строение это отличалось таким хрупким изяществом, что его можно было принять за храм бога цветов. Бельведер казался живым существом, которое притаилось в ожидании. Внутри него должно было происходить что-то таинственное. Страх проник в сердце Аурианы.

Это был «дом», который ей привиделся в горячечном бреду. В нем совершалось священное таинство новобрачия. Зачем его здесь построили? Над бельведером повисла серьезная, полная луна. Ауриана завороженно вглядывалась в нее, чувствуя, как ее все больше засасывает трясина страха. Она стремглав рванулась по гравийной дорожке к освещенному портику, который принадлежал к миру реальных вещей.

Вбежав в помещение, где на серебряном подносе стояли кувшины, Ауриана уселась на кушетку. Сейчас лучше всего сделать глоток вина и успокоиться. Где-то за шелковыми гардинами прятались обе горничные, которые изредка перешептывались и хихикали. Несмотря на их досадное присутствие, впервые с тех пор, как Ауриана вошла в особняк Марка Юлиана, она почувствовала, что к ней понемногу возвращается уверенность.

«Ну уж вино-то я смешивать умею. В одном кувшине налито вино, а в другом — вода. Их нужно смешивать в равных частях. Неразбавленное вино пьют лишь работорговцы, воры и бродяги, живущие под мостами».

Она потянулась к кувшину с вином. «Не торопись, — увещевала она себя. — Держись как городская женщина. Уверенность в себе и изящество движений. Руки должны порхать в воздухе как рыбы, резвящиеся на поверхности воды».

Кувшин опрокинулся так внезапно, что Ауриана даже не успела его подхватить. Весь поднос оказался залитым вином, которое кроваво-красными каплями стекало на мраморный пол. Вино намочило и ее одежду. Как назло оно оказалось подслащенным медом, и теперь туника прилипала к коже. Из-за штор послышались сдавленные смешки. Ауриане стало ясно, что на нее глазели не только две служанки, проводившие ее сюда, но и вся остальная челядь. Ее лицо залил густой жаркий румянец. От стыда хотелось провалиться под землю. Она проклинала себя последними словами, называясь помесью верблюда и быка. Шрам на животе вдруг запульсировал острой болью.

«Какие подлые, злые люди, какая мелочная низость! — подумала она, подозревая слуг в злонамеренности. — Очевидно, они прекрасно знали, что этот кувшин обладает крайней неустойчивостью и специально поставили его на поднос. Иначе зачем им нужно было всем собираться там и подглядывать?»

В этот момент ее мрачные размышления были прерваны появлением симпатизировавшей Ауриане горничной, которая, не говоря ни слова, стала деловито вытирать тряпкой поднос и пол. Ауриана почувствовала на себе ее жалостливый взгляд, на который гостья ответила беззащитным и извиняющимся взглядом. Уверенная в том, что стала жертвой наглого подвоха, она испытывала к этой девушке благодарность даже за незначительное проявление симпатий.

Смешки прислуги поутихли.

— Ей место в хлеву, а не в доме благородного человека! — явственно услышала она чей-то голос.

Сердце Аурианы прыгнуло в груди и, превратившись в хрупкий стеклянный шар, разбилось вдребезги.

«Я не смогу жить среди этих людей, Я опозорю себя и своих предков. Я унижу его. Но ведь и он унижает меня таким приемом».

Медленно она встала с кушетки. Теперь до нее дошло то, что она начала смутно понимать еще тогда, когда она только вошла в дом. Как бы ни превозносила ее талант толпа, как бы ни забрасывали ее любовными письмами поклонники, здесь это не имело никакого значения. Во дворцах знати на нее будут всегда смотреть с плохо скрываемым презрением и любопытством, словно на аляповатую, забавную игрушку, которая представляет интерес лишь на несколько минут. Говорят, что их Император держит при себе шута — слабоумного юношу, которому поверяет важные государственные тайны. Здешняя челядь тоже считает, что Марку Юлиану она нужна примерно для таких же целей.

— Я должна идти, — сказала она служанке.

— Но… тебе нельзя.

Ауриана сделала шаг вперед и подошла вплотную к девушке.

— Я уйду, а ты покажешь мне дорогу, — произнесла она, не повышая голоса.

На лице Аурианы появилось выражение зловещего спокойствия, и служанка почувствовала себя неуютно наедине с этой женщиной, явно способной на самые жестокие поступки. Ей было известно, что Ауриана уже убила на арене многих гладиаторов, и она подумала: «Мне не приказывали держать ее тут силой. Мне вообще ничего не приказывали на этот счет. Мой повелитель должен был быть здесь и обо всем распорядиться».

И вот вся эта затруднительная ситуация разрешилась благодаря твердости характера Аурианы. Служанки передали пожелание гостьи Диоклу, который с неохотой согласился отпустить ее и послал гонца в Великую школу за эскортом, но на этот раз к подбору стражников подошли без должной тщательности. Были взяты первые попавшиеся шесть человек, преданность которых была под вопросом.

Ауриана хотела сразу же выйти в вестибюль, но потом заколебалась. Ее раздражала липкая туника. Она знала, что служанка, доставив ее в школу, сразу же уйдет, и ей придется до утра ждать в своей камере, чтобы умыться. И тут она вспомнила о роскошных термах с бассейнами. Почему бы не искупаться в них? Времени еще предостаточно.

С заплаканным лицом Ауриана повернулась и, сделав несколько широких, быстрых шагов, оказалась внутри помещения, где находился бассейн с холодной водой. Стены там были выложены красной помпейской плиткой, а потолок украшали великолепные фрески, изображавшие жителей морских глубин — резвящихся дельфинов, осьминогов, морских змеев. При свете бронзовых светильников, висящих прямо над водой, все эти фигуры, казалось, совершали разнообразные движения — плавали и кувыркались над головой. Вода в бассейне понравилась ей. Она была похожа на те обжигающие ледяным холодом потоки, в которых Ауриана купалась у себя на родине. Быстро скинув с себя противную липкую тунику, она нырнула в воду и увидела, как изображение Нептуна, выложенное мозаикой на дне бассейна, сразу же показалось распавшимся на части из-за искажения света в воде.

Она вынырнула на поверхность с головой, мокрой и гладкой, как у выдры, и стала плавать, рассекая воду мощными, размеренными ударами рук. В ее воображении руки были клинками, разрезавшими поверхность воды на ровные полоски. Она почувствовала некоторое облегчение — ведь теперь ей никогда не придется испытать смущение, показывая Марку Юлиану свое изуродованное шрамами тело. Ее слезы смешались с водой.

Да, это самое лучшее, что можно придумать в ее положении. Она чуть было не опозорила Авенахар, которой, став взрослой, пришлось бы выслушивать упреки соплеменников в том, что ее мать позволила врагу осмеять и опозорить себя, а когда она ему надоела, бросить ее словно уличную проститутку. «Из воинов моего племени обязательно найдется достойный человек, которого я полюблю», — подумала она.

Плавание отвлекло ее от мрачных мыслей и помогло забыться. Время теперь летело вперед, а она этого не замечала.

И вдруг откуда-то издали послышался звук шагов — это была тяжелая поступь мужчины. Ауриана подплыла к бортику бассейна и чуть не ахнула от неожиданности. Из темноты показался Марк Юлиан, который спешил к ней. Ауриана замерла в растерянности, не зная, что предпринять. Все ее тело инстинктивно насторожилось. На лице Марка Юлиана явно читались гнев и нетерпение. Как отчетливо проявились теперь его неприязнь и отвращение к ней! Ауриана горько сетовала в тот момент на свою наивную доверчивость. И как только она могла поверить в то, что этот человек любит ее?

Она вспомнила, что ее туника лежит у противоположного края бассейна, и, резко оттолкнувшись от бортика, поплыла туда, отчаянно работая руками. Однако одежда лежала слишком далеко, чтобы до нее можно было дотянуться рукой. И ничто не могло заставить Ауриану выйти из воды и обнажить перед Марком Юлианом свое тело. Она оставалась в воде по самый подбородок и старалась держаться поближе к стенке бассейна, чтобы скрыть шрам.